— Просто стыд и срам, что мы не можем дать тебе немного времени подлечиться, — сказал первый, — но у нас тут серьезная проблема. — Он помедлил, снял очки и помассировал переносицу. — Нам требуется твоя помощь.
— Черт, — ругнулся Дважды-в-День. Он наклонился вперед и, взяв из пачки на столе китайскую сигарету, прикурил ее от свинцового черепа размером с крупный лимон, потом потянулся за стаканом вина. Мужчина в очках, протянув худой коричневый палец, постучал им по запястью Дважды-в-День. Дважды-в-День выпустил стакан и откинулся назад. Лицо его оставалось тщательно пустым.
Мужчина же улыбнулся Бобби.
— Счет Ноль, — сказал он, — нам сказали, такая у тебя кличка.
— Верно, — выдавил Бобби. Вышло как какое-то карканье.
— Мы хотим знать о Деве, Счет. — Негр ждал. Бобби, прищурившись, посмотрел на него.
— Вьей Мирак. — Мужчина снова надел очки. — Наша госпожа, Дева Чудес. Мы знаем ее, — он сделал какой-то странный жест левой рукой, — как Эзили Фреду.
Бобби осознал, что сидит с открытым ртом, и закрыл его. Три темных лица ждали. Джекки и Pea исчезли, но он не видел, как они ушли. Бобби охватила паника, и он в отчаянии оглянулся по сторонам, чтобы увидеть странные заросли низкорослых деревьев, окружающих стол. Во всех направлениях свисали под различными углами трубки гро-света. В гуще зеленой листвы проглядывали розовато-пурпурные чучела. Никаких стен. Стен вообще не видно! Кушетка и видавший виды стол стояли на какой-то прогалине с полом из шершавого бетона.
— Мы знаем, что она приходила к тебе, — сказал гигант, осторожно кладя ногу на ногу. Он поправил безупречную складку на брюках, и Бобби подмигнула золотая запонка. — Мы это знаем, понимаешь?
— Дважды-в-День говорит, это твой первый набег? — вмешался второй. Это правда? Бобби кивнул.
— Значит, ты избран Легбой, — сказал мужчина, снова снимая пустую оправу, — чтобы встретиться с Вьей Мирак. — Он улыбнулся.
У Бобби снова отвисла челюсть.
— Легба, — повторил негр. — Хозяин дорог и тропинок, лоа коммуникаций…
Дважды-в-День затушил сигарету о поцарапанное дерево, и тут Бобби увидел, что руки у него дрожат.
Глава 10
АЛЕН
Они условились встретиться в брассерии на пятом подземном этаже комплекса «Двор Наполеона» под стеклянной пирамидой Лувра. Это место было знакомо обоим, хотя ни для одного из них не имело особого значения.
Предложил его Ален, и Марли подозревала, что он очень тщательно его выбирал.
Это была эмоционально нейтральная территория: знакомая обстановка, при этом не отягощенная никакими воспоминаниями. Кафе было стилизовано под прошлый век: гранитные стойки, черные балки от пола до потолка, зеркала во всю стену и итальянская ресторанная мебель из черной сварной стали, какая могла относиться к любому десятилетию за последние сто лет. Столы покрыты серыми льняными скатертями в тонкую черную полоску, этому сочетанию вторят черно-полосатые обложки меню, спичечные коробки и передники официантов. Для встречи Марли надела кожаное пальто, которое она купила еще в Брюсселе, красную льняную блузку и новые джинсы из черного хлопка. Андреа сделала вид, что не замечает, как старательно подруга подбирает одежду, а потом одолжила простую нитку жемчуга, который отлично оттенял блузку.
Едва успев войти, Марли поняла, что Ален пришел заранее, — стол уже был завален его барахлом. На Алене был его любимый шарф, тот, что они купили вместе год назад на блошином рынке, и как обычно, выглядел Ален всклокоченным, но совершенно в своей стихии. Потрепанный кожаный «атташе» изверг свое содержимое на небольшой квадрат полированного гранита: блокнотики на спирали, нечитаный том самого спорного романа месяца, «Галуаз» без фильтра, коробок деревянных спичек, переплетенный в кожу ежедневник, который она приобрела ему в «Браунсе».
— А я уже думал, что ты не придешь, — сказал он с улыбкой.
— Почему ты так решил? — спросила Марли.
Вопросом на вопрос — спонтанная реакция (какая жалкая, подумалось ей) — в нелепой попытке замаскировать ужас, который она, наконец, позволила себе испытывать. Страх снова потерять себя, потерять волю и стимул жить, страх перед любовью, которая еще жива. Марли пододвинула второй стул и села. Возле нее тут же возник молодой официант в полосатом переднике — судя по виду, испанец, чтобы принять заказ. Она заказала «Виши».
