Двери были разными, словно существовали в разных эпохах.
Собственно, так и было.
Одна, аккуратно обтянутая новенькой кожей, под которой и не думал скрываться прочный металл, была снабжена множеством сложных – даже внешне – замков, глазком видеокамеры, маленьким переговорным устройством. Все, как положено ныне.
Другая состояла из двух деревянных створок, покрытых несколькими слоями темно-коричневой краски, местами облупившейся, так что слои при желании можно было перечесть. Тяжелая бронзовая ручка. Ей под стать – потемневшая табличка с витиеватой гравировкой «Шелест В.Д.». Ниже – узкая, прикрытая тяжелой бронзовой пластинкой щель для почты. Черная кнопка звонка.
Некоторое время Лиза топталась в замешательстве, лихорадочно соображая, какие заветные слова следует произнести, чтобы Вера Дмитриевна хотя бы приоткрыла дверь, не откинув цепочки.
В том, что дверная цепочка, тяжелая, потемневшая от времени, как бронза снаружи, существует внутри, Лиза отчего-то не сомневалась.
Открой Вера Дмитриевна дверь, через цепочку можно было бы прошептать имя Игоря и сказать хотя бы пару слов о его сегодняшнем положении.
И его просьбе.
Это был возможный выход.
К тому же тянуть дальше было небезопасно. Показалось, крохотный окуляр камеры на соседей двери еле заметно дрогнул, возможно, выбирая лучший ракурс.
Сделано это было автоматически – умной охранной сигнализацией, либо кто-то внимательно наблюдал за ней из-за чужой бронированной двери, либо, в конце концов, просто почудилось – значения в принципе не имело.
Надо было действовать.
Лиза решительно нажала кнопку звонка.
Он отозвался немедленно, хрипло и громко.
Потом настала тишина.
Лиза знала – ожидание сейчас искорежит чувство времени, секунды покажутся минутами, а минуты сложатся в бесконечность. Правда, на этот случай был у нее в запасе приемчик. Мысленно Лиза стала считать.
Медленно, с расстановкой, пытаясь попасть в ритм уходящих секунд.
«Раз, два, три, четыре, пять…»
Она досчитала до девяти, когда за дверью отчетливо зашуршало и низкий с хрипотцой голос без всяких эмоций поинтересовался:
– Это кто же?
– Вера Дмитриевна?
– Допустим. Кто вы?
– Елизавета. Я из Москвы.
– Поздравляю. И что же?"
– Видите ли, Вера Дмитриевна, некоторое время назад мне рассказал о вас Игорь Всеволодович Непомнящий. Я постоянная его клиентка и хотела проконсультироваться относительно одной вещицы, а он сказал, что по-настоящему оценить ее сможете только вы. Мы собирались приехать к вам. Честное слово! Но потом с Игорем Всеволодовичем приключилось несчастье.
– Какое такое несчастье?
– Его ограбили и разгромили магазин, а позже…
Позже он вообще куда-то пропал. Я по крайней мере не смогла его разыскать… Вот. А времени больше нет. Понимаете? Я должна дать ответ… – За дверью была тишина. Медленно впадая в панику, Лиза добавила:
– Мы собирались ехать к вам сразу после салона в Москве. Я на салон не успела, но он сказал, что говорил с вами и вы обещали помочь.
– Кому это помочь?
– Ему в первую очередь, относительно какого-то залога… Но его-то теперь нет…
Это был последний аргумент.
За дверью лязгнуло – была все же пресловутая цепочка! – негромко щелкнул замок. Одна из створок распахнулась. Сразу – довольно широко. Вера Дмитриевна отчего-то не стала рассматривать посетительницу.
– Проходи…
Она повернулась и пошла по широкому коридору, уводящему куда-то в недра ее хранилища, без слов, приглашая гостью следовать за ней.
Лиза замешкалась, закрывая за собой дверь. И пока тяжелые створки не сомкнулись окончательно, хозяйка, будто специально, громко поинтересовалась:
– Что за вещица?
– Фаберже! – Интуитивно уловив игру и принимая ее, Лиза почти выкрикнула знаменитое имя.
Дверь наконец захлопнулась.
За ней – через крохотный тамбур – плотно закрылась вторая.
Здесь были вторые двери – похожие на одеяла, пышные, стеганые, обитые старым лоснящимся дерматином.
Хозяйка немедленно остановилась посреди широкого коридора, обернулась к Лизе и негромко, с усмешкой обронила:
– Finita la comedia! Можешь больше не поминать великих всуе. Хотя ты, матушка, по-моему, на самом деле собираешь Фаберже. Посуду и столовое серебро.
Не так ли?
– Посуду. Но откуда…
– От верблюда. От него, конечно же! Ну, не дуйся!
