Но, пока, вроде, уж очень большой ему во мне надобности не было — пока не начался, извиняюсь, развал Союза и борьба за независимость и экономическое неголодание. Тут он, по слухам, институт бросил, ушел в коммерцию, и начал такие дела проворачивать! Это я потом узнал, когда у меня две сделки не с того ни с сего сорвались…
Он помолчал и уныло подытожил:
— А теперь вот и третья.
— Впечатляющая история, — согласился Гиви, — достоверная, скажу тебе, история. Такие случаи в природе известны.
— Еще бы, — согласился Шендерович, ковыряя вилкой пустую тарелку.
— Так он этих бандитов нанял?
— А я знаю? Но вполне мог. Он, по слухам опять же, разбогател крепко. Может, ему какая-то уж очень завлекательная сделка светила, вот он на меня опять и вышел, пару кусков отвалил кому-то — они за нас и взялись. Выследили, чин-чином… Прямой материальной выгоды ему никакой — он, может, ради меня такие бабки угрохал! А вот метафизика у него должна сработать. Закон сохранения счастья в природе. Потому, друг Гиви, и не примочили они нас. Ему ж убивать меня нельзя — ему убивать меня никакого толку. Иссякнет тогда его источник счастья. Ему надо, чтобы я жил — и мучился.
Гиви оглянулся на Варвару Тимофеевну, которая на протяжение всего рассказа мерно кивала, подперев щеку рукой.
— Послушай, — спросил он шепотом, — а какие конкретно картинки там были?
* * *
Утро началось соответственно.
Во— первых, болела голова.
Во— вторых, болели поврежденные вчера части тела -вроде бы вечером локти и не вспоминали о том, как крутили их чужие руки в зловещих черных перчатках, а с утра почему-то вспомнили. И копчик болел — там, где он соприкоснулся с чужой коленной чашечкой.
В третьих, хотелось выпить чего-то горячего. Желательно кофе.
Впрочем, дело обстояло не так уж плохо, потому что какие-то деньги Шендерович нашел. В кармане алкиного пиджака, оставленного за ненадобностью. Нашел и спрятал. Кофе выпить не дал — сказал, в кофейне выпьем. Спокойно и хладнокровно выпьем в кофейне кофе, пока будем глядеть Али в его бесстыжие глаза. Потому что Лысюк не Лысюк, а продал-то нас именно Али. Вот я и хочу посмотреть, в каком интимном месте он укрывает свою запятнанную совесть.
Выглядел Шендерович внушительно — даже Гиви мороз по коже продрал. В чистой, непорваной рубашке, мудрый, мрачный и хладнокровный как змей.
— А что скажет Алка? — на всякий случай спросил Гиви, потому что со всех точек зрения по чужим карманам лазить неловко. — Она ж совсем останется без денег, а?
— Пусть придет сначала, — отмахнулся Шендерович, — мы ж не навсегда взяли. Мы ж у нее одолжили. Заберем у Али аванс, вернем.
Он мечтательно зажмурился.
— Хорошо бы купить что-то такое на этот аванс… что-то такое… что в Одессе еще лучше, чем шарики идет!
— Миша, это беспочвенные иллюзии.
— Шубы, например, — прикидывал Шендерович. — В Одессе, понятное дело, шубы так себе расходятся, да и рынок забит. По всему седьмому километру шубы так и валяются — чисто тебе стойбище первобытного человека. А может, в Питере твоем толкнуть?
— Не может, — твердо сказал Гиви. — Кстати, а вообще, — он неловко покрутил головой, — тебе не кажется, что Алка уже вернуться бы должна?
— Кажется, — угрюмо согласился Шендерович, — придет — врежу. Итак, какова наша диспозиция, друг Гиви? Идем к Али, трясем его, забираем аванс и выясняем, на кого он, этот шпион Гадюкин, работает… имена, явки. Если надо — очень жесткими методами. На крайние меры пойдем!
— Миша, это нехорошо, — укорил Гиви.
— А морду мне бить — хорошо? А на счетчик меня вешать — хорошо? Нет уж, пусть сдает Лысюка, если жить хочет. А то я его… я его… дискредитирую я его, это уж по меньшей мере! На всю Одессу опозорю. Мне, друг Гиви, терять нечего. Я человек вне закона! Типа Зорро! Без паспорта, без роду, без племени!