— Это все? — спросил Ален. Официант услужливо наклонился.
— Да, спасибо.
— Я уже несколько недель пытаюсь с тобой связаться, — сказал Ален.
Марли понимала, что это ложь; и все же, как это часто с ней случалось ранее, спросила себя: а сознает ли он сам до конца, что снова лжет. Андреа утверждала, что такие, как Ален, лгут так постоянно и так искренне, что вскоре перестают различать, что в их словах правда, а что — вымысел. Они своего рода артисты, говорила Андреа, они одержимы желанием переиначивать реальность. И Новый Иерусалим тогда — воистину прекрасное местечко: свобода и от превышения кредита, и от ворчания домохозяев, и от необходимости искать кого-то, кто оплатил бы счет за вечер.
— Я что-то не заметила, чтобы ты пытался связаться со мной, когда Гнасс привел полицию.
Марли надеялась, что эта фраза заставит его хотя бы поморщиться.
Впустую. Мальчишеское лицо под шапкой непослушных русых волос, которые он по привычке зачесывал назад пятерней, осталось невозмутимо-спокойным.
— Прости, — только и сказал он, давя в пепельнице «галуаз». Аромат черного французского табака постепенно стал ассоциироваться для Марли с Аденом, и Париж теперь казался ей городом, где на каждом шагу его запах, его призрак, цепочка его следов. — Я был уверен, что он никогда не обнаружит, гм… происхождение работы… Ты должна понять: как только я признался самому себе, насколько отчаянно мы нуждаемся в деньгах, я решил, что должен что-то предпринять. Я же знаю: сама ты — идеалистка. Галерею в любом случае пришлось бы свернуть. Если бы с Гнассом все прошло по плану и мы получили бы все, что хотели, ты была бы счастлива. Счастлива, — повторил он, вытаскивая очередную сигарету из пачки.
Марли могла лишь ошеломленно смотреть на него, испытывая тошнотворное отвращение к самой себе за желание в это поверить.
— Знаешь, — продолжал он, вынимая спичку из красно-желтого коробка, — у меня ведь и раньше были сложности с полицией. В студенческие годы. Политика, разумеется.
Он чиркнул спичкой, бросил на стол коробок и прикурил.
— Политика, — произнесла она и вдруг поняла, что ей отчаянно хочется рассмеяться. — Я и не подозревала, что существует партия для таких, как ты. Даже представить себе не могу, как она может называться.
— Марли, — сказал он, понизив голос; он всегда так делал, желая подчеркнуть силу своих чувств, — ты же знаешь, не можешь не знать, что я сделал это ради тебя. Ради нас, если хочешь. Но ты, конечно же, это знаешь.
Ты же знаешь, чувствуешь, Марли, что намеренно я никогда бы тебя не обидел, не подверг бы опасности.
На загроможденном столике не нашлось места для ее сумочки, так что ее пришлось поставить на колени. Теперь Марли вдруг осознала, что впивается ногтями в мягкую толстую кожу.
— Никогда бы не обидел…
Голос был ее собственным, а в нем — потерянность и ошеломление. Голос ребенка. Внезапно она почувствовала себя свободной, свободной от любви и желания, свободной от страха, и все, что она испытывала к красивому лицу по ту сторону стола, исчерпывалось примитивным отвращением. И она могла только смотреть на него в упор, на этого совсем чужого ей человека, с которым она целый год спала рядом в задней комнатке очень маленькой галереи на рю Мосонсей. Официант поставил перед ней стакан «виши».
Ален, должно быть, воспринял ее молчание за готовность к примирению, абсолютную пустоту ее лица — за открытость.
— Чего ты не понимаешь… — насколько она помнила, эта фраза была его излюбленным вступлением, — так это того, что все эти Гнассы существуют в каком-то смысле лишь для того, чтобы поддерживать искусство. Поддерживать нас, Марли. — Тут он улыбнулся, как будто смеясь над самим собой, улыбнулся беспечной, заговорщицкой улыбкой, от которой теперь ее пробрал холод. Однако, полагаю, мне все же следовало признать за ним крупицу здравого смысла, поверить, что у него хватит ума нанять собственного эксперта по Корнеллу. Хотя мой эксперт, уверяю тебя, из них двоих был гораздо компетентнее…
Как ей отсюда сбежать? Встань, сказала она самой себе. Повернись. Спокойно пройди к выходу. Выйди через дверь. Наружу, в приглушенное изобилие «Двора Наполеона», где полированный мрамор сковал рю де Шам Флери, улочку четырнадцатого века, которая, говорят, сначала предназначалась для проституток. Что угодно, все что угодно, только бы уйти. Уйти прямо сейчас и подальше от него. Уйти куда глаза глядят, чтобы затеряться в Париже, городе туристов, исхоженном ею вдоль и поперек еще в первый свой приезд.
— Но теперь, — говорил Ален, — ты же сама видишь, что все вышло к лучшему. Так часто случается, правда ведь?
И снова эта улыбка, на этот раз мальчишеская, слегка завистливая и — к ее ужасу — гораздо более интимная.
— Мы потеряли галерею, но ты нашла место, Марли. У тебя есть работа, интересная работа, а у меня — связи, которые тебе понадобятся. Я знаю людей, с которыми тебе нужно будет встретиться, чтобы найти своего художника.
— Своего художника? — скрывая внезапную растерянность за глотком «виши».
Открыв потрепанный «атташе», он вынул оттуда нечто плоское — самую обычную эхо-голограмму. Марли взяла ее, благодарная, что хоть чем-то может занять руки, — и, всмотревшись, поняла, что это небрежно сделанный снимок шкатулки, которую она видела в вирековском конструкте Барселоны. Кто-то протягивал шкатулку вперед к камере. Руки мужские, не Алена, на правой перстень-печатка из какого-то темного металла. Фон расплывался. Только шкатулка и руки.
— Ален, — с трудом выдавила она, — откуда у тебя это?
Подняв глаза, она встретила взгляд карих глаз, полных пугающего ребяческого триумфа.
— Кое-кому очень дорого придется заплатить, чтобы это выяснить. — Он загасил сигарету. — Извини.
Встав из-за стола, Ален удалился в сторону туалетов. Когда он исчез за зеркалами и черными стальными балками, она уронила голограмму и, потянувшись через стол, откинула крышку папки. Ничего, только синяя эластичная лента и табачные крошки.
— Принести вам что-нибудь еще? Может быть, еще «виши»? — подле нее стоял официант.
Она подняла на него глаза, ее вдруг поразила не мысль, а скорее ощущение, что она знает этого человека. Худое смуглое лицо…
— У него радиопередатчик, — вполголоса проговорил официант. — К тому же он вооружен. Я был тем коридорным в Брюсселе. Соглашайтесь на его условия.
Помните, что деньги для вас значения не имеют. — Он взял ее стакан и аккуратно поставил его на поднос. — И очень вероятно, что эта игра для него закончится плохо.
Вернулся Ален. Улыбающийся.
— А теперь, дорогая, — сказал он, потянувшись за сигаретами, — мы можем поговорить о деле. Марли улыбнулась в ответ и кивнула.
Глава 11
НА ПОЛИГОНЕ
Он, наконец, позволил себе поспать часа три. Рухнул на матрас в бункере без окон, где команда полигона обустроила командный пункт. Прежде чем лечь, Тернер познакомился с остальными членами команды. Рамирес оказался худым, нервным, постоянно зацикленным на собственной сноровке компьютерного жокея.
Немудрено: вся команда зависела от его способности — в тандеме с Джейлин Слайд на океанской платформе — следить за киберпространством вокруг того сектора решетки, где располагались основательно обледенелые базы данных «Маас Биолабс». Если в последний момент «Маас» все же засечет присутствие незваных гостей, Рамиресу, возможно, удастся передать хоть какое-то предупреждение. В его задачу входило также перегонять данные медицинского обследования из нейрохирургического бокса на нефтяную платформу — сложная многоступенчатая процедура, позволяющая удерживать «Маас» в неведении. Линия шла сперва к телефонной будке посреди «нигде». Проскочив через эту будку как в дверь, Рамирес и Джейлин будут действовать в матрице на свой страх и риск. Если они провалят свою часть, «Маас» сможет проследить их обратно до будки и засечь полигон.
Был еще Натан, ремонтник, чья подлинная работа заключалась в надзоре за оборудованием в бункере. Если рухнет какая-то часть системы, будет небольшой шанс, что он сумеет все это исправить. Натан принадлежал к той же разновидности рода человеческого, что и Оукей и тысячи ему подобных, с которыми Тернер работал многие годы, — бродячие техи, которым нравилось зарабатывать на опасности и которые доказали, что умеют держать рот на замке. Остальные: Комптон, Тедди, Коста и Дэвис — это просто дорогостоящие мускулы, солдаты удачи, в общем, тот тип людей, кого нанимают помахать кулаками. Именно ради них Тернер с особым тщанием прилюдно допросил Сатклиффа о том, как подготовлено отступление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42