- Наверх мы не поднимались. Разумеется, он знает, что это за дом. По его словам, главное - разобраться с подвалом. Он такой смешной! Все время говорил о том, как хорошо будет малышам ползать по теплому полу, и косился на мой живот.
Кен внутренне насторожился, но не подал Виду.
- А кухня?
- За переделку кухни он намерен взять с нас тысячи четыре. Собирается снести перегородку, отделяющую кладовку, и все заменить, кроме раковины. Я сказала, что раковину из сланца лучше сохранить, и он со мной согласился. Зато сантехнику следует сменить полностью. И проводку. Выпей еще бурбону, дорогой.
Она забрала у него стакан и грациозно, как парус, подгоняемый ветром, двинулась в кухню.
- Мне с содовой, - сказал он ей вдогонку. Когда она вернулась, он спросил: - Он тебе понравился?
Фокси ответила не сразу. Судя по складке бледных губ, она собиралась отшутиться, но вместо шутки Кен услышал:
- Кажется, я смогу с ним поладить. Сегодня он был подавленный. Объяснил, что соседская кошка задушила хомяка его дочки.
Кен вспомнил поднос с потрошеными лабораторными мышами и удивился, что еще находятся люди, подверженные таким сантиментам.
- Да, - подтвердил он, - иметь с ним дело придется тебе. Казалось, у нее есть варианты ответа. Она быстро отбросила все, кроме одного.
- Кажется, он не стремится к нам наниматься. Твой друг и он строят новые дома. Ждут демографического взрыва.
- Я бы не назвал Галлахера своим другом. Хейнема порекомендовал другого подрядчика?
- Я просила его кого-нибудь рекомендовать, но он ответил, что не знает, кому еще мы смогли бы доверять. Он был очень нерешительным. Кажется, у него к этому дому собственнические чувства.
- Ну да, дом приглянулся его жене. Но это уже в прошлом.
- Ты все время вспоминаешь его жену. - Быстрая реакция, сверкающие глаза - очень необычно! Он чувствовал, что не все знает, чуял работу неведомого химического вещества. Хейнема не вызвал у нее симпатии; эта догадка, льстящая самолюбию, но неизбежная - кому под силу с ним тягаться? расположила его к дневному гостю.
- Может, все-таки его перебудить? - сказал он. - Попробуй его очаровать.
Она легко скользила по комнате, как будто проверяла, все ли на месте, водила ладонью по грубым поверхностям, которые скоро станут гладкими, прощалась с уродством - коллекцией ракушек на стене, растениями в горшках. Как-никак, целый месяц беременности она провела в их компании.
Потом она сменила тему.
- Как прошел день?
- Не лучшим образом. У меня депрессия.
"Тебе нужна другая женщина", - подумала она и сказала:
- Слишком много времени занимает дорога на работу и обратно.
- Скорее, слишком однообразен мыслительный процесс. Надо было податься в юристы! В Харфорте юристу стоит произнести одно смешное словечко, чтобы на всю жизнь прослыть остряком.
Она засмеялась, он от неожиданности вздрогнул. Он преображался, сам того не замечая, когда заговаривал о столице штата.
- Сегодня я размышлял о старике Причарде, - продолжил он грустно. Знаешь, что я понял? Что у меня не развито чутье. Я вижу только кучу сора, не различая жемчужных зерен.
- Причард - старик, а ты молод. У стариков нет серьезных мыслей. - Под "серьезным" она подразумевала зреющий в ее утробе плод, темноту, в которой пока что пребывает новый Уитмен.
- Не считая мыслей о смерти. - Обычно Кен не говорил таких вещей. Раньше Фокси считала, что он думает о смерти так же мало, как часы - о том, что в конце концов остановятся. Казалось, он решил для себя эту проблему еще при рождении. Она самостоятельно выработала отношение к смерти.
- Нет, о таких вещах успеваешь надуматься в молодости. А в старости ничего не остается, кроме как радоваться каждому новому дню.
Она приблизилась к полке на подпорках. Там лежал один-единственный забытый прежними хозяевами янтарный шарик с сетью прожилок. Она положила шарик на розовую овальную ладонь, попыталась проникнуть взглядом в его сердцевину и представить там Господа - глубокого старца, которому каждый новый день доставляет огромное счастье. Она недоумевала, почему не может поделиться своей верой с Кеном. Ее вера была невинной, как этот шарик, робкой, зато настоящей. Она бы не потребовала от него многого. Но в его присутствии ей становилось стыдно, она чувствовала себя повинной в двуличии.
Кен поднял глаза, словно очнулся от сна.
- Кто оторвал от дверей доски?