— Без денег, — тихонько добавил Гиви.
— Деньги, — отрезал Шендерович, — не проблема!
— Да? — удивился Гиви.
Ленивый утренний Стамбул лежал перед ними. Лениво хлопали створки ставень, скрипели засовы открываемых лавок, свирепый солнечный свет еще не до конца расправился с ночными тенями и воздух над мостовой был чистым и прохладным, как только что промытое стекло.
— А мы не слишком рано? — забеспокоился Гиви,
— А мы лучше его внутри подождем, — зловеще отозвался Шендерович.
Гиви почему-то ожидал, что кофейня в лучшем случае будет заперта на глухой замок. В худшем — вместо двери с многообещающей вывеской вообще окажется сплошной кусок стены, покрытой вялотекущими трещинами. Сбежит кофейня. Но дверь оказалась на месте и даже слегка приоткрыта. Из темной щели пахнуло раскаленным песком, железом, ароматом прожаренных кофейных зерен…
Шендерович отстранил Гиви и величаво вошел под прокопченные своды.
Несколько человек, сонно коротавших утро за столиками, лениво подняли головы, потом вновь уткнулись кто — в свою чашку, кто — в утреннюю газету.
Шендерович откашлялся.
— Салям алейкум, — вежливо произнес он. — Э… нэрэде Али?
Бармен из полумрака пожал плечами.
— Очень хорошо, — милостиво согласился Шендерович, хотя все было не так уж хорошо. — Мы его тут подождем, велл? Это… ики тюрк кавеси, — ага?
Он по-хозяйски расположился за столиком, и, явно подражая капитану, начал постукивать пальцами по скатерти.
Бармен принес два кофе, без улыбки поставил на середину стола и продолжал, что было, в общем-то, против всех приличий, маячить перед Шендеровичем, пока тот не сунул ему мятую купюру. Гиви обратил внимание, что несколько человек за соседними столиками почему-то пересели подальше. Вокруг постепенно образовалось пустое пространство.
— Миша, — шепотом сказал он, — мы им, по-моему, не нравимся.
— И правильно делаем, — согласился Шендерович.
— А если он не придет?
— Придет. Это его рабочее место. Офис.
— Бывают же у людей выходные?
— Я ему устрою выходной, — сквозь зубы выдавил Шендерович. — Не придет, я ему и будни обеспечу. Каждый день являться буду. Мерцать тут во мраке. Как тень отца Гамлета. Домой не вернусь! Тем более, — закончил он на пониженной ноте, — что мне дома, в общем-то, без денег появляться не рекомендуется.
— А тут нас что, даром будут кофе поить?
— Выцарапаем, — уверенно ответил Шендерович, — что-нибудь придумаем…
— Миша, — твердо сказал Гиви, — я банк грабить не буду.
— Кто сказал про банк? — удивился Шендерович, — мы же интеллигентные люди! Мы их из Али выбьем. Ага! Вот он, голубчик.
Черноусый красавец уверенно вступил в темное чрево кофейни. Шендерович мягко, точно опытный десантник, выплыл из-за стола, и, не дожидаясь, пока глаза Али привыкнут к полумраку, положил ему руку на плечо.
Али вздрогнул.
— Что ж это ты, сын нехорошей матери, вытворяешь? — укоризненно вопросил Шендерович, — ты зачем нас подставил?
Али одним коротким движением плеча сбросил дружелюбную руку. На лице у него отразилось глубокое недоумение.
— Бэн ме русча… — сказал он.
— Чего? — удивился Шендерович.
— Бэн ме русча, — раздельно повторил Али. — Эфендим? Анламадым.
— Где деньги, гад? — вопил Шендерович. — Где товар?
— Текрар сейлер мисиниз, — любезно предложил Али.
— Какой сейнер? Какой мизинец? Что ты тут лопочешь?
— Миша, пойдем, это бесполезно!
— Под турка косит, сукин кот! Да он вчера по-русски лучше нас с тобой! Ну, погоди, я тебя заставлю вспомнить язык Пушкина!
— Пушкин! — восторженно сказал Али, — О, Пушкин! Русум!
— Русум-русум, — обрадовался Шендерович.
