Забавно, когда тебе снятся знакомые люди. Это какой-то клуб с идиотскими правилами. Мне вечно снится Фредди Торн, которого я не выношу". "Что я делала в твоем сне? Я тебя возбуждала?" "Ты была сама непорочность. Все происходило в универмаге со стеклянным потолком. Ты работала там продавщицей. Я остановился перед твоим прилавком, не зная, чего мне хочется".
"Я - продавщица? - Она как бы усмехалась, а на самом деле страдала от уязвленного самолюбия. - Чем же я, по-твоему, торгую?"
"Нет, там была совсем другая атмосфера. Ты была очень чопорной и необщительной - ты это умеешь... Я ничего не мог сказать, но ты все равно нагнулась, словно что-то искала, и исчезла из виду. Я проснулся с фантастической эрекцией".
Тем летом, мучаясь порой бессонницей, Пайт, лежа рядом со спящей Анджелой, приподнимал руку и изучал ее очертания на фоне окна. Рука могла бы принадлежать утопленнику, который вот-вот уйдет под воду. Беззаботное, медленное дыхание Анджелы казалось рябью на поверхности океана, в котором он вот-вот погибнет. Ему не хватало скрипа колеса в клетке хомячка. С Фокси он был скромен и осторожен, как подобает наемному мастеру в чужом доме, и вовсе не намеревался ее возжелать. Но, порхая из комнаты в комнату, от детали к детали, она проявляла соблазнительную ветреность, и он уже смущался смотреть на голое дерево в тех местах, где побывали ее пальцы.
"Здесь можно было бы сделать полки".
"Или шкафы?"
"По-вашему, открытые полки хуже? Двери источают самодовольство. А потом перестают открываться или закрываться".
"На этот случай сейчас делают магнитные защелки - очень эффективно. А открытые полки - это соблазн. У вас кошка, скоро появятся дети. Значит, без запоров не обойтись. У меня есть два плотника, которые делают очень красивые шкафы. Адаме и Комо".
"И вы хотите подбросить им работенку".
Пайт опешил. Эта беременная женщина, снующая по ветхому дому в просторном платье, выглядела более невесомой, чем другие женщины, быстрее проникала в его мотивы, словно перед ней представал не он сам, а кто-то другой, кого она уже успела изучить.
"Они работают с душой. Мне нравится сводить их с душевными заказчиками".
Она молитвенно указала на открывающийся из окна вид, как на икону, обернулась и произнесла скороговоркой:
"Хочу открытые полки, открытые двери, чтобы все, что здесь есть, вбирало море, морской воздух. Я всю жизнь провела в тесных комнатушках, где всегда экономили место".
Произнесла - и выпорхнула в своем желтом летящем наряде, с разгоревшимся лицом, из узкой кухни. Пайт уже догадывался, что с ней не оберешься бед.
- Зачем ты взял этот заказ? - спросила его Джорджина. - Ты же говорил, что собираешься строить дома в стиле ранчо.
Они стояли воскресным утром рядом с теннисным кортом Онгов. Пайт не пошел в церковь, чтобы Анджела смогла принять вызов, брошенный в шутку Фредди Торном. Сейчас ему не хватало привычного часа размышлений сидя и пения стоя. После вчерашнего джина голову стягивали ледяные обручи. Вызов, громко брошенный Фредди накануне у Константинов, состоял в приглашении сыграть с ним в паре. Но Бернадетт уже возвращалась с тремя сыновьями с ранней мессы, поэтому Онгов тоже пришлось пригласить на игру. Чтобы построить корт рядом с их новым домом, пришлось выгрызть кусок холма. Экзотический и дорогой дом с подвесными лестницами был спроектирован архитектором, с которым Джон познакомился в Кембридже, и служил всем в Тарбоксе напоминанием о высоком престиже Джона Онга. Сам Джон, маленький костлявый человечек с кожей орехового цвета, обожавший все американское - от жевательной резинки до сигарет с фильтром, - был энтузиастом тенниса, но талантом в игре не блистал. Играл он неизменно в отглаженном белом костюмчике, с напульсником на правом запястье, с зеленой повязкой на лбу. Все его изящные удары, сопровождаемые горделивыми выкриками, неизменно отражались американскими противниками. Партнером Бернадетт был косолапый Фредди, при одном взгляде на которого было трудно удержаться от смеха; соответственно, Анджеле пришлось играть против Джона, и на этом фоне ее игра выглядела еще правильнее, изящнее и ровнее, за исключением игры у сетки, где ей не хватало расторопности гасить мячи.
Болельщики, Пайт и Джорджина, мирно беседовали. Никто не сказал бы, что они шепчутся, просто они старались, чтобы их не подслушали.
- С такими домами помрешь со скуки, - ответил Пайт на последний вопрос Джорджины. - Они все одинаковые.
