Ян рассеянно кивнул. Он теперь явно занервничал - их выступление
должно быть объявлено через несколько минут. Для них наступал час
решающего испытания.
- Только вот поэтому, - продолжал Эл, - я согласился на это - достать
еще раз кувшин и предпринять еще одну попытку.
Заметив, как напряженно держит свой кувшин Ян, Эл спросил:
- Так что, прибегнуть к помощи папоолы или нет?
Он шутливо поднял бровь, но лицо его выражало понимание состояния
товарища.
- Давай, - согласился Ян.
- Ладно, - сказал Эл и засунул руку под пиджак.
Неторопливо провел пальцами по клавиатуре управления. И папоола
выкатилась из под стула вперед, ее антенны нелепо, даже как-то смешно
задергались, глаза то сходились вместе, то далеко расходились в разные
стороны друг от друга.
Собравшиеся сразу же насторожились; все подались вперед, чтобы
получше рассмотреть это редкое, экзотическое создание, некоторые из них
восхищенно зацокали языком.
- Гляди, - взволнованно произнес какой-то мужчина. - Это папоола.
Со своего места поднялась женщина, чтобы полюбоваться папоолой, и Ян
отметил про себя - все очень любят папоолу. Мы победим независимо от того,
удастся ли нам хорошо сыграть на кувшинах или нет. И что тогда? Не сделает
ли нас встреча с Николь еще более несчастными, чем мы сейчас? Неужели
только этого мы добьемся - еще большей, совершенной уже безнадежной на
удовлетворенности? Тяжелых душевных мук, неутоленной страстной жажды,
которую никогда не удовлетворить в этом мира?
Но теперь уже поздно отступать. Двери зала закрылись, со своего места
поднялся Дон Тишман и легким постукиванием потребовал тишины.
- О'кэй, народ, - произнес он в микрофон, прикрепленный к лацкану
пиджака. - Сейчас к нашему всеобщему удовольствию перед нами выступят
очередные наши таланты. Как вы можете прочесть в своих программах, первым
выступят прекрасный ансамбль. Дункан и Миллер со своими классическими
кувшинами, он исполнит попурри на мелодии Баха и Генделя, и я не
сомневаюсь в том, что вам это понравится, что вы станете притопывать
ногами в такт музыке.
Он криво ухмыльнулся Яну и Элу, как бы говоря: "Вас устраивает такое
вступление?"
Эл не обратил на него никакого внимания; повозившись с органами
управления папоолой, он задумчивые обвел взглядом собравшихся, затем
поднял свой кувшин, глянул мельком на Яна и слегка притопнул ногой.
Попурри открывалось "Маленькой фугой в соль миноре", и Эл стал дуть в
кувшин, развивая прелестную тему.
- Бум-бум-бум. Бум-бум-бум-бум-бум-бум де бум. Ди-бум. Ди-бум,
ди-ди-ди-бум... - Щеки у него раздулись, раскраснелись.
Папоола прошлась вдоль сцены, затем после целой серии неуклюжих,
нелепых движений плюхнулась в свободное пространство между сценой и первым
рядом. Она самым серьезным образцом принялась за работу.
Эл подмигнул Яну.

- Вас хочет видеть мистер Страйкрок, доктор. Мистер Чарлз Страйкрок.
Аманда Коннерс заглянула в кабинет д-ра Саперба, прекрасно понимая,
какая нагрузка выпала ему в течение последних нескольких дней, но в то же
самое время отдавая себе отчет, насколько важным является и выполнение
собственных ее служебных обязанностей. Саперб вполне разделял ее
озабоченность. Подобно психомедиуму, Аманда была посредником между богом и
человеком - в данном случае, между психоаналитиком и просто человеческими
существами. Притом очень больными.
- Хорошо. - Саперб поднялся, чтобы поздороваться с новым пациентом и
одновременно спросил себя - неужели нет этот? А я здесь единственно только
для того, чтобы оказать помощь - или скорее, не преуспеть в оказании
помощи вот этому конкретному человеку?
Этот вопрос его больше всего интересовал, когда каждый новый пациент
переступал порог его кабинета. Он даже стал ощущать некоторую усталость от
непрерывных размышлений на эту тему.
В кабинет неторопливо вошел высокий, несколько лысоватый мужчина в
очках. Вид у него был какой-то озабоченный. Протянув руку Сапербу, он
произнес:
- Мне хочется поблагодарить вас, доктор, за то, что вы
незамедлительно меня приняли.
