505му отряду дали почти полную центурию армейцев. Дэцин разделил отряд на две части. Меньшая — Арнис, Ильгет, Ландзо и Венис, и четыре декурии, сорок солдат, должны были брать надземную часть объекта. Остальные — проникнуть в люки, ведущие вниз, и захватить лагерь.
Штурм начался сразу после высадки — никакого промедления быть не могло, иначе отряд был бы уничтожен на месте.

Гэсс был распластан на столе и привязан накрепко. Это первое, что он осознал, едва пришел в себя. Второе — на нем не было бикра. Да и вообще ничего не было, и это мерзко. Третье — был тоскливый ужас, мгновенно охвативший бойца.
Нет ничего страшнее, ничего хуже этого. Он оказался все-таки в плену. Не надо было катапультироваться совсем... Лучше умереть в воздухе. В тысячу раз лучше!
Гэсс подергал руки, ноги — бесполезно. Силовые зажимы. Даже голову не поднять, один из зажимов охватил шею. Господи, что со мной теперь сделают? Только не это... Да... Гэсс вспомнил. Психоблокировка. Пока не поздно. Он сосредоточился и прочитал свою кодовую фразу.
"Влезая в окно,(20)
Вор наступил на кактус.
Жалко обоих !"
Гэсс переждал оглушающий удар. Ему еще никогда не приходилось применять забывание... он не бывал еще в такой ситуации. Господи, да до сих пор мне страшно везло... Почему я не умер сразу? Почему?
Ничего не помню. Нет, помню, как летел... вниз летел... я бомбил гнездо дэггеров. Больше ничего не знаю. Темнота. И ладно, и хорошо, не надо пытаться вспоминать, будет только хуже.
Страшно. Гэсс дышал, широко открыв рот. Нет ничего страшнее... нет, надо справляться. Его уже охватывала паника, как всякого человека, который ощущает себя в полной власти врагов, связан и бессилен хоть что-то сделать. Хоть как-то сопротивляться... Но основы психотренинга из памяти не исчезли. Гэсс попробовал расслабиться. Смириться с ситуацией. До конца это ему не удалось, потому что кто-то вошел... Новый приступ паники охватил Гэсса. Он попытался улыбнуться, чтобы справиться с собой. Обычно помогало...
Человек наклонился над ним. Сердце замерло. Знакомый слепой и светлый взгляд. Такой знакомый... Так вот сразу? Гэсс почему-то не ожидал увидеть сейчас сагона.
Даже физический страх прошел на время. Но появился новый, вполне реальный — слепые глаза смотрели как будто мимо, и все же — прямо в лицо, прямо в глаза Гэссу, и не было возможности отвернуться. Гэсс опустил веки. Все, что угодно, только бы не смотреть в эти слепые светящиеся пятна... Через несколько секунд раздался голос, звучный и четкий.
— Психоблокада. Ты сделал глупость, дружок.
— Ты мне предлагаешь сразу сдаться, или как? — пробормотал Гэсс.
— Ну а сам ты как думаешь? — ласково спросил сагон. Гэсс вновь ощутил страх, пробирающий до самых печенок, до корня. К черту... обычное сагонское давление. Плевать я на него хотел... Гэсс открыл рот, чтобы ответить, но сагон опередил его.
— Я ведь знаю тебя до самого основания, я знаю тебя так, как никто... Ты прячешь страх под своим вечным весельем. Страх и неуверенность. Недоверие — ведь нет ни одного человека, которому ты доверял бы до конца...
— Глупости, — пробормотал Гэсс, — я доверяю ребятам.
Но в глубине души где-то он знал, что сагон прав.
— Это сейчас неважно, — продолжил сагон, — предположим, ты доверяешь. Сейчас тебе все равно никто не поможет. Ни ребята... ни Бог, которому ты тоже не веришь до конца, не так ли? Сейчас ты один. Ты до такой степени один, что даже и представить невозможно. И ты думаешь, что не сломаешься? Мне некогда тебя уговаривать, Гэсс. У меня нет времени. Я сделаю все быстро.
Гэсс молчал. В руках сагона сверкнула длинная игла.
— Ты думаешь, что это просто иголка. Ерунда, верно? Это почти не больно, — сагон воткнул иглу чуть ниже плеча Гэсса. Тонкий бледный палец подрагивал на тупом конце. Через секунду Гэсса скрутила боль.
Когда сагон выдернул иглу снова, Гэсс не сразу перестал кричать. Он дышал тяжело, все лицо его побагровело и покрылось крупным потом. Над ключицей виднелась крошечная ранка, тонкой струйкой стекала кровь.
— Ты просто попробовал. Это еще не все, что у меня есть. Это самое простое. Обыкновенная боль. Как ты считаешь — ты в состоянии это терпеть? Несколько часов хотя бы?
Гэсс вздрогнул всем телом.