Джорджина вскипела светским негодованием.
- Зубы, между прочим, тоже одинаковые. Или, например, биржевые акции. Каждый работает с массивами одинаковых предметов и явлений. Что в тебе особенного? Откуда у тебя характер плейбоя? У тебя даже денег нет.
С самого детства насмешки вызывали у Пайта головную боль. То, что хотя бы кто-то во всем огромном мире в состоянии его не любить, представлялось ему математическим парадоксом, если не умственной пыткой.
- Деньги мне дают другие. Все вы.
- Значит, это твой стиль? Взять, поклониться и уйти? Она видела его в профиль - только один глаз, как у бубнового валета. Солнце жгло ей подбородок.
- Ты сама говорила, - сказал он ей, дождавшись, пока удары и выкрики с площадки сделают их разговор неслышным для остальных, - что мы должны соблюдать осторожность. Из-за письма Джанет, помнишь? Я в тебе нуждался, а ты отказалась встречаться.
- Это было много месяцев назад. Я говорила об осторожности, а не о том, чтобы совсем не встречаться.
- Не люблю, когда мне напоминают об осторожности.
- Конечно, не любишь и не должен любить. Анджела отлично знает о твоих похождениях, просто предпочитает закрывать на них глаза.
Анджела, услышав свое имя, оглянулась. Пайт окликнул ее:
- Джорджина хвалит твой стиль игры! - Джорджине он сказал с улыбкой, словно продолжая легкий треп: - Ты прижала своего письмом?
- Пришлось.
- А он что же?
Она стала крутить между коленями теннисную ракетку, рассматривая струны - грубые и одновременно гладкие.
- Совсем забыла! Он вывернулся. Сказал, что это у него отеческое, что он просто пытался помочь Джанет вырваться из сетей Эпплсмитов, а эта неврастеничка на нем повисла. Если судить по содержанию ее записки, версия вполне достоверная.
- И ты от облегчения снова полезла к нему в постель.
- Правильно, все так и было.
- И осталась довольна...
- Было неплохо.
- У каждого было по семь оргазмов, а в промежутках вы читали друг дружке Генри Миллера.
- Как в воду глядишь!
- Ты очень подробно все описываешь.
- Хватит беситься, Пайт. Я тоже устала быть стервой. Можешь ко мне заглянуть. Просто на чашечку кофе.
- Если нас застукают, то кофе - то же самое, что постель.
- Я по тебе соскучилась.
- Вот он, я.
- Наверное, у тебя кто-то появился?
- Дорогая, - ответил он, - ты же меня знаешь!
- Не могу поверить, что это Уитмен! Для тебя она слишком заторможенная и хорошенькая. Не в твоем вкусе.
- Ты права. Это не она, а Джулия Литтл-Смит.
- Фокси для тебя слишком рослая, Пайт. Ты превратишься в посмешище.
- Я не просто бедняк, но еще и недомерок. Непонятно, как такая великосветская штучка, как ты, связалась с таким пугалом, как я.
Джорджина окинула его холодным взглядом. Зеленые глаза, нос с горбинкой. Дальше тянулась сетка теннисного корта, еще дальше - покрытый травой склон, обвиваемый ветром. Волны. Кристаллические решетки. Соединение и распад.
- Не пойму... - прошептала она. - Наверное, это была просто химия.
Грусть от вожделения, зародившись где-то ниже ремня, поползла вверх. Им бывало хорошо вместе. Лиственницы, тюрбан из полотенца у нее на голове.
Игра на корте завершилась. Победители, Анджела и Джон Онг, обливались потом. Пайт не мог понять, что говорит Джон: неразличимые гласные, похожие на "а", соединенные лязгающими согласными. Но из-под золотистого лица-маски так и сочился ум.
- Он говорит, что окончательно выдохся, - перевела Бернадетт. У нее были широкие плечи и таз, лицо то улыбалось, то расширялось, готовясь к улыбке. Пайту Онги нравились: они позволяли ему пользоваться их теннисным кортом, не проявляли к нему снисходительности; их проживание в Тарбоксе было таким же случайным, как и его. Джон закурил и зашелся сухим кашлем. Пайт удивился, обнаружив, что кашель звучит понятно. Элементарный лексикон людей: кашель, смех, плач, крик, пуканье, дыхание. Аминь.
Джон, сгибаясь от кашля, лепетал что-то, расшифровывавшееся, наверное, как предложение другой четверке выйти на корт. Сами Онги побрели к дому в сопровождении троих своих мальчишек.