Они пожали друг другу руки.
- У вас должно быть, ужасная загрузка, в такие дни.
Чик Страйкрок сел прямо напротив Саперба по другую сторону его
письменного стола.
- Весьма значительная, - проворчал Саперб.
Но, как предупредил его Пэмброук, он не имел права отказывать ни
одному новому пациенту. Только на таких условиях ему позволили
практиковать.
- У вас такой вид, - сказал он Чику Страйкроку, - будто вы
испытываете чувства, аналогичные моим. Чувствуете себя загнанным в угол, в
положении настолько безвыходном, что даже не представляете себе, как
дальше жить, и тем не менее вас одолевают смутные предчувствия, что всему
этому какой-то предел обязательно должен быть.
- Говоря откровенно, - начал Чик, - я уже почти готов все бросить -
работу, свою... подругу... - он осекся, губы его скривились, - ...и
присоединиться к этим чертовым сыновьям Иова.
Он поднял на д-ра Саперба исполненный взгляд неподдельных страданий.
- Хорошо, - произнес Саперб, сочувственно ему кивая. - Но как вы себя
при этом чувствуете - вас что-то заставляет так поступить? Или это ваш
собственный выбор?
- Да нет, я вынужден так поступить - я приперт к стенке.
Чик Страйкрок тесно прижал друг к другу ладони трясущихся рук, его
длинные, тонкие пальцы плотно переплелись.
- Под вопрос поставлена вся моя дальнейшая жизнь в обществе в
качестве профессионала.
На письменном столе Саперба замигала сигнальная лампочка телефона.
Неотложный вызов, на который он, по мнению Аманды, должен обязательно
ответить.
- Прошу прощения, мистер Страйкрок.
Д-р Саперб поднял трубку. На экране сформировалось гротескно
искаженное миниатюрное изображение лица Ричарда Конгросяна. Рот у него был
широко открыт, как будто он тонул.
- Вы все еще во "Франклине Эймсе"? - тотчас же спросил у него Саперб.
- Да.
Голос Конгросяна доходил до его ушей из аудиоприемника малого
диапазона и не был слышен его пациенту. Тот в это время, сгорбившись,
бессмысленно вертел в пальцах спичку, явно негодуя на то, что его
перебили.
- Только что я услышал по телевидению, что вы все еще существуете.
Доктор, со мной стряслось нечто совершенно ужасное. Я становлюсь
невидимым. Никто не в состоянии меня видеть. Ощущается только исходящий от
меня запах. Я постоянно превращаюсь в ничто иное, как в одно только
мерзкое зловоние.
Господи Иисусе, подумалось д-ру Сапербу.
- Вы меня видите? - робко спросил Конгросян. - На своем экране?
- Конечно же вижу, - сказал Саперб.
- Поразительно. - Конгросян явно испытывал определенное облегчение. -
Значит, по крайней мере передающая электронная камера меня различает.
Может быть, это в какой-то мере облегчит мое положение. А вы как думаете,
доктор? Вы сталкивались с подобными случаями в прошлом? Рассматривала ли
наука психопатология аналогичные случаи раньше? Имеется ли название у
такого феномена?
- Да, есть.
Саперб задумался. Обострение кризиса ощущений мнимой деградации
собственной личности. Налицо все признаки явного психоза; наблюдается
навязчивое состояние полнейшего распада личности.
- Я загляну в "Франклин Эймс" во второй половине меня, - сказал он
Конгросяну.
- Нет, нет, - решительно запротестовал Конгросян, глаза его безумно
выпучились. - Я не могу допускать этого. По сути, мне не следовало
разговаривать с вами даже по телефону - это очень опасно. Я напишу вам
позже. До свидания.
- Подождите, - поспешно выпалил Саперб.
Изображение на экране осталось. Можно было рассчитывать на некоторую
отсрочку. Но - Саперб это прекрасно понимал - Конгросяна хватит еще совсем
не надолго. Слишком уж тяжело было ему бороться с этим наваждением.
- У меня сейчас на приеме пациент, - сказал Саперб. - Поэтому я мало
что в состоянии сделать для вас в данный момент. Что если...
- Вы ненавидите меня, - не дал договорить ему Конгросян. - Как и все
остальные. Боже ты мой, мне ничего не остается другого, как стать
невидимым. Только таким одним-единственным способом я еще в состоянии
обезопасить свою жизнь!
- А я полагаю, что это даже является определенным преимуществом, эта
ваша возможность становиться невидимым, - нашелся Саперб.