— Бэн мэ русча, — в третий раз пояснил Али.
И вежливо добавил:
— Хошчакалын.
— Что «хошчакалын»? — подпрыгнул Шендерович, — какой-такой «Хошчакалын»?
Почему вдруг у Шендеровича прорезался грузинский акцент, для Гиви осталось загадкой.
— Ийи гюнлер, — пояснил Али.
— Убью, — прохрипел Шендерович. — Гиви, ты слышал, чего он сказал?
Али заморгал великолепными черными ресницами и на миг задумался. Потом обрадовано выдал:
— Бай-бай!
— Какой «бабай-мабай»? — надрывался Шендерович, — я сейчас тебе тут такой «бай» устрою!
Боковым зрением Гиви заметил, что несколько посетителей кофейни, которые до того вяло медитировали, прихлебывая кофе, отставили свои чашки и начали медленно выбираться из-за столиков.
— Миша, — прошептал он, — пошли отсюда.
— Еще чего? — возмутился Шендерович.
Он ухватил Али за грудки, подпрыгнул и врезал ему коленом в подвздох.
— Ах ты, змей тугарин! — орал он тем временем. — Ах, ты, бусурман беспросветный!
Али отлетел к стене, жалобно взывая к публике на чистом турецком языке.
Посетители приблизились, образовав за спиной Гиви и Шендеровича аккуратное полукольцо.
— Миша! — уже в полный голос завопил Гиви.
— Ступайте отсюда, господа хорошие, — на не менее чистом русском языке предложил бармен, выбравшись из-за стойки.
— Сволочи! — вопил Шендерович, отступая к двери. — Они сговорились! Это одна шайка!
Полукольцо любителей кофе приблизилось еще на шаг.
Гиви в отчаянии повернулся.
— Парам чалынды! — завопил он.
— Да я копейки лишней с вас не взял, — холодно возразил бармен. — А чаевые ваши…
Он извлек из кармана горсть мелочи и швырнул ее в лицо, почему-то Шендеровичу.
— Подавитесь вашими чаевыми. Жмоты!
— Да нет! — втолковывал Гиви, — Хайыр! Черт, бунун туркчеси нэ… Дюн ашкам!
— Мы-то тут причем? — удивился бармен.
— Сообщники! — вопил Шендерович. — Банда!
— От бандита слышу, — лениво ответил бармен.
— Ах, так! — сказал Гиви, — ну ладно! Эн якын полис караколу нереде?
— Да забога ради, — равнодушно сказал бармен. — За углом.
Он с видимой неохотой выдвинулся вперед и неожиданно оказался на целую голову выше Шендеровича, не говоря уж о Гиви.
— Шантажисты! — говорил он, подталкивая обоих одновременно мощной грудью к двери, — валите отсюда, пижоны!
Шендерович отчаянно вытягивал шею, пытаясь разглядеть Али, но тот исчез за спинами соратников. Полукольцо сомкнулось, выставив вперед бармена, как особо эффективную боеголовку.
Гиви к собственному удивлению вдруг как-то сразу очутился на улице.
С раскаленных небес на него обрушился такой яркий свет, что он невольно зажмурился.
— Это ты их разозлил, — укорил Шендерович.
Он поднимался с колен, отряхивая ржавую пыль. Воротничок рубашки у него почему-то опять был полуоторван и свисал, точно галстук.
— Да что ты, Миша, — робко возразил Гиви, — при чем тут я? Они ж сами. Я уж потом. После тебя…
— Как же — сами! Как шакалы вцепились! Что ты им впарил?
— Сам не знаю, — удивился Гиви. — Хотел прояснить ситуацию.
— Что ж ты врал, что турецкого не знаешь? Вон как шпарил!
— Я и не знаю, Миша, — неубедительно пояснил Гиви, — само как-то вышло.
Он напрягся, пытаясь вернуть внезапное лингвистическое просветление, но новоявленная способность к языкам исчезла столь же внезапно, как и появилась. Он слегка втянул голову в плечи, ожидая новой вспышки гнева, но Шендерович глядел на него с каким-то непонятным уважением.
— Ты что-то, кажется, про полицию излагал, — сказал он.
— Да я не помню, Миша.