- Он, Хейнема.
- Голыми руками?.. "Прямо так, голыми руками?"
"Конечно, что тут такого? Почему вы сами этого не сделали?"
"Мы думали, это для чего-то нужно".
"Было нужно раньше. Но зима-то кончилась. Здравствуй, весна! Ну-ка... Оторвется, никуда не денется. Я ее тихонько... Пошла! Принимайте работу!"
"Я почти не бывала на террасе. Эти сетки еще можно поправить?"
Он поднял кусок ржавой сетки, скомкал его и показал ей оранжевую пыль, облепившую его ладонь, как пыльца.
"Новые сетки будут стоить вам гроши. Тут можно будет закрепить большие панели. Осенью вы их опустите. Летом эта терраса - самое лучшее, что есть в доме. Ловите бриз!"
"Но она так затемняет гостиную! Я собиралась ее снести".
"Зачем же отказываться от свободного пространства? Вы заплатили за вид. Вот он!"
"Думаете, мы сделали глупость, что купили этот дом?"
"Вовсе нет. Этот дом можно превратить в шикарный. Половина у вас уже есть - остов и размеры. Вторая половина - деньги".
"В этот дом влюбился мой муж. Я бы предпочла жить поближе к Бостону - в Лексингтоне или Ньютауне".
"Знаете.. " Фраза осталась незаконченной. Он покачался на прогибающейся половице террасы, проверяя, выдержит ли она его вес.
"Вы хотели что-то сказать?"
"Ваша терраса может провалиться. Не советую устраивать на ней танцы".
"Вы начали какую-то мысль".
"Вам показалось". Она ждала. "Я собирался сказать, что мне делается грустно от вида с вашей террасы. Моей жене здесь очень понравилось, но я не осмелился сделать то, на что решился ваш муж, - взять и купить дом".
"По-вашему, здесь сыграла роль смелость? А по-моему, это вопрос самоуважения".
"Возможно".
"Может быть, это просто не ваше место. Так бывает".
"Спасибо. Именно это я и чувствовал. Я не стремлюсь жить на берегу моря. Мне приятнее ощущать вокруг твердую землю, и побольше. На случай наводнения".
"Кажется, мне тоже. Ненавижу, когда промокают ноги".
"Но вы, наверное, счастливы здесь? Кто-то мне говорил, что вы сами в этом признавались. Хотя это, конечно, не мое дело".
Он был таким учтивым, таким смущенным, готовым в любой момент снова влезть в шкуру наемного подрядчика, что она поспешила подтвердить его предположение:
"Да, вполне счастлива. Хотя немного скучаю. Зато мне понравился город и люди, с которыми я познакомилась".
"Они вам понравились?"
"Вас это удивляет?"
"Не то, чтобы очень... Просто себе я уже не задаю вопроса, нравятся они мне или нет. Я с ними сроднился".
"А они с вами?"
"Отчасти. Осторожно, это и с вами может случиться".
"Нет, мы с Кеном всегда были независимыми, мало имели дело с посторонними. Наверное, мы с ним холодные люди".
Он достал нож и, повернувшись к ней спиной, стал Проверять оконные петли.
"Придется заменить оконные переплеты".
"А нельзя просто вставить вторые рамы?"
"Переплеты такие гнилые, что вторым рамам будет не на чем держаться".
"Надеюсь..."
"На что?"
"Я хотела сказать, что надеюсь пригласить вас с женой, когда дом примет приличный вид. Только я уже побаиваюсь, что она не одобрит нашу реконструкцию".
Он засмеялся. Смех у него рождался гораздо глубже, чем у остальных мужчин, звучал теплее, немного смущал, даже вгонял в краску. Она попробовала обороняться.
"А вообще-то странно, почему меня беспокоит, что ваша жена не одобрит то, что мы здесь натворим. Она очень симпатичная"
Он засмеялся прежним смехом.