- Особенно, если вам стало бы интересно подглядывать за тем, что
кому-то хочется оставить в тайне, например, за тем, кто задумал совершить
преступление...
- Какое преступление?
Конгросян угодил в расставленную перед им западню!
- Я это обсужу при личной встрече с вами, - заверил Саперб. - Как мне
кажется, это должно остаться тайной, известной только нам двоим. Слишком
уж деликатно сложившееся положение. Вы со мною согласны?
- Э... я как-то не задумывался над этим под таким углом зрения.
- А не помешало бы, - интригующе посоветовал Саперб.
- Вы завидуете мне, доктор. Я угадал?
- Очень даже. Угадали, - сказал Саперб. - Как психоаналитик, я и сам
в высшей степени любопытен.
- интересно.
Сейчас Конгросян казался куда спокойнее. Мне вот, например, только
что пришло в голову, что я мог бы в любую минуту покинуть этот гнусный
госпиталь и пойти, куда только мне заблагорассудится. Фактически, я теперь
могу бредить где-угодно совершенно незаметно для окружающих. Вот только
запах. Нет, вы, доктор, позабыли о запахе. Он меня с головой выдаст. Я
очень высоко ценю ваши попытки помочь мне, новы, видимо, не принимаете в
расчет всю совокупность фактов.
Конгросяну удалось даже слегка, на одно какое-то короткое мгновенье
улыбнуться.
- Мне кажется, мне вот что надо сделать - явиться наконец-то с
повинной к главному прокурору Баку Эпштейну или, если не это, то
возвратиться в Советский Союз. Может быть, мне там смогут помочь в
институте имени Павлова. Да, да, мне обязательно нужно еще раз попытаться
пройти там курс лечения; да будет вам известно, подобную попытку я уже
предпринимал как-то ранее. Вот только как они смогут меня лечить, если не
будут меня видеть? Теперь вы в состоянии понять, Саперб, в каком тяжелом
положении я оказался, как сильно я запутался! Черт возьми!
Возможно, отметил про себя д-р Саперб, самое для вас лучшее - это
сделать то, над чем размышляет мистер Страйкрок. Присоединиться к
Бертольду Гольцу и его головорезам - сыновьям Иова.
- Вы знаете, доктор, - продолжал Конгросян, - временами мне кажется,
что подлинной причиной моих душевных проблем является то, что я
бессознательно влюблен в Николь. Что вы на это скажете? Это только что
пришло мне в голову. Я сейчас это понял, - но с какой предельной ясностью!
И вот эта направленность моего полового влечения вызвала к жизни в моем
подсознании появление табу на возможное при этом кровосмешение, воздвигло
своеобразный барьер, ибо Николь, разумеется, для меня, как и для
подавляющего большинства других нормальных в сексуальном отношении людей,
ассоциируется с матерью.
Доктор Саперб тяжело вздохнул.
Напротив него Чик Страйкрок, сидя в напряженной позе, продолжал
непроизвольно вертеть в пальцах спичку, чувствуя себя - это было очевидно
- все более и более неуютно. Телефонный разговор следовало прекратить, им
притом не мешкая.
Но Сапербу ничего не приходило в голову такого, что могло бы
подсказать ему, как это сделать.
Неужели именно здесь меня постигнет неудача, подумал он. Неужели
именно такой исход и предвидел Пэмброук, этот важный чин из НП, опираясь
на применение принципов фон Лессинджера? Вот этого человека, мистера
Чарлза Страйкрока, я ведь самым бесстыдным образом оставляю без
терапевтической помощи из-за несвоевременно телефонного разговора. И я
ничего не в состоянии с этим поделать.
- Николь, - рассуждал тем временем Конгросян, - последняя настоящая
женщина во всем нашем обществе. Я знаком с нею, доктор. Встречался с нею
бессчетное число раз благодаря своей репутации прославленного пианиста. Я
знаю, о чем я говорю. Вы, что, так не думаете? И не разделяете моих...
Доктор Саперб дал отбой.
- Вы устали от него, - заметил Чик Страйкрок, постепенно полностью
справившись со своими нервами.
Он теперь совсем перестал возиться со своей спичкой.
- Только вот правильно ли вы поступили? Хотя, конечно, не мое это
дело. Вам решать, что к чему.
Он отшвырнул спичку в сторону.
- У этого человека, - сказал Саперб, - настолько сильные и яркие
галлюцинации, что они подчинили его всего, фактически сломили его волю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39