— Говорил-говорил, я сам слышал. На пушку их брал. Полис, мол, курлы-курлы… а только пустой это номер, с полицией, брат Гиви. Они своего не сдадут, орлята эти, мальчиши-кибальчичи!
— Я так думаю, Миша, — твердо сказал Гиви, — что это они… они нас и ограбили. Не причем тут твой Лысюк. Сговорились и ограбили. А товару на деле никакого и не было.
— Ты так думаешь? — Шендерович в затруднении покрутил головой.
— Сам посуди. Кто еще знал.
— Точно! — выдохнул Шендерович. — Они! Сговорились, верно ты сказал. Вот кто, получается, меня подставил… ну, Яни! Ну, змей подколодный! Погоди, я до тебя доберусь!
Гиви на всякий случай попятился, но Шендерович явно имевший в виду настоящего, аутентичного Яни, лишь похлопал его по плечу.
— Хороший ты друг, друг Гиви! — убежденно сказал он. — Не то, что этот Ставраки недоделанный!
Гиви вздохнул. Вот Шендерович и признал его наконец-то хорошим человеком и своим другом. Но почему все мечты сбываются именно тогда, когда от этого мечтавшему уже и нет никакого удовольствия? Не иначе, как по воле Аллаха милостивого, милосердного, связующего и развязующего узлы… только почему у него такой черный юмор?
— Что делать будем, Миша? — спросил он.
— А что делать… — задумался Шендерович, сморщив высокий лоб, — в полицию обращаться, друг Гиви, все же не будем. Без толку это. Что полиция? Кто им в лапу сунет больше, тот и прав. И эти шакалы наверняка им регулярно отстегивают. А мы что? Можем мы их порадовать хоть каким-то подобием материальных благ? Не можем! Ну, придем, скажем, так мол и так. Они нам — а чем докажете? А где свидетели?
— Я свидетель, — Гиви стукнул себя кулаком в грудь.
— А ты — кто? — мрачно спросил Шендерович.
Гиви поник.
— Алка свидетель, — наконец робко предположил он.
— Ну… — Шендерович задумался, — может и так. Как мы договаривались, как задаток давали, она точно видела. А как побили — соврет. Да она лучше любого свидетеля, она такое расскажет… а все-таки интересно, кого ж она встретила такого, что бросила нас на произвол судьбы бездушного рока?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Он помолчал и уныло подытожил:
— А теперь вот и третья.
— Впечатляющая история, — согласился Гиви, — достоверная, скажу тебе, история. Такие случаи в природе известны.
— Еще бы, — согласился Шендерович, ковыряя вилкой пустую тарелку.
— Так он этих бандитов нанял?
— А я знаю? Но вполне мог. Он, по слухам опять же, разбогател крепко. Может, ему какая-то уж очень завлекательная сделка светила, вот он на меня опять и вышел, пару кусков отвалил кому-то — они за нас и взялись. Выследили, чин-чином… Прямой материальной выгоды ему никакой — он, может, ради меня такие бабки угрохал! А вот метафизика у него должна сработать. Закон сохранения счастья в природе. Потому, друг Гиви, и не примочили они нас. Ему ж убивать меня нельзя — ему убивать меня никакого толку. Иссякнет тогда его источник счастья. Ему надо, чтобы я жил — и мучился.
Гиви оглянулся на Варвару Тимофеевну, которая на протяжение всего рассказа мерно кивала, подперев щеку рукой.
— Послушай, — спросил он шепотом, — а какие конкретно картинки там были?
* * *
Утро началось соответственно.
Во— первых, болела голова.
Во— вторых, болели поврежденные вчера части тела -вроде бы вечером локти и не вспоминали о том, как крутили их чужие руки в зловещих черных перчатках, а с утра почему-то вспомнили. И копчик болел — там, где он соприкоснулся с чужой коленной чашечкой.
В третьих, хотелось выпить чего-то горячего. Желательно кофе.
Впрочем, дело обстояло не так уж плохо, потому что какие-то деньги Шендерович нашел. В кармане алкиного пиджака, оставленного за ненадобностью. Нашел и спрятал. Кофе выпить не дал — сказал, в кофейне выпьем. Спокойно и хладнокровно выпьем в кофейне кофе, пока будем глядеть Али в его бесстыжие глаза. Потому что Лысюк не Лысюк, а продал-то нас именно Али. Вот я и хочу посмотреть, в каком интимном месте он укрывает свою запятнанную совесть.