Не думай, Игорь никогда не хвалился тобой. Никому.
Хотя скажу без лести… Что за прок мне – тебе, голубушка, льстить? Есть чем похвалиться. Есть. Хороша.
Но он про тебя не болтал, можешь не сомневаться. Только мне однажды, и то по большому секрету. Я так поняла – душа уж очень болела. Ну да ладно, это дело прошлое. И неважное – по теперешней беде. Говори сразу: он прислал?
– Он.
– Слава тебе, Господи! Стало быть – жив. Я ведь грешна – дурные мысли в душу пустила. Ну, рассказывай, детка…
Они давно уже сидели в просторной комнате, больше похожей на музейный зал, фрагмент композиции дворцового интерьера.
Все, как рассказывал Игорь.
И все равно – неожиданно.
Потрясающе.
И даже страшновато слегка – будто время не властно в этих стенах.
И время, и страшные катаклизмы, сотрясавшие мир.
Ощущение было такое.
Но чувства – чувствами, а разум был начеку.
Прежде чем начать рассказ, Лиза выразительно оглянулась по сторонам.
– Здесь чисто. Не беспокойся. Проверяю. Хотя молодец – бдишь. И правильно делаешь. Вот на площадке по соседству ребята обосновались – почти официально приставлены охранять меня. А вернее, все это сторожить, дожидаясь моей смерти. И что тут рассуждать – дело у них такое. Пусть сторожат! Мне на самом деле спокойней. А визитерши вроде тебя – большая редкость. Впрочем, историю ты им поведала вполне правдоподобно. А вдуматься – так и вовсе одну только правду. Пусть проверят.
– Плохо, если проверят. Игорь у меня сейчас.
– Это что ж он, безумец, в бега пустился?
– Именно что в бега, Вера Дмитриевна…
Она старалась говорить сжато и самую суть, почти не притрагиваясь к прозрачной чашке настоящего китайского фарфора. Чай остыл, и сладости на невесомых китайских тарелочках остались не тронутыми.
Вера Дмитриевна слушала внимательно. Не отвлекалась на обычные хозяйские восклицания – дескать, чай стынет и печенье – такая прелесть, нынче такого не пекут.
Лишь когда Лиза закончила, позвала пожилую горничную.
– Принеси, Любаша, свежего чаю. Или ты, девочка, может, чего-нибудь покрепче выпьешь? В твоем положении не возбраняется, даже полезно. Коньяку хочешь? Хороший, французский – прямиком из Парижа, как суп для Хлестакова.
– Пожалуй, Вера Дмитриевна. Внутри такая тряска.
– Не рассказывай – знаю я, что у тебя сейчас внутри. Люба, коньяк захвати и две рюмки! Мне тоже не возбраняется, пожалуй. Не чужой ведь Игорь – с младенчества знаю.
Пока обстоятельная Любаша заново накрывала стол, Вера Дмитриевна закурила.
Тонкая папироска красиво разместилась в длинном нефритовом мундштуке, искусно украшенном витиеватым узором мелких алмазов.
Лиза невольно залюбовалась вещицей.
– Нравится? Вижу, глазки блеснули. Знаешь толк.
Не ошиблась – твой любимый. Карл Фаберже.
– Разве такое может не нравиться?
– Все может, девочка. Есть у меня одна редкостная вещица – гарнитур из черных бриллиантов. Изготовлен Морозовым по эскизу самой Зины Юсуповой. Вкус у нее – уж поверь! – был безупречен.
И чувство стиля. А черный гарнитур – колье, серьги и диадема – потребовался, видишь ли, потому, что тогдашняя императрица, Мария Федоровна, была большая охотница до балов. И не захотела по случаю траура отменить традиционный придворный бал в конце сезона.
Скончался не помню уж кто, но явно не близкий родственник – какой-то иностранный кузен. Словом, в Зимнем не слишком скорбели. Но политес как-никак следовало соблюсти. Так Мария Федоровна объявила бал «a noir». Такая выдумщица была, царица-пичужка.
Вот и потребовались Зине черные бриллианты. Убор вышел красоты неземной. «Черный» бал забыли давно, а черные бриллианты княгини Юсуповой бесконечно будоражили свет. Так вот представь, дитя, приходит ко мне не так давно человек с просьбой уступить что-нибудь для подарка любимой женщине. Что за человек, я тебе не скажу, но ты девочка умная, сама поймешь – «уступить» что-то из городского наследства я вправе не всякому. А если по совести – то и вовсе не вправе.
Однако человек уж очень непростой. И знаешь еще что: пожалела я, что такую красу упекут в музейные сундуки да изредка, издали, в витрине станут людям показывать.