Хейнема против Торнов. Джорджина надела темные очки; лицо, оставшееся вне очков, казалось вырубленным из камня. Солнце стояло в зените, зеленый корт превратился в зеркало. Анджела подавала; ее подачам, достаточно точным, не хватало темпа. Джорджина вроде бы отбила мяч в сторону Пайта, занявшего позицию под сеткой, но от злости сделала это слишком поспешно, так что мяч, ударившись в сетку где-то на уровне его паха, упал на ее стороне.
- Пятнадцать - ноль! - объявила Анджела и приподнялась на цыпочки, готовясь подать снова.
Пайт встал напротив Фредди. На том были кричащие клетчатые шорты, ярмарочная розовая рубашка, лысую голову защищала бейсболка с длинным козырьком, синие гольфы спустились, кроссовки были велики минимум на размер. Он по-клоунски растопырил носки и пристроил ракетку на плече, как бейсбольную биту. Анджела потеряла от смеха ритм и запорола подачу.
- Пятнадцать - пятнадцать! - крикнула она, и Пайт снова очутился напротив Джорджины. Непостоянная, предательская игра! Не успеешь оглянуться, как преимущество упущено. Была любовь, стала ненависть. "Благодаря тебе я в спортивной форме... Безглазая Джорджина приготовилась к подаче, занесла ракетку, задрала подбородок, сделала шаг вперед. Пайт, до пота впившись в рукоятку своей ракетки, прикусил губу, чтобы не взмолиться о пощаде.
- Я красивая, папа?
У Пайта заломило скулы от несостоявшегося зевка. Он надеялся, что исполнил свои обязанности: проконтролировал, как Нэнси чистит зубы, в двадцатый раз почитал ей любимую книжку, помолился с ней на ночь (это они делали все реже) - Пайт все сомневался, упоминать ли в вечерней молитве своих родителей. С одной стороны, они, как и родители мамы, были достойны памяти, с другой, ребенка смущала их непоправимая судьба. В итоге за Якобуса и Марту Хейнема никто не молился, и их неорошаемые призраки уныло вяли в раю.
- Да, Нэнси, ты очень красивая. Вот вырастешь - будешь такой же красавицей, как твоя мама.
- А прямо сейчас я красивая?
- Что за глупости? Очень красивая. Сейчас.
- А другие девочки красивые?
- Какие девочки?
- Марта и Джулия. - Маленькие женщины без лифчиков, плещущиеся на закате в ледяной воде залива. Округлые руки и ноги, присыпанные песочком. Приседание у берега для ловли волны.
- А ты как считаешь? - спросил ее Пайт.
- Уродины!
- Они хорошенькие по-своему, ты - по-своему. Марта хороша как Торн, а Джулия - как...
- Как Смит.
- Правильно. Кэтрин?
- Как Эпплби.
- Молодец! Когда миссис Уитмен родит ребеночка, он будет красив красотой Уитменов.
Нехорошо, конечно, использовать слух невинного дитя, но Пайту доставляло удовольствие говорить о Фокси громко, держать ее во рту, пропитываясь воспоминанием о ней. Анджела со своей повышенной чувствительностью реагировала на любые упоминания Уитменов раздраженно, поэтому эта фамилия превратилась у них дома в табу.
Нэнси ухватила правила игры и, радостно утопая в подушке, пролепетала:
- А когда ребеночка родит Джекки Кеннеди, он будет красивым, как Кеннеди.
- Тоже верно. А теперь спать, красавица Нэнси, иначе не выспишься до утра.
Но нет, этот ребенок, в отличие от голландки Рут, был настолько женственен, что не мог не потребовать перед сном уточнения:
- Я самая красивая?
- Детка, мы же только что выяснили, что каждая красива по-своему. Пусть все остаются, какие есть, иначе все станут одинаковыми. Как репки на грядке.
Он оставил внизу, рядом со своим креслом, стакан мартини со льдом и сейчас переживал, что лед растает и прозрачный джин будет разбавлен водой.
Личико Нэнси исказилось гримасой. Она мужественно старалась не расплакаться.
- Тогда я умру, - объяснила она. Он уцепился за это соображение.
- Думаешь, самой красивой Господь не позволит умереть? Она молча кивнула. Большой палец по привычке оказался во
рту, глаза потемнели, словно она высасывала из него чернила.
- Красавчики тоже в конце концов умирают, - сказал Пайт. - Было бы несправедливо, если бы умирали только замухрышки. И вообще, когда любишь, любимый человек не кажется некрасивым.
- Это как у мам и пап, - подхватила она и уже вынула было палец изо рта, но тут же вернула его на место.
- Вот-вот.
- И у друзей.
- Наверное.
- Я знаю, кто твоя подружка, папа.
- Неужели? Кто?
- Мама. Пайт засмеялся.
- А кто мамин дружок? - Желание симметрии!
- Папа Марты, - заявило дитя.
- Этот ужасный человек?
- Он смешной, - объяснила Нэнси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47