Выглядел Шендерович внушительно — даже Гиви мороз по коже продрал. В чистой, непорваной рубашке, мудрый, мрачный и хладнокровный как змей.
— А что скажет Алка? — на всякий случай спросил Гиви, потому что со всех точек зрения по чужим карманам лазить неловко. — Она ж совсем останется без денег, а?
— Пусть придет сначала, — отмахнулся Шендерович, — мы ж не навсегда взяли. Мы ж у нее одолжили. Заберем у Али аванс, вернем.
Он мечтательно зажмурился.
— Хорошо бы купить что-то такое на этот аванс… что-то такое… что в Одессе еще лучше, чем шарики идет!
— Миша, это беспочвенные иллюзии.
— Шубы, например, — прикидывал Шендерович. — В Одессе, понятное дело, шубы так себе расходятся, да и рынок забит. По всему седьмому километру шубы так и валяются — чисто тебе стойбище первобытного человека. А может, в Питере твоем толкнуть?
— Не может, — твердо сказал Гиви. — Кстати, а вообще, — он неловко покрутил головой, — тебе не кажется, что Алка уже вернуться бы должна?
— Кажется, — угрюмо согласился Шендерович, — придет — врежу. Итак, какова наша диспозиция, друг Гиви? Идем к Али, трясем его, забираем аванс и выясняем, на кого он, этот шпион Гадюкин, работает… имена, явки. Если надо — очень жесткими методами. На крайние меры пойдем!
— Миша, это нехорошо, — укорил Гиви.
— А морду мне бить — хорошо? А на счетчик меня вешать — хорошо? Нет уж, пусть сдает Лысюка, если жить хочет. А то я его… я его… дискредитирую я его, это уж по меньшей мере! На всю Одессу опозорю. Мне, друг Гиви, терять нечего. Я человек вне закона! Типа Зорро! Без паспорта, без роду, без племени!
— Без денег, — тихонько добавил Гиви.
— Деньги, — отрезал Шендерович, — не проблема!
— Да? — удивился Гиви.
Ленивый утренний Стамбул лежал перед ними. Лениво хлопали створки ставень, скрипели засовы открываемых лавок, свирепый солнечный свет еще не до конца расправился с ночными тенями и воздух над мостовой был чистым и прохладным, как только что промытое стекло.
— А мы не слишком рано? — забеспокоился Гиви,
— А мы лучше его внутри подождем, — зловеще отозвался Шендерович.
Гиви почему-то ожидал, что кофейня в лучшем случае будет заперта на глухой замок. В худшем — вместо двери с многообещающей вывеской вообще окажется сплошной кусок стены, покрытой вялотекущими трещинами. Сбежит кофейня. Но дверь оказалась на месте и даже слегка приоткрыта. Из темной щели пахнуло раскаленным песком, железом, ароматом прожаренных кофейных зерен…
Шендерович отстранил Гиви и величаво вошел под прокопченные своды.
Несколько человек, сонно коротавших утро за столиками, лениво подняли головы, потом вновь уткнулись кто — в свою чашку, кто — в утреннюю газету.
Шендерович откашлялся.
— Салям алейкум, — вежливо произнес он. — Э… нэрэде Али?
Бармен из полумрака пожал плечами.
— Очень хорошо, — милостиво согласился Шендерович, хотя все было не так уж хорошо. — Мы его тут подождем, велл? Это… ики тюрк кавеси, — ага?
Он по-хозяйски расположился за столиком, и, явно подражая капитану, начал постукивать пальцами по скатерти.
Бармен принес два кофе, без улыбки поставил на середину стола и продолжал, что было, в общем-то, против всех приличий, маячить перед Шендеровичем, пока тот не сунул ему мятую купюру. Гиви обратил внимание, что несколько человек за соседними столиками почему-то пересели подальше. Вокруг постепенно образовалось пустое пространство.
— Миша, — шепотом сказал он, — мы им, по-моему, не нравимся.
— И правильно делаем, — согласился Шендерович.
— А если он не придет?
— Придет. Это его рабочее место. Офис.
— Бывают же у людей выходные?
