Ибо предстал он перед Богом и стоял достойно.
Вырвалось из трещины в черном алтаре пламя, встало столбом, ширится столб света, заполняет собой всю вершину, глазам смотреть нестерпимо.
Вот она, милость Господня, думал Авраам, жестокая, опаляющая, а все же — милость! Столько миров у Господа, столько светил, сонмы ангелов у него, моря света, озера мрака. Что ему за дело до судьбы одного единственного человека, ему, рушащему крепости? А все ж, выходит, есть дело… И, если учимся мы постигать величие Его, не так ли и Он учится милосердию? Агарь, Измаил… Что ж, если Господь пожалел одного отрока, почему бы Ему не пожалеть другого? И ежели Ему ведомо, что такое любовь, разве не сжалился он над горькой любовью несчастного, перепуганного скотовода?
— Кто может узреть Господа и остаться в живых, — пробормотал Авраам, заслоняясь рукой от нестерпимого света, — кто может нести Его ношу? А все же… Кто знает, быть может, когда-нибудь… кто-нибудь из твоих потомков, сын мой, сможет без страха смотреть в Его глаза?
За скальным выступом истошно орал перепуганный осел.
Исаак стоял, судорожно сцепив руки, ослепительный горний свет сиял в его глазах, но он не отводил взгляда, запрокинув голову, приоткрыв рот, глядел туда, где, гремя, катилась в лазури золотая колесница. Потом моргнул, повернулся, взял отца за руку.
— Пойдем, отец, — проговорил он, — пора домой…
— Вот так и был заключен новый договор, — завершил свой рассказ незнакомец.
Гиви поднял голову и увидел, что тьма вокруг костра побледнела, сам костер почти прогорел, верблюды мирно дремлют, пережевывая жвачку, а птица худ-худ, сидевшая все это время на плече Шейха, приподняла голову и встопорщила хохолок.
— Точно! — воскликнул Шендерович, хлопнув себя рукой по колену, — а я что всегда говорил!
— Ты хочешь сказать, о, скиталец, что сия история тебе знакома? — вежливо спросил Шейх.
— Конкретно эта версия нет, — уклончиво пояснил Шендерович, — я имел в виду, что если власть на тебя давит, делай по-своему. А то понаставили рогаток в частном бизнесе…
— Я рек не о корыстных стремлениях, — назидательно заметил Шейх, — Впрочем, не стоит слишком сурово взыскующих благ земных, поскольку без оных и вовсе худо. Но речь сейчас не о том. Полагаю, вас тревожит будущая участь.
— Истину ты рек, о, Шейх, — печально заметил Гиви, — однако же, не всю истину, поскольку «тревожит» еще слабо сказано.
Он настороженно оглянулся. На близлежащих скалах птицы Анка перекликались и чистили перья, приводя себя в порядок после ночного сна.
— Добавлю, что ветер переменился и несет вам перемену судьбы, — Шейх прислушался к тихому щебету птицы худ-худ, которая, привлекая к себе внимание, нежно ущипнула его за ухо, — я же вас покидаю, ибо там, куда вы проследуете, у вас будут иные покровители.
— Надеюсь, не столь могущественные, — кисло сказал Шендерович.
— Могущество их велико, однако ж, лежит в пределах, доступных простому смертному, — успокоил его Шейх.
— А, — обрадовался Шендерович, — местные власти?
— Ну, — задумался Шейх, — в общем, да. Что до меня, то исполнил и я мне предназначенное, а потому удаляюсь. И не советую пускаться в бега, — заметил он, правильно истолковав вдруг ставший рассеянным взгляд Шендеровича, — поскольку, лишившись покровительства, вы подвергаете себя нешуточной опасности.
Он как-то по особенному сложил губы и мелодично засвистел. Птица худ-худ прислушалась, склонив на бок голову, потом сорвалась с места и полетела на восток — птицы Анка снялись с места и организованной вереницей потянулись за ней. Черная лента мелькнула в светлеющем небе и растворилась в дымке на горизонте. Шейх проводил их взглядом.
— Ну, мне пора, — сказал он доброжелательно. — Можете не провожать.
