Досадно помирать в этом таком обыкновенном месте. Хотя где оно приятно - помирать? А с Господом Гнева если кому и суждено встретиться, то не ему…
"Ну, так что же теперь?" - спросил он себя. Он взглянул на часы: девять тридцать. Если кто и придет на помощь, так не раньше одиннадцати. А если к одиннадцати никто не…
"В этом случае я сдаюсь и выхожу из игры".
- Хотелось бы мне взглянуть на трехголового, - сказал Тибор вслух, обращаясь к своей верной голштинке. - Ты не переживай, пеструха. Если меня совсем припрет, я тебя отпущу на волю - тебе-то зачем со мной вместе помирать… Эх, коровка ты моя, коровка…
Хотелось думать о возвышенном и возвышенными словами. Но в голову лезли детские стишки. Всплыла не бог весть какая оригинальная мысль, вычитанная где-то: "Когда придет время подводить счеты земному существованию, важным окажется не то, победил ты или проиграл, но то, как ты вел игру". А что -хорошая цитата, уместная.
"Я вел честную игру и достаточно искусно".
- Кабы наши желания были лошадями, всякий нищий ездил бы верхом, -произнес он вслух. Тишина после этих слов была особенно заметной. Только его тяжелое дыхание и сопение голштинки, которая тянулась к аппетитному кустику у дороги.
- Проголодалась, милая? - сказал Тибор. Он и сам проголодался.
"Вот как мы оба можем помереть - от голода и жажды. Будем пить собственную мочу, чтобы протянуть подольше. Но и это нас не спасет. Жизнь моя в коготках и клюве существа, которое может уместиться в ладони. Сойка-мутант… а ведь сойки славятся своей лживостью и пронырством. Сойка - это ж бранное слово у людей. Должно быть, и эта надула"…
Тут он вернулся к видению, которое возникало в его сознании не единожды в последние несколько лет. Ему представился небольшой пушистый зверек. Этот пушистый зверек живет молчком, одиноко, в своей разветвленной подземной норе. И трудится, трудится, пока в один прекрасный день не прорывает хода к большой дороге. Там он устраивает что-то вроде прилавка, на который выкладывает все сделанное своими лапками - и ждет в молчании целый день покупателей. Время идет. Миновал полдень, опустились сумерки. А зверек так и не продал ничего из своей продукции. И вот горестная сценка: в полумраке зверек собирает товар и, угрюмый, разочарованный, молча убирается в нору -побежденный, но без единой жалобы на устах. Однако он побежден окончательно, безвозвратно - даром что поражение подкралось медленно, бесшумно…
"Вот я сижу и жду - как тот зверек при дороге. Жду-пожду - а толку никакого. Стемнеет, потом минует ночь, наступит рассвет. И новый день угаснет. А потом случится так, что я не проснусь к восходу солнца, и молчаливая надежда развеется - лишь стылое тело останется на тележке. Нет, голштинку надо отпустить, прежде чем я совсем ослабею. Хоть без нее тоскливей умирать, эгоистом я не буду. Какое странное это облегчение -сознание, что твои страдания видит другое существо, что ты не один. Ведь это, казалось бы, не должно облегчать страдания… Впрочем, страдаю ли я? Нет. Просто душа моя останавливается, как остановлено в пространстве мое тело. Но неподвижность, если ее осознать всеми фибрами, разве она не есть горчайшее страдание?"
- Господь Гнева, - произнес Тибор вслух привычные слова литургии. -Приди ко мне. Покарай меня, но только возьми в Царствие Твое. Прими меня в небесный вертоград.
Тибор ждал с закрытыми глазами. Никакого ответа.
- Здесь ли Ты? - спросил он. - Ты, в руце коего и мое страдание, и мое избавление, разреши меня от нынешней муки. Твоей волей случилось сие со мной, но Твоей же волей влеком предпринял я труд сей… Вытащи меня из этой пакости, а, Господи? Ну, пожалуйста, очень прошу!
Он умолк - в ожидании. Ответа не было. Не прозвучал он ни свыше, не прозвучал он и внутри - в душе Тибора.
"Ах так! - подумал Тибор. - Тогда я посоветуюсь с тем, старинным Богом. То есть буду молить его дать мне ответ. Может, глава побежденной, отошедшей в прошлое религии окажется чутче".
И опять никакой реакции свыше. Хоть лбом о стену шаркнись - никакого результата!
"Но недаром же говорят, что пути Господа небыстры, - размышлял Тибор. - Время для Господа течет не с той же скоростью, что для нас, смертных. Что для нас вечность - для него мановение ока. Вот он и не спешит - по нашим меркам".