— Я ему устрою выходной, — сквозь зубы выдавил Шендерович. — Не придет, я ему и будни обеспечу. Каждый день являться буду. Мерцать тут во мраке. Как тень отца Гамлета. Домой не вернусь! Тем более, — закончил он на пониженной ноте, — что мне дома, в общем-то, без денег появляться не рекомендуется.
— А тут нас что, даром будут кофе поить?
— Выцарапаем, — уверенно ответил Шендерович, — что-нибудь придумаем…
— Миша, — твердо сказал Гиви, — я банк грабить не буду.
— Кто сказал про банк? — удивился Шендерович, — мы же интеллигентные люди! Мы их из Али выбьем. Ага! Вот он, голубчик.
Черноусый красавец уверенно вступил в темное чрево кофейни. Шендерович мягко, точно опытный десантник, выплыл из-за стола, и, не дожидаясь, пока глаза Али привыкнут к полумраку, положил ему руку на плечо.
Али вздрогнул.
— Что ж это ты, сын нехорошей матери, вытворяешь? — укоризненно вопросил Шендерович, — ты зачем нас подставил?
Али одним коротким движением плеча сбросил дружелюбную руку. На лице у него отразилось глубокое недоумение.
— Бэн ме русча… — сказал он.
— Чего? — удивился Шендерович.
— Бэн ме русча, — раздельно повторил Али. — Эфендим? Анламадым.
— Где деньги, гад? — вопил Шендерович. — Где товар?
— Текрар сейлер мисиниз, — любезно предложил Али.
— Какой сейнер? Какой мизинец? Что ты тут лопочешь?
— Миша, пойдем, это бесполезно!
— Под турка косит, сукин кот! Да он вчера по-русски лучше нас с тобой! Ну, погоди, я тебя заставлю вспомнить язык Пушкина!
— Пушкин! — восторженно сказал Али, — О, Пушкин! Русум!
— Русум-русум, — обрадовался Шендерович.
— Бэн мэ русча, — в третий раз пояснил Али.
И вежливо добавил:
— Хошчакалын.
— Что «хошчакалын»? — подпрыгнул Шендерович, — какой-такой «Хошчакалын»?
Почему вдруг у Шендеровича прорезался грузинский акцент, для Гиви осталось загадкой.
— Ийи гюнлер, — пояснил Али.
— Убью, — прохрипел Шендерович. — Гиви, ты слышал, чего он сказал?
Али заморгал великолепными черными ресницами и на миг задумался. Потом обрадовано выдал:
— Бай-бай!
— Какой «бабай-мабай»? — надрывался Шендерович, — я сейчас тебе тут такой «бай» устрою!
Боковым зрением Гиви заметил, что несколько посетителей кофейни, которые до того вяло медитировали, прихлебывая кофе, отставили свои чашки и начали медленно выбираться из-за столиков.
— Миша, — прошептал он, — пошли отсюда.
— Еще чего? — возмутился Шендерович.
Он ухватил Али за грудки, подпрыгнул и врезал ему коленом в подвздох.
— Ах ты, змей тугарин! — орал он тем временем. — Ах, ты, бусурман беспросветный!
Али отлетел к стене, жалобно взывая к публике на чистом турецком языке.
Посетители приблизились, образовав за спиной Гиви и Шендеровича аккуратное полукольцо.
— Миша! — уже в полный голос завопил Гиви.
— Ступайте отсюда, господа хорошие, — на не менее чистом русском языке предложил бармен, выбравшись из-за стойки.
— Сволочи! — вопил Шендерович, отступая к двери. — Они сговорились! Это одна шайка!
Полукольцо любителей кофе приблизилось еще на шаг.
Гиви в отчаянии повернулся.
— Парам чалынды! — завопил он.
— Да я копейки лишней с вас не взял, — холодно возразил бармен. — А чаевые ваши…
Он извлек из кармана горсть мелочи и швырнул ее в лицо, почему-то Шендеровичу.
— Подавитесь вашими чаевыми. Жмоты!
— Да нет! — втолковывал Гиви, — Хайыр! Черт, бунун туркчеси нэ… Дюн ашкам!
— Мы-то тут причем? — удивился бармен.
— Сообщники! — вопил Шендерович. — Банда!