— Эй! — возопил Шендерович, — постойте… Я хотел спросить…
Но тот поднялся, дружелюбно помахал рукой и исчез за скалами. Гиви прислушался, приоткрыв от напряжения рот, но в развалинах было тихо. Их ночной собеседник исчез.
— Эх! — печально проговорил Гиви, — этот-то приличный человек оказался…
— Да, — согласился Шендерович, задумчиво почесывая затылок, — Корректно себя повел, в общем и целом. Кстати, кому этот ребе нас сдал, а, корабль пустыни?
— А он сдал? — без особого интереса спросил Гиви.
Ему хотелось, чтобы их, наконец-то кому-то сдали. Кому-то относительно вменяемому, кто, во-первых, не варит змею живьем, во-вторых, не волочит куда-то с диким гиканьем и свистом, а тихо-мирно оформит все бумаги и посадит в приличную тюремную камеру, желательно с кондиционером, дожидаться, пока их дело не передадут атташе по международным связям. Боже мой, подумал он, это ж сколько времени уйдет! Меня же главбух живьем сварит!
— А то! Всю ночь караулил, чтоб не заснуть, майсы травил, птицами обложил. Вот уж не думал, что они освоили такие методы!
— Кто? — насторожился Гиви.
— Агенты, разумеется, — пожал плечами Шендерович, — бойцы невидимого фронта.
— Какого фронта?
— Невидимого, — отчеканил Шендерович. — Ну-ну, не притворяйся, что ничего не знаешь! Между прочим, о, мой скрытный друг, возможно, мы с тобой первые, кто наблюдал в действии телеуправляемых птиц, это секретное оружие тайных группировок, рвущихся к власти. Поелику попали мы с тобой в самое сердце секретного международного заговора.
— Не сходится, — уныло возразил Гиви.
— И прекрасно все сходится. Техника на высшем уровне, гипноз, эта… трансформация. Сначала на нас отработают, потом постепенно подменят такими вот маньяками все ключевые политические фигуры… И кто различит? Ноги, ноги делать надо, пока нас не устранили, как нежелательных свидетелей…
— Ох, Миша, боюсь, беда в том, что мы, как раз желательные свидетели. Вцепились в нас, понимаешь, как бубалоны какие-то.
— Да, — вздохнул напарник, — неувязочка вышла. Может, нас с тобой с кем-то спутали, уроды эти. А потому, повторю, о, мой мастер внедрения, хватай вон тот бурдюк, поскольку в нем еще плещется на дне этот вонючий кефир, и пошли…
— А шейх этот велел не дергаться… — возразил Гиви, которому было неуютно в развалинах, но брести по палящему солнцу тоже не особо хотелось.
— А ты и не дергайся. Просто двигай.
— Он сказал, местные власти уже на подходе.
— Где? — разозлился Шендерович, — ты их видел? Он их видел?
— На подходе, — упрямо повторил Гиви.
Шендерович мрачно посмотрел на него, покачал головой и полез на верхотуру груды камней, когда-то служившей остатком городской стены.
— На подходе, — бормотал он злобно, — сейчас, разбежались… ты кому поверил? Странствующему фокуснику? Этому артисту-трансформатору? Местные власти, местные власти… Бандиты это, а не местные власти…
— Он бандитов, Миша, между прочим, убрал, — уговаривал снизу Гиви.
— Конкурентов он убрал, ясно? — шипел сверху Шендерович. — Да и то…
Он вдруг умолк, и Гиви отчетливо услышал, как его напарник хватает ртом воздух. Обожженное солнцем пустыни лицо Шендеровича стремительно побледнело, глаза выпучились. Он скатился вниз и ошеломленно покрутил головой.
— Что там, Миша? — испуганно вопросил Гиви.
Шендерович сделал глубокий вдох.
— Местные власти, — наконец, выдохнул он.
Гиви приподнялся на цыпочки, вытягивая шею, но ничего не увидел.
Шендерович сделал неопределенное движение указательным пальцем, тыча его вверх.