- Я сдаюсь! Возвращаю свой билет! - сказал он громко, не без скрытой угрозы. И стоило ему это произнести, как он действительно почувствовал непреодолимую усталость. Все тело его, все его клеточки, все жилки -сдавались, отказывались от борьбы.
"А может, это и есть то облегчение муки, которого я так домогался. Быть может, Он в итоге дарует мне хорошую смерть - скорую и безболезненную? Так умерщвляют любимых домашних животных - переводя в сон, а из сна в смерть…"
Прямо над Тибором в небе вдруг вспыхнуло яркое сияние. Полуослепленный, он уставился на источник света, приложив к глазам в виде козырька свой левый манипулятор.
Световое пятно стало снижаться к нему. Мало-помалу оно приобрело матово-красный цвет - это был крупный пульсирующий диск. Казалось, он горячий и все больше накаляется изнутри, пламенея откровенной злостью. И с какого-то момента диск зазвучал - шипением ракеты, рассекающей воздух, или раскаленной болванки, брошенной в воду. На лицо калеки упало несколько капель теплого тумана, который клубился вокруг диска.
Тибор невольно отпрянул.
Слепящий диск остановился неподалеку и стал обретать некую форму. Постепенно в нем все отчетливее проступали черты человеческого лица: глаза рот, уши, спутанные волосы. Губы зашевелились и что-то неслышно произнесли.
- Что? - переспросил Тибор, который смотрел на диск, высоко задрав голову.
Теперь он различал на диске рассерженное лицо "Чем я прогневал его? Ведь я даже не знаю, кто он и зачем он…"
- Ты кощунствовал и насмехался надо мной! - прогремел зычный раскатистый голос. - А я - твоя свеча, слабый свет, ведущий к большему свету. Смотри, что я мог бы сделать для тебя, если бы пожелал спасти тебя. Это очень просто… Молись! Пади на колени и молись, простерев руки ко мне!
- У меня нет ни рук, ни ног, - сказал Тибор.
Об этом не беспокойся, предоставь это мне, - произнесло облитое светом лицо.
Тибор ощутил, что он поднимается, выходит из тележки и садится в траву. НОГИ. Он встал на колени. Он видел, как ноги под ним сгибаются. Тут ему бросились в глаза собственные руки, и он пошевелил пальцами. Поверх рук еще оставалась рама его манипуляторов.
- Вы Карлтон Люфтойфель! - выдохнул Тибор. - Ибо только Господь Гнева может сделать то, что вы сделали!
- Молись! - приказал освещенный лик. Тибор заговорил невнятной скороговоркой:
- Я никогда не насмехался над самым могущественным существом Вселенной! Я молю не о прощении, я молю о понимании. Если бы вы знали мою душу…
- Я знаю твою душу, Тибор!
- О, навряд ли до конца. Я человек сложный, да и теология в наши дни такая запутанная! В своей жизни я совершил грехов не больше, нежели большинство людей. Молю, поймите, я совершаю Странствие, дабы найти ваше человеческое воплощение - и верно передать его в портрете…
- Знаю, - перебил его Господь Гнева. - Я знаю все, что известно тебе, а сверх того и еще многое. Это я послал птицу. Это по моей воле ты проехал так близко от червя, что побеспокоил его и он попытался сожрать тебя. Теперь ты больше понимаешь? Это я сделал так, что твоему правому переднему колесу потребовалась починка. Ты был под моим пристальным присмотром в течение всего твоего Странствия.
Тибор - с помощью своих новых рук - открыл багажник тележки, проворно извлек оттуда фотокамеру "Поляроид" и без промедления сфотографировал разъяренную физиономию на диске.
- Да ты никак сфотографировал меня! - прогремел голос свыше.
- Да, - сказал Тибор. - Чтобы удостоверить Твою реальность.
У него был еще десяток причин на то.
- Я совершенно реален, - с упреком прогремел голос.
- Зачем Ты делал все эти вещи? - спросил Тибор. - Почему я привлек к себе такое пристальное внимание с Твоей стороны?
- Ты для меня лишен значения. Но Странствие - это действительно важно. Ты намеревался найти меня и убить.
- Нет! - вскрикнул Тибор в ответ. - Я хотел только сфотографировать Тебя.
Тибор схватил кончик выползающей из камеры фотографии и нетерпеливо потянул на себя.
На снимке лик с диска получился необычайно отчетливым - лицо, искаженное дикой яростью. Все сомнения отпадали.
Да, это Карлтон Люфтойфель - это его лицо! Именно его он и разыскивал. Именно это лицо он должен был увидеть в конце своего Странствия, которое могло затянуться на неопределенное время.
Теперь же Странствие завершилось.