— От бандита слышу, — лениво ответил бармен.
— Ах, так! — сказал Гиви, — ну ладно! Эн якын полис караколу нереде?
— Да забога ради, — равнодушно сказал бармен. — За углом.
Он с видимой неохотой выдвинулся вперед и неожиданно оказался на целую голову выше Шендеровича, не говоря уж о Гиви.
— Шантажисты! — говорил он, подталкивая обоих одновременно мощной грудью к двери, — валите отсюда, пижоны!
Шендерович отчаянно вытягивал шею, пытаясь разглядеть Али, но тот исчез за спинами соратников. Полукольцо сомкнулось, выставив вперед бармена, как особо эффективную боеголовку.
Гиви к собственному удивлению вдруг как-то сразу очутился на улице.
С раскаленных небес на него обрушился такой яркий свет, что он невольно зажмурился.
— Это ты их разозлил, — укорил Шендерович.
Он поднимался с колен, отряхивая ржавую пыль. Воротничок рубашки у него почему-то опять был полуоторван и свисал, точно галстук.
— Да что ты, Миша, — робко возразил Гиви, — при чем тут я? Они ж сами. Я уж потом. После тебя…
— Как же — сами! Как шакалы вцепились! Что ты им впарил?
— Сам не знаю, — удивился Гиви. — Хотел прояснить ситуацию.
— Что ж ты врал, что турецкого не знаешь? Вон как шпарил!
— Я и не знаю, Миша, — неубедительно пояснил Гиви, — само как-то вышло.
Он напрягся, пытаясь вернуть внезапное лингвистическое просветление, но новоявленная способность к языкам исчезла столь же внезапно, как и появилась. Он слегка втянул голову в плечи, ожидая новой вспышки гнева, но Шендерович глядел на него с каким-то непонятным уважением.
— Ты что-то, кажется, про полицию излагал, — сказал он.
— Да я не помню, Миша.
— Говорил-говорил, я сам слышал. На пушку их брал. Полис, мол, курлы-курлы… а только пустой это номер, с полицией, брат Гиви. Они своего не сдадут, орлята эти, мальчиши-кибальчичи!
— Я так думаю, Миша, — твердо сказал Гиви, — что это они… они нас и ограбили. Не причем тут твой Лысюк. Сговорились и ограбили. А товару на деле никакого и не было.
— Ты так думаешь? — Шендерович в затруднении покрутил головой.
— Сам посуди. Кто еще знал.
— Точно! — выдохнул Шендерович. — Они! Сговорились, верно ты сказал. Вот кто, получается, меня подставил… ну, Яни! Ну, змей подколодный! Погоди, я до тебя доберусь!
Гиви на всякий случай попятился, но Шендерович явно имевший в виду настоящего, аутентичного Яни, лишь похлопал его по плечу.
— Хороший ты друг, друг Гиви! — убежденно сказал он. — Не то, что этот Ставраки недоделанный!
Гиви вздохнул. Вот Шендерович и признал его наконец-то хорошим человеком и своим другом. Но почему все мечты сбываются именно тогда, когда от этого мечтавшему уже и нет никакого удовольствия? Не иначе, как по воле Аллаха милостивого, милосердного, связующего и развязующего узлы… только почему у него такой черный юмор?
— Что делать будем, Миша? — спросил он.
— А что делать… — задумался Шендерович, сморщив высокий лоб, — в полицию обращаться, друг Гиви, все же не будем. Без толку это. Что полиция? Кто им в лапу сунет больше, тот и прав. И эти шакалы наверняка им регулярно отстегивают. А мы что? Можем мы их порадовать хоть каким-то подобием материальных благ? Не можем! Ну, придем, скажем, так мол и так. Они нам — а чем докажете? А где свидетели?
— Я свидетель, — Гиви стукнул себя кулаком в грудь.
— А ты — кто? — мрачно спросил Шендерович.
Гиви поник.
— Алка свидетель, — наконец робко предположил он.
— Ну… — Шендерович задумался, — может и так. Как мы договаривались, как задаток давали, она точно видела. А как побили — соврет. Да она лучше любого свидетеля, она такое расскажет… а все-таки интересно, кого ж она встретила такого, что бросила нас на произвол судьбы бездушного рока?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54