"Ваш муж тоже симпатичный"
Эпплсмиты и другие игры
Фокси и ошибалась, и не ошибалась по поводу Джанет. Джанет никогда не спала с Фредди Торном, хотя у них с Фредди произошел на этот счет откровенный разговор Просто ее связь с Гарольдом Литтл-Смитом оказалось неожиданно трудно прекратить
Эпплби и Литтл-Смиты приехали в Тарбокс в середине пятидесятых, ничего не зная друг о друге, хотя оба мужа занимались ценными бумагами на Стейт-стрит Гарольд был брокером, Фрэнк ведал кредитами в банке Фрэнк был выпускником Гарварда, Гарольд - Принстона Оба принадлежали к той части верхней прослойки среднего класса, которая почти не выступала против самоограничений и дисциплины, потому что сохранила свое положение и при тяготах Депрессии, и в Мировую войну. Оба выросли с ощущением стабильности, несмотря на все беды нации, и, начав взрослеть, влились в снисходительную экономику, в атмосферу бизнеса, способствовавшую, как ни странно, и юношеской мечтательности, и потере собственного лица. Здесь успешно проворачивались мелкие операции, но фоном была неумолимая специализация и мощное влияние правительства его налоги, комиссии и ненасытное желание вооружаться были как натыканные на каждом шагу запретные флажки Лидеры нации декларировали беззубый морализм, но за ним скрывался изощренный практицизм, в доминирующей культуре еще не окончательно победили подростковые страсти и гомосексуальная философия, в воздухе ощущался всего лишь легкий ветерок гедонизма, угроза стране еще не была полностью сформулирована. То был климат промежуточных времен, мертвой точки, жизни сегодняшним днем, отвергающий всякое обобщение, даже негативное.
В эту атмосферу Эпплби и Литтл-Смиты привнесли свою скромную решимость остаться свободными, гибкими, достойными. Отгороженные в детстве от собственных родителей няньками и наставниками, они лелеяли идеал патриархального семейства, не прибегающего к помощникам; им пришлось собственноручно менять пеленки, самим следить за состоянием жилища, пестовать сад и сгребать снег, наслаждаясь крепнущим здоровьем. Детьми они разъезжали в черных "паккардах" и "крайслерах" с вышколенными водителями за рулем, а теперь довольствовались разноцветными подержанными автомобилями. Их самих учили в пансионах, теперь же они были полны решимости отправлять своих детей в обычные школы и содействовать совершенствованию всеобщего образования. Сами они мучились, наблюдая натянутые отношения родителей и вошедшие в правило супружеские измены, и теперь стремились к супружеской верности и легкому общению соседствующих супружеских пар. Выспреннему клубному обществу они предпочли неформальный дружеский круг, регулярные встречи и веселые игры. Отвергнув переполненные летние курорты, разгороженные непреодолимыми социальными барьерами и задыхающиеся в атмосфере всеобщей учтивости, они избрали для постоянного проживания немыслимые прежде местечки, идиллические городки вроде Тарбокса, и занялись импровизацией, созидая новый образ жизни. Былые идеалы - долг и труд сменились новыми: правдой и удовольствиями. Добродетель не искали более ни в храме, ни на рынке, а только дома - у себя и у друзей.
В первые годы после переезда в Тарбокс Смиты и Эпплби общались с людьми старше их самих. Но постепенно визитам к тетушкам-соседкам и приглашениям тех к себе в дом настал конец. "Какие ужасные люди!" - восклицала Марсия. Она и Джанет, став подругами, принялись в один голос клясть "конюшню" местное общество, во всем поступавшее правильно и не позволявшее порваться сети знакомств и
родственных связей, протянувшейся от Куога до Бар-Харбор. Познакомились они как раз в одной из "конюшен", в гостях у этих ужасных людей, в Миллбруке или Ситуэйте, куда ехали с обреченным настроением: заметив друг дружку, они издали радостное ржание. Джанет даже ударила в пол копытцем, что выглядело очень изящно: в те времена она была гораздо стройнее. Местное общество, при всей своей гнусавости и бестолковости, все же умело уважать старые фамилии, а их носительницы старались не отвергать приглашений, просто не устраивали ответных приемов, так что приглашали их все реже. Прошли годы, прежде чем у них образовался собственный круг общения.
Торны и Герины уже жили в Тарбоксе, но что-то смущало новичков в обеих парах, особенно в главах семейств. Один был дантистом, другой как будто вообще бездельничал, хоть и наведывался частенько в Бостон. Жены были робкие; Би в те времена гораздо меньше пила и могла целый вечер просидеть с натянутой улыбкой. Когда Роджер переводил на нее взгляд, она застывала, как кролик перед удавом. Гарольд прозвал их "Синяя Борода и Фатима". Дурашливость Фредди Торна подвергалась осмеянию. У него еще были волосы на голове, тонкие и волнистые; он их отращивал для маскировки лысины. Джорджина походила на хорошо выдрессированную лошадку филадельфийской породы. Пары развлекали друг друга нечастыми чопорными ужинами и обменивались одеждой для младенцев; исключение составляла Би, ни разу не беременевшая.
Люди, устраивавшие настоящие приемы, были на десятилетие старше их и выглядели шумными грубиянами. Таков был Дэн Миллз, хромой загорелый пьяница, владелец маленькой шлюпочной верфи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47