Гиви тоже вздохнул и, в свою очередь, полез на груду камней. До самого горизонта простирались барханы, покрытые песчаной рябью, но там, вдали, шевелилась, приближаясь, темная полоса. Горячие верховые кони плясали под всадниками, за ними следовала вереница верблюдов, на утреннем ветру развивались узкие знамена, алел шелк попон, сверкали белизной одеяния, солнце плясало на остриях копий.
— Ничего себе! — пробормотал он.
— Местные власти, — снова пояснил снизу Шендерович.
* * *
Гиви осторожно слез.
— Ну? — хладнокровно спросил овладевший собой Шендерович — видал? Кажется, это за нами!
— Это… да… Миша, но это же целая армия!
— Типа того… — Шендерович на миг задумался, рассеянно меряя взглядом безрадостное окружение, — Ладно! Раз, два, взяли! Давай, лезь на это вонючее жвачное. И поскорей!
— Зачем, Миша?
— Мы, — провозгласил Шендерович, отряхиваясь и тщетно охорашиваясь, — встретим их, как подобает отважным мужам, сынам пустыни. Мы не будем таиться в развалинах, как какие-то шемхазайцы! Мы выступим им навстречу! На этих великолепных животных! Стой спокойно, ты, падаль!
Он деловито ткнул белую верблюдицу кулаком в бок и та, к удивлению Гиви, покорно подогнула мосластые передние ноги.
— Вот так, — назидательно проговорил Шендерович, умащиваясь в седле, — А теперь вира помалу. Ах ты, волчья сыть, травяной мешок! Давай, Гиви, шевелись, что стал, как соляной столб. Ногой его! Ногой!
— Уместно ли это, Миша? — все еще сомневался Гиви, осваивая могучие всхолмления. Его верблюд, презрительно оглянувшись, с размаху шлепнул по земле огромным стоптанным копытом. — Некоторая нескромность, нет?
— Всего лишь вежливость, — отозвался со своей вершины Шендерович; верблюдица под ним втянула воздух длинной верхней губой и вдруг радостно заревела, раззявив огромную желтозубую пасть. — Во! Да ты на девочку погляди — как трепещет! Стремится к обществу. В свет, так сказать! Ах ты, моя Наташа Ростова!
Где— то за барханами ей откликнулся отчетливый, чистый звук рожка.
— Э-эх! — вздохнул Гиви.
В затерянных пространствах его души трубы ответили трубам…
Он распрямил плечи, насколько это было возможно в данных условиях, и потрусил вслед за Шендеровичем, гордо возвышавшимся на разукрашенном седле покойного Предводителя.
* * *
Войско приближалось. Стройная цепь заколебалась и нарушилась — от нее отделилось трое верховых на горячих конях с тонкими ногами и лебедиными шеями, в богатой сбруе и расшитых серебром чепраках. Всадники ослепляли взоры своими изукрашенными кафтанами и рубахами тончайшего полотна, а также переливчатыми шароварами, из которых вполне можно было выкроить паруса для быстроходной ладьи.
— Как представляться будем? — выкрикнул Гиви в спину Шендеровича, неуклонно мчавшегося навстречу.
Я не шпион, — уговаривал он сам себя, моргая от поднятой встречающими пыли, — я бухгалтер… Может, они и бухгалтеров так встречают? Скажем, иностранных?
— Как цари, разумеется, — обернувшись, крикнул Шендерович, грозно сверкнув глазами.
— Брось, Миша! Кто нам поверит?
— А во что они поверят, — орал Шендерович, нахлестывая верблюда, — в воздушные шарики?
Про воздушные шарики Гиви успел почти забыть. За последние несколько дней он вообще не сталкивался с резиновыми изделиями.
В шарики не поверят, — тоскливо думал он, трясясь на своем верблюде, — в бухгалтеров наверное, тоже. Интересно, проверят ли они в скрытых царей?
Грозный смуглый красавец, возглавляющий отряд, осадил вороного жеребца, бросил поводья одному из спутников и спрыгнул на песок. Гиви потрясенно наблюдал, как он опускается на колени, склонив гордую, увитую белоснежным тюрбаном голову.