— Правильно ты думаешь — ты и минуты этого больше не выдержишь. Гэсс, я тебе открою тайну. Нет человека, которого нельзя было бы сломать... Некоторым везло, но тебе так не повезет — тебя в ближайшее время не освободят. Иногда нужно несколько часов. Но сломать можно каждого. А ты, Гэсс... ну признайся, ты же никогда не был особенно сильным. Ведь сила, — сагон коснулся мощного бицепса, — не здесь, ты сам это понимаешь.
Гэсс закрыл глаза. Впервые в жизни он не знал, что сказать. Самое ужасное во всем этом — сагон был прав. Абсолютно прав, он слабый человек. Он всегда лишь притворялся сильным... так старался доказать себе и другим, что не хуже, что умеет все, что ничего не боится. Сыпал шутками, лишь бы никто не увидел его таким, какой он на самом деле...
Слабым. Очень слабым.
Сагона не обманешь. Он видит тебя таким, какой ты есть. Сагон видит его, Гэсс знал это и понимал. Он видит и сейчас нажмет именно в ту точку, где больнее всего.
И психоблокировка не выдержит. Не выдержит разум... Гэсс отчаянно хватал воздух ртом. Я стану эммендаром... только не это. Но что же, что? Ведь мне все равно не выдержать ломки. О, как он хитер, как умен... он всего лишь показал мне боль, лишь ее кусочек, частичку, а меня уже тошнит при одной мысли, что это может повториться.
— Ты забрался слишком высоко, орел, — с насмешкой сказал сагон, — туда, где тебе не по силам летать. Ты взял на себя слишком много. Не справился с задачей. Тебе не справиться с ней... не справиться. Ты ведь слабее других. Ты всегда это знал. Почему ты был так уверен в себе? Петушок... ты хвастался перед другими, а сам о себе знал... всегда знал, что ты слаб, что ты, по сути — ничтожество. Но ты такое ничтожество, которое даже самому себе не решается признаться, и корчит из себя... ну что ж, ты это заслужил — получай.
Сагон снова воткнул иглу. Мир закрутился вокруг раскаленного, нестерпимо горящего стержня... Дальше Гэсс уже ничего не видел и не понимал. В мире не существовало ничего, кроме боли. И отчаяния... Только там, где-то впереди, был выход, и только к нему можно было стремиться, там было избавление и покой... Гэсс полз сквозь раскаленную равнину, всей кожей ощущая огонь, и каждую косточку перемалывала гигантская мясорубка. Но она кончится... она кончится вот уже скоро... Гэсс увидел этот выход — за ним уже не было огня, там был теплый, сияющий свет, и в это сиянии, в позе лотоса медленно парил сагон. Он улыбался. Он протянул руку Гэссу.
Тот отпрянул назад. И тотчас боль впилась в него с новой силой. Мне не выдержать этого, подумал Гэсс. Мне не выдержать этого никогда. Слабость... неуверенность в себе... он был прав, я всегда был слабым. Я лишь хотел казаться сильным. Но я не хочу к тебе!
Ты хочешь, — спокойно ответил сагон. Боль затихала, едва Гэсс слышал его голос, — ты хочешь, но не можешь. Повернись...
Гэсс вдруг увидел цепочку — тоненькую, серебряную, точно такую же, как та, на которой он всегда носил свой крестик... а ведь крестик с него сняли? Цепочка эта и держала его... за шею. Удерживала. Не давала шагнуть вперед, спастись от боли.
Порви ее, услышал Гэсс. Просто порви.
Он поднял руку... руку? Он ведь был привязан к столу? Нет, он где-то совсем в другом месте...
Гэсс поднял руку. Сомнение вдруг охватило его. Он вдруг все-таки увидел — это и была цепочка от крестика, только крестик вдруг увеличился в размерах. Он где-то там, очень далеко был и сверкал, серебряный, как молния в ночи.
Прости, сказал Гэсс, я больше не могу. Я не смогу. Он рванул цепочку рукой... но такой рывок и не требовался, она порвалась очень легко, словно волос.
Все изменилось. Гэсс снова закричал от боли. Но теперь у него был выход. Какая глупость... что держало его здесь? Сагон улыбался и протягивал ему руку.
Гэсс шагнул вперед, и чувствуя, как исчезает вокруг огненный ад, как боль сбегает с тела волной — протянул руку сагону.