- Ты собираешься воспользоваться этим мгновенным снимком? - сказал Господь Гнева. - Мне это не нравится.
Подбородок на диске дрогнул… и фотография в правой руке Тибора свернулась в трубочку, задымилась и рассыпалась пеплом.
- А мои ноги и руки? - спросил Тибор.
- Они тоже принадлежат мне.
Господь Гнева смерил его взглядом. Потом повел глазами чуть вверх, и Тибора подняло вверх, как тряпичную куклу. Он шмякнулся задом на сиденье своей тележки. И в следующее мгновение его ноги и руки бесследно исчезли -словно просто привиделись. Он полулежал на сиденье - ошарашенный, убитый горем. Всего лишь несколько секунд он был как все. Момент истины: ему явлено было счастье - и тут же его швырнули в привычное ничтожество.
- Господь! - едва слышно возопил калека.
- Ну что, открылись у тебя глаза? - спросил Господь Гнева. - Теперь ты осознаешь мое могущество?
- Да, - процедил Тибор.
- Ты закончишь Странствие?
- Я… - Он осекся. После паузы он не очень твердо сказал: - Нет еще. Птица сказала…
- Птицей был я. И я помню, что я сказал. - Господь подавил новую вспышку гнева и продолжил: - Птица подвела тебя поближе ко мне - так, чтобы я мог лично пообщаться с тобой. Я хотел встретиться с тобой. Я искал встречи с тобой. У меня две ипостаси. Одну из них ты видишь сейчас. Она вечна, она бессмертна - таким было тело Христа после его воскресения. Тогда, когда Тимофей встретил Христа и вложил персты в его раны.
- Фома, - сказал Тибор. - Это был Фома. Господь Гнева нахмурился -стал мрачнее тучи.
В следующую секунду его черты на диске стали рассасываться.
- Итак, ты видел эту мою ипостась, - произнес Господь Гнева. - Но есть и другая ипостась - физическое тело, которое стареет и обречено вернуться в прах… тленное тело, по выражению апостола Павла. И это тело ты найти не должен.
- Ты думаешь, что я его уничтожу? - спросил Тибор.
- Да.
Лицо уже исчезло. И последнее "да" было едва слышным выдохом.
Над Тибором снова невинно голубело чистое небо - исполинский купол, сработанный в незапамятные времена то ли гигантами, то ли богами.
Тибор снял манипулятор с пистолета, который он тайно сжимал все время после того, как был повергнут в тележку - вновь лишенный и ног и рук. А что бы случилось, если бы он набрался мужества и выстрелил? "Да ничего не случилось бы, - подумал Тибор. - То, что я видел, действительно было бессмертной и неуязвимой ипостасью - тут сомневаться не приходится. Да и не поднялась бы у меня рука.
Так что это был пустой блеф. Но Господь Гнева не мог это знать - разве что он так же всеведущ, как христианский Бог согласно верованиям христиан. А случись мне действительно убить его - что бы случилось? - не унималась мысль. - Как бы мир существовал - без Него? Ведь в наши трудные времена и так не за что уцепиться душой!.. Так или иначе, этот сукин сын убрался подобру-поздорову, - сказал себе Тибор. - И мне не пришлось стрелять. Но при определенных обстоятельствах я бы… выстрелил. Вот только при каких обстоятельствах?"
Он закрыл глаза, потер веки механическими пальцами, в задумчивости повертел из стороны в сторону свой нос.
"Если бы Он вознамерился уничтожить меня? Нет, не только в этом случае. Тут дело заключается в переливах характера Люфтойфеля - в том, как он проявит себя передо мной, а не во внешних обстоятельствах. Господь Гнева не есть разлитая в пространстве сила. Он - личность со своим характером. Когда-то он делал кое-какое добро людям, потом во время войны мало-мало не истребил все человечество. Это Господь, которого надо задабривать и ублажать, чтобы он не казал свой дурной нрав. Да-да, похоже, это и есть ключ. Иногда Господь Гнева нисходит до делания добра. Иногда ему желается творить зло. Я могу убить его именно при этих обстоятельствах - когда в его действиях проявится злой умысел… Но когда он будет в процессе делания добра, у меня рука на него, конечно, не поднимется - даже перед лицом собственной неминуемой гибели".
"Масштабный поступок - замочить Бога, - подумал Тибор. - Есть чем пощекотать гордыню. Самое оно для психа с манией величия. Но - не для меня. Я никогда не метил в Наполеоны. И свой шесток знаю хорошо. Пусть типчики вроде Ли Харви Освальда, который когда-то давно убил президента Джона Кеннеди, - пусть подобные выблядки совершают грандиозные убийства. А ведь убийство лишь тогда чего-то стоит, если оно в основе своей грандиозно".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35