— Приветствую тебя, о, царь времен! — произнес он. — Наконец-то ищущий нашел искомого.
— И я приветствую тебя, о, водитель тысячи копий, — с достоинством произнес Шендерович.
* * *
— Поведай же мне, о, могучий, — эмир деликатно подхватил щепоть обжигающего плова, желтого как шафран, источающего запах имбиря и приправленного гранатовыми зернами, — мы ждали тебя, но как случилось, что ты, царь царей, очутился в пустыне с одним единственным спутником, каковой есть — кто он, кстати, о, сильный?
— Мой великий везирь, разумеется, — доброжелательно кивнул Шендерович, запивая плов прохладным шербетом, — грозный, как горный лев, щедрый, как летняя гроза. Не удивляйся нашему виду, о, воин, равно как и нашему печальному положению — в обычае у нас странствовать тайно, дабы из первых рук узнавать, все ли в порядке в подвластном мне царстве. И, как водится, напали на нас свирепые разбойники, однако же, не ведая о нашей истинной сущности, которую мы им не открыли, несколько опрометчиво решили они продать нас в рабство. Однако же мы силой и хитростью сумели освободиться, как видишь, захватив военную добычу в облике этих благородных животных.
— А! — кивнул эмир, — Лучшей жемчужиной пустыни овладел ты, о, великий, ибо это и есть знаменитая Аль-Багум, ревущая, о коей ходят удивительные слухи. Добавлю, что ее числили добычей грозного Рейхана по прозвищу Шарр-ат-Тарик, что означает «Зло дороги», а захватил он ее во время буйного набега на стада Ирама. Еще добавлю, что очень мы горевали по этому поводу, ибо нет лучшей верблюдицы в подлунном мире.
— Добавлю также, — сказал Шендерович, хладнокровно вытирая руку о рубашку, — что знаменитого Рейхана по прозвищу Шарр-ат-Тарик нет более.
— Воистину ты велик, — восхитился эмир. — Ибо никому из нас не под силу было справиться с Черным Рейханом!
— Ну, — благосклонно кивнул Шендерович, — это было нелегко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Вырвалось из трещины в черном алтаре пламя, встало столбом, ширится столб света, заполняет собой всю вершину, глазам смотреть нестерпимо.
Вот она, милость Господня, думал Авраам, жестокая, опаляющая, а все же — милость! Столько миров у Господа, столько светил, сонмы ангелов у него, моря света, озера мрака. Что ему за дело до судьбы одного единственного человека, ему, рушащему крепости? А все ж, выходит, есть дело… И, если учимся мы постигать величие Его, не так ли и Он учится милосердию? Агарь, Измаил… Что ж, если Господь пожалел одного отрока, почему бы Ему не пожалеть другого? И ежели Ему ведомо, что такое любовь, разве не сжалился он над горькой любовью несчастного, перепуганного скотовода?
— Кто может узреть Господа и остаться в живых, — пробормотал Авраам, заслоняясь рукой от нестерпимого света, — кто может нести Его ношу? А все же… Кто знает, быть может, когда-нибудь… кто-нибудь из твоих потомков, сын мой, сможет без страха смотреть в Его глаза?
За скальным выступом истошно орал перепуганный осел.
Исаак стоял, судорожно сцепив руки, ослепительный горний свет сиял в его глазах, но он не отводил взгляда, запрокинув голову, приоткрыв рот, глядел туда, где, гремя, катилась в лазури золотая колесница. Потом моргнул, повернулся, взял отца за руку.
— Пойдем, отец, — проговорил он, — пора домой…
— Вот так и был заключен новый договор, — завершил свой рассказ незнакомец.
Гиви поднял голову и увидел, что тьма вокруг костра побледнела, сам костер почти прогорел, верблюды мирно дремлют, пережевывая жвачку, а птица худ-худ, сидевшая все это время на плече Шейха, приподняла голову и встопорщила хохолок.
— Точно! — воскликнул Шендерович, хлопнув себя рукой по колену, — а я что всегда говорил!
— Ты хочешь сказать, о, скиталец, что сия история тебе знакома? — вежливо спросил Шейх.