Едва Иоста оставляли в покое, он начинал молиться. Вот и теперь. Прошло уже много времени. Очень много. Нет ни этого типа с белыми глазами и заумными разговорами, ни инастрийцев. Эммендаров. Боль осталась, но сейчас ее можно терпеть. Болит нога, сожженная дэггером... Из-за этой раны, потеряв сознание, он и попал в плен. Тяжело дышать, болят ребра. И голова тоже. Да и вообще все болит, били его основательно. Но сейчас можно было терпеть, и потом Иост явственно чувствовал, как кто-то невидимый сидит рядом с ним, положив руку на плечо. Он плакал. «Я не могу, беззвучно говорил он, ты ведь знаешь, что я очень слабый человек. Мне не выдержать больше. Спаси меня, Господи!» И каким-то образом Иост понимал, что нет, не спасет, что выдержать придется еще худшее... и опять будут рвать на части болеизлучателем проклятым, и бить прямо по ране... и еще хуже будет... только сейчас тихий покой лился извне, в измученное сердце... Он смирился с неизбежным, хотя нельзя было с ним смириться, страшно до невозможности. Потом он вдруг подумал о людях, которые только что мучили его — Иосту стало страшно, потому что люди эти были эммендарами, и сами не понимали, что делают, сагон лишил их воли. «Господи, ты их простишь?» — спросил Иост, — «они не выдержали, но это же, ты знаешь, как трудно... Прости их, Господи, пожалуйста! Спаси их, вылечи! Ты же можешь, ты же все можешь!» Сейчас он знал точно, что для Бога ничего недоступного нет. Ведь даже боль теперь не так уж сильно ощущалась.
Свет резанул по глазам. Кто-то вошел, Иост вздрогнул всем телом, и от этого все заболело еще сильнее. А ощущение Невидимого рядом — исчезло.
Сагон. Хуже этого нет ничего... Иост сжал зубы и стал повторять про себя «Господи, помилуй». Чтобы ни единой мысли больше не было.
И еще двое стояли за его спиной. Иост не видел, наверное, эммендары какие-нибудь. Сагон приблизил к пленному свое лицо.
— Ну что, ума так и не прибавилось? Так и держимся за свои иллюзии? Ладно... А вот этого человека ты помнишь?
Один из эммендаров сделал шаг вперед.
«Гэсс» — ударило в голове, словно молотком, и голова сразу отозвалась болью. Имя прорвалось сквозь психоблокаду.
Гэсс выглядел необычно... взгляд, что ли, изменился... Он был в одном сером тельнике, и на лице его Иост увидел еще кровоточащие следы игл. Сволочь сагон... Гэссу, значит, тоже досталось.
— Ну поговори с ним... это же твой друг, верно, Иост? Вы только что вместе бомбили гнездо дэггеров. Ты его знаешь уже десять лет. Это твой близкий друг.
— Гэсс, — прошептал Иост. Тот не смотрел на него прямо. Страшная догадка кольнула в сердце. «Господи, помилуй!» — стал повторять про себя Иост.
Ну что ж... нас ведь не зря учили этому. Любой может сломаться.
— Гэсс...
Он не отвечал и смотрел в сторону.
— Гэсс, ты видишь — твой приятель, — сказал сагон, — он сейчас не лучшим образом выглядит. Но это ничего, мы его приведем в порядок. Только надо с ним договориться как следует, вот с тобой же мы договорились, верно? Скажи — верно?
— Верно, — разлепил губы Гэсс. Иост не переставая повторял молитву про себя.
— Скажи ему, — посоветовал сагон, — объясни все. Все, что ты думаешь.
— Иост, — голос друга звучал непривычно тихо и монотонно, — это все равно нельзя выдержать. Не мучай себя. Не надо. Ты все равно сломаешься, так лучше уж сразу... Есть вещи, которые никто выдержать не может.
— Гэсс, — прошептал Иост. В голосе его звучала мука, — что же ты... как же ты мог...
— Все, — резко сказал сагон, — все ясно. Накладывай пластины, Гэсс. Сейчас ты убедишься сам в том, что сказал только что. Рано или поздно ты в этом убедишься, обещаю.
Иост закрыл глаза и стал молиться. Он ощущал руки Гэсса, тот неумело приклеивал к его телу пластины излучателя. Второй эммендар, более опытный в таких делах, помогал новенькому. Но когда глаза закрыты, легче понять, что тот Невидимый рядом — никуда не делся.
— Святоша, — нервно произнес сагон, — Гэсс, включай!
Иост закричал через несколько секунд. Все нервы горели, как в огне. Боль раздирала тело, рвала кости... Гэсс, повинуясь приказу хозяина, прикрепил на горло друга заглушку. Теперь Иост не мог и кричать.
Сколько все это продолжалось, он не знал. Гэсс работал механически, повинуясь сагону. Он запускал болеизлучатель, потом делал короткую паузу, потом бил снова, еще сильнее. Наконец Иост услышал сквозь мутную кровавую пелену.
— Этого ему мало... Так... выйдите, оба, и охраняйте.
Прошло какое-то время. Иост снова стал молиться. Потом вновь появился сагон. Глаза его почему-то сливались, Иосту уже казалось, что у сагона лишь один глаз, посредине лба, мрачный, слепой, сверкающий.
— Какой ты умный, — с иронией произнес сагон, — ты все еще надеешься на него. На чудо какое-то. Да не бывает чудес, ты что, не понял еще? Не избавит Он тебя, не спасет от боли. А так как ты надеешься на Него, а не на себя, то и сломаешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90