Пусть уж, думаю, какой-то бабенке привалит счастье. И камни спасу. Они ведь, как люди, жить должны в человеческом тепле. Молодой гладкой кожи касаясь, продлевают камешки свой век. Впотьмах, в заточении – блекнут и гибнут. Словом, отдала я ему юсуповский гарнитур. Цену назвала баснословную, даже по нынешним временам. Она, однако, его нимало не смутила, запроси я в два раза больше – выложил бы не торгуясь. И что же, ты думаешь, вышло дальше?
– Ума не приложу. Вера Дмитриевна.
– И я бы ни за что не приложила, если б кто поведал. А дальше, милое дитя, было вот что. Спустя два дня является ко мне тот визитер снова. И как-то мнется, вижу, отчего-то неловко ему. Господи, думаю, может, с гарнитуром что не так? Черт попутал ювелира – заменил пару камешек стразами – или дефекты обнаружились. Мало ли! Вещице-то сто с лишним лет. Так нет, ничего подобного. Успокоил он меня – гарнитур в порядке, и цену, как изволил выразиться, я спросила «божескую». Только даме показался юсуповский убор простоват. Слышишь, детка?! Простоват! Ей желательно было что-нибудь более значительное, в каратах, разумеется. И поярче, понарядней. Понимаешь?
– Нет, Вера Дмитриевна, не понимаю.
– Вижу. Ты этого понять не в состоянии. Как и я.
Словом, вернулись ко мне бриллианты княгини Зинаиды.
– И что же он выбрал взамен?
– Шифр фрейлинский. Как раз фрейлины государыни Марии Федоровны. Бо-ольшущая буква "М", сплошь усыпанная алмазами, а поверх маленькая корона – тоже алмазная. Дама его, надо полагать, как-то на "М" называлась.
– Но ведь шифр – не брошь. Просто так не наденешь.
– Слава Богу, что ты, детка, это знаешь. Я уж, грешным делом, решила, такие тонкости старухи только разумеют… вроде меня. И скоро уж унесут свои знания в могилы. А там… Глядишь, и шапку Мономаха примерит кто-нибудь на высоком приеме. И впору окажется.
Но – заболтались мы с тобой, Елизавета! А время идет.
Ты ведь за помощью приехала. Так проси – не стесняйся. Все – что смогу. Денег надо?
– Нет, Вера Михайловна, денег не надо.
– Тогда чего же?
– Надо бы вспомнить кое-что. Из далекого прошлого. Специалист, который согласился нам помогать, считает, что истоки того, что творится вокруг Игоря, следует искать в прошлом. Уж очень необычная складывается ситуация, непохожая на сегодняшний криминал. Понимаете? А у Игоря в прошлом осталась такая страшная тайна. К тому же портрет… Он ведь тоже оттуда, из прошлого. Вот мы и подумали, может, вы помните что-то такое… необычное, связанное с той историей и с портретом…
– В той истории, девочка, все было необычно. А по тогдашним строгим временам – тем более. Верно ты заметила – страшная тайна занозой засела в прошлом бедного мальчика. И вполне может быть, прав ваш специалист. Разматывать клубок нужно оттуда. Что до странностей, то их в той трагедии было не перечесть. И странностей, и домыслов, и слухов. Много чего. Слава Богу, память меня пока не подводит. Слушай…
Москва, 5 ноября 2002г., вторник, 17.00

Все сложилось удачно – с оперативниками из следственной бригады, занятой расследованием двух убийств, уже объединенных в одно уголовное дело, он сошелся быстро.
Версия, разработанная накануне в кабинете бывшего коллеги, не пригодилась.
– Я-то понимаю… – задумчиво тер переносицу заместитель начальника МУРа, – и, как ты понимаешь, не против… Но розыск курирует другой зам, а объяснять все ему… Лишняя головная боль. Но ребятам – так или иначе – что-то объяснить надо. Здесь, знаешь, как и прежде, не очень любят, когда соседи суют нос.
– А все просто – генерал Щербаков, отец убитой женщины, – ветеран нашего ведомства, персона известная, особенно своими партизанскими подвигами. Мой интерес потому вполне закономерен. Бдим. Вдруг ниточка в прошлое потянется? Нет – работайте себе на здоровье и на благо Родины. Мне ведь много не надо – общая картина преступления, личность погибшей…
– Да, да. Это вполне подходит. – Бывший коллега, уже не колеблясь, потянулся к телефону.
Шагая по широким муровским коридорам, Вишневский на скорую руку сочинил «генеральскую» версию.
Но оперативники вопросов не задавали. Ребята были молодые – старинная межведомственная неприязнь, похоже, еще не разъела души, а может, времена менялись.
К делу перешли сразу – спокойно и обстоятельно.
– Значит, потерпевшая – Галина Сергеевна Щербакова, 1944 года рождения, одинокая, пенсионерка