— Конкретно эта версия нет, — уклончиво пояснил Шендерович, — я имел в виду, что если власть на тебя давит, делай по-своему. А то понаставили рогаток в частном бизнесе…
— Я рек не о корыстных стремлениях, — назидательно заметил Шейх, — Впрочем, не стоит слишком сурово взыскующих благ земных, поскольку без оных и вовсе худо. Но речь сейчас не о том. Полагаю, вас тревожит будущая участь.
— Истину ты рек, о, Шейх, — печально заметил Гиви, — однако же, не всю истину, поскольку «тревожит» еще слабо сказано.
Он настороженно оглянулся. На близлежащих скалах птицы Анка перекликались и чистили перья, приводя себя в порядок после ночного сна.
— Добавлю, что ветер переменился и несет вам перемену судьбы, — Шейх прислушался к тихому щебету птицы худ-худ, которая, привлекая к себе внимание, нежно ущипнула его за ухо, — я же вас покидаю, ибо там, куда вы проследуете, у вас будут иные покровители.
— Надеюсь, не столь могущественные, — кисло сказал Шендерович.
— Могущество их велико, однако ж, лежит в пределах, доступных простому смертному, — успокоил его Шейх.
— А, — обрадовался Шендерович, — местные власти?
— Ну, — задумался Шейх, — в общем, да. Что до меня, то исполнил и я мне предназначенное, а потому удаляюсь. И не советую пускаться в бега, — заметил он, правильно истолковав вдруг ставший рассеянным взгляд Шендеровича, — поскольку, лишившись покровительства, вы подвергаете себя нешуточной опасности.
Он как-то по особенному сложил губы и мелодично засвистел. Птица худ-худ прислушалась, склонив на бок голову, потом сорвалась с места и полетела на восток — птицы Анка снялись с места и организованной вереницей потянулись за ней. Черная лента мелькнула в светлеющем небе и растворилась в дымке на горизонте. Шейх проводил их взглядом.
— Ну, мне пора, — сказал он доброжелательно. — Можете не провожать.
— Эй! — возопил Шендерович, — постойте… Я хотел спросить…
Но тот поднялся, дружелюбно помахал рукой и исчез за скалами. Гиви прислушался, приоткрыв от напряжения рот, но в развалинах было тихо. Их ночной собеседник исчез.
— Эх! — печально проговорил Гиви, — этот-то приличный человек оказался…
— Да, — согласился Шендерович, задумчиво почесывая затылок, — Корректно себя повел, в общем и целом. Кстати, кому этот ребе нас сдал, а, корабль пустыни?
— А он сдал? — без особого интереса спросил Гиви.
Ему хотелось, чтобы их, наконец-то кому-то сдали. Кому-то относительно вменяемому, кто, во-первых, не варит змею живьем, во-вторых, не волочит куда-то с диким гиканьем и свистом, а тихо-мирно оформит все бумаги и посадит в приличную тюремную камеру, желательно с кондиционером, дожидаться, пока их дело не передадут атташе по международным связям. Боже мой, подумал он, это ж сколько времени уйдет! Меня же главбух живьем сварит!
— А то! Всю ночь караулил, чтоб не заснуть, майсы травил, птицами обложил. Вот уж не думал, что они освоили такие методы!
— Кто? — насторожился Гиви.
— Агенты, разумеется, — пожал плечами Шендерович, — бойцы невидимого фронта.
— Какого фронта?
— Невидимого, — отчеканил Шендерович. — Ну-ну, не притворяйся, что ничего не знаешь! Между прочим, о, мой скрытный друг, возможно, мы с тобой первые, кто наблюдал в действии телеуправляемых птиц, это секретное оружие тайных группировок, рвущихся к власти. Поелику попали мы с тобой в самое сердце секретного международного заговора.
— Не сходится, — уныло возразил Гиви.
— И прекрасно все сходится. Техника на высшем уровне, гипноз, эта… трансформация. Сначала на нас отработают, потом постепенно подменят такими вот маньяками все ключевые политические фигуры… И кто различит? Ноги, ноги делать надо, пока нас не устранили, как нежелательных свидетелей…
— Ох, Миша, боюсь, беда в том, что мы, как раз желательные свидетели. Вцепились в нас, понимаешь, как бубалоны какие-то.
— Да, — вздохнул напарник, — неувязочка вышла. Может, нас с тобой с кем-то спутали, уроды эти. А потому, повторю, о, мой мастер внедрения, хватай вон тот бурдюк, поскольку в нем еще плещется на дне этот вонючий кефир, и пошли…
— А шейх этот велел не дергаться… — возразил Гиви, которому было неуютно в развалинах, но брести по палящему солнцу тоже не особо хотелось.
— А ты и не дергайся. Просто двигай.
— Он сказал, местные власти уже на подходе.
— Где? — разозлился Шендерович, — ты их видел? Он их видел?
— На подходе, — упрямо повторил Гиви.
Шендерович мрачно посмотрел на него, покачал головой и полез на верхотуру груды камней, когда-то служившей остатком городской стены.
— На подходе, — бормотал он злобно, — сейчас, разбежались… ты кому поверил? Странствующему фокуснику? Этому артисту-трансформатору? Местные власти, местные власти… Бандиты это, а не местные власти…
— Он бандитов, Миша, между прочим, убрал, — уговаривал снизу Гиви.
— Конкурентов он убрал, ясно? — шипел сверху Шендерович. — Да и то…
Он вдруг умолк, и Гиви отчетливо услышал, как его напарник хватает ртом воздух. Обожженное солнцем пустыни лицо Шендеровича стремительно побледнело, глаза выпучились. Он скатился вниз и ошеломленно покрутил головой.
— Что там, Миша? — испуганно вопросил Гиви.
Шендерович сделал глубокий вдох.
— Местные власти, — наконец, выдохнул он.
Гиви приподнялся на цыпочки, вытягивая шею, но ничего не увидел.
Шендерович сделал неопределенное движение указательным пальцем, тыча его вверх.
Гиви тоже вздохнул и, в свою очередь, полез на груду камней. До самого горизонта простирались барханы, покрытые песчаной рябью, но там, вдали, шевелилась, приближаясь, темная полоса. Горячие верховые кони плясали под всадниками, за ними следовала вереница верблюдов, на утреннем ветру развивались узкие знамена, алел шелк попон, сверкали белизной одеяния, солнце плясало на остриях копий.
— Ничего себе! — пробормотал он.
— Местные власти, — снова пояснил снизу Шендерович.
* * *
Гиви осторожно слез.
— Ну? — хладнокровно спросил овладевший собой Шендерович — видал? Кажется, это за нами!
— Это… да… Миша, но это же целая армия!
— Типа того… — Шендерович на миг задумался, рассеянно меряя взглядом безрадостное окружение, — Ладно! Раз, два, взяли! Давай, лезь на это вонючее жвачное. И поскорей!
— Зачем, Миша?
— Мы, — провозгласил Шендерович, отряхиваясь и тщетно охорашиваясь, — встретим их, как подобает отважным мужам, сынам пустыни. Мы не будем таиться в развалинах, как какие-то шемхазайцы! Мы выступим им навстречу! На этих великолепных животных! Стой спокойно, ты, падаль!
Он деловито ткнул белую верблюдицу кулаком в бок и та, к удивлению Гиви, покорно подогнула мосластые передние ноги.
— Вот так, — назидательно проговорил Шендерович, умащиваясь в седле, — А теперь вира помалу. Ах ты, волчья сыть, травяной мешок! Давай, Гиви, шевелись, что стал, как соляной столб. Ногой его! Ногой!
— Уместно ли это, Миша? — все еще сомневался Гиви, осваивая могучие всхолмления. Его верблюд, презрительно оглянувшись, с размаху шлепнул по земле огромным стоптанным копытом. — Некоторая нескромность, нет?
— Всего лишь вежливость, — отозвался со своей вершины Шендерович; верблюдица под ним втянула воздух длинной верхней губой и вдруг радостно заревела, раззявив огромную желтозубую пасть. — Во! Да ты на девочку погляди — как трепещет! Стремится к обществу. В свет, так сказать! Ах ты, моя Наташа Ростова!
Где— то за барханами ей откликнулся отчетливый, чистый звук рожка.
— Э-эх! — вздохнул Гиви.
В затерянных пространствах его души трубы ответили трубам…
Он распрямил плечи, насколько это было возможно в данных условиях, и потрусил вслед за Шендеровичем, гордо возвышавшимся на разукрашенном седле покойного Предводителя.
* * *
Войско приближалось. Стройная цепь заколебалась и нарушилась — от нее отделилось трое верховых на горячих конях с тонкими ногами и лебедиными шеями, в богатой сбруе и расшитых серебром чепраках. Всадники ослепляли взоры своими изукрашенными кафтанами и рубахами тончайшего полотна, а также переливчатыми шароварами, из которых вполне можно было выкроить паруса для быстроходной ладьи.
— Как представляться будем? — выкрикнул Гиви в спину Шендеровича, неуклонно мчавшегося навстречу.
Я не шпион, — уговаривал он сам себя, моргая от поднятой встречающими пыли, — я бухгалтер… Может, они и бухгалтеров так встречают? Скажем, иностранных?
— Как цари, разумеется, — обернувшись, крикнул Шендерович, грозно сверкнув глазами.
— Брось, Миша! Кто нам поверит?
— А во что они поверят, — орал Шендерович, нахлестывая верблюда, — в воздушные шарики?
Про воздушные шарики Гиви успел почти забыть. За последние несколько дней он вообще не сталкивался с резиновыми изделиями.
В шарики не поверят, — тоскливо думал он, трясясь на своем верблюде, — в бухгалтеров наверное, тоже. Интересно, проверят ли они в скрытых царей?
Грозный смуглый красавец, возглавляющий отряд, осадил вороного жеребца, бросил поводья одному из спутников и спрыгнул на песок. Гиви потрясенно наблюдал, как он опускается на колени, склонив гордую, увитую белоснежным тюрбаном голову.
— Приветствую тебя, о, царь времен! — произнес он. — Наконец-то ищущий нашел искомого.
— И я приветствую тебя, о, водитель тысячи копий, — с достоинством произнес Шендерович.
* * *
— Поведай же мне, о, могучий, — эмир деликатно подхватил щепоть обжигающего плова, желтого как шафран, источающего запах имбиря и приправленного гранатовыми зернами, — мы ждали тебя, но как случилось, что ты, царь царей, очутился в пустыне с одним единственным спутником, каковой есть — кто он, кстати, о, сильный?
— Мой великий везирь, разумеется, — доброжелательно кивнул Шендерович, запивая плов прохладным шербетом, — грозный, как горный лев, щедрый, как летняя гроза. Не удивляйся нашему виду, о, воин, равно как и нашему печальному положению — в обычае у нас странствовать тайно, дабы из первых рук узнавать, все ли в порядке в подвластном мне царстве. И, как водится, напали на нас свирепые разбойники, однако же, не ведая о нашей истинной сущности, которую мы им не открыли, несколько опрометчиво решили они продать нас в рабство. Однако же мы силой и хитростью сумели освободиться, как видишь, захватив военную добычу в облике этих благородных животных.
— А! — кивнул эмир, — Лучшей жемчужиной пустыни овладел ты, о, великий, ибо это и есть знаменитая Аль-Багум, ревущая, о коей ходят удивительные слухи. Добавлю, что ее числили добычей грозного Рейхана по прозвищу Шарр-ат-Тарик, что означает «Зло дороги», а захватил он ее во время буйного набега на стада Ирама. Еще добавлю, что очень мы горевали по этому поводу, ибо нет лучшей верблюдицы в подлунном мире.
— Добавлю также, — сказал Шендерович, хладнокровно вытирая руку о рубашку, — что знаменитого Рейхана по прозвищу Шарр-ат-Тарик нет более.
— Воистину ты велик, — восхитился эмир. — Ибо никому из нас не под силу было справиться с Черным Рейханом!
— Ну, — благосклонно кивнул Шендерович, — это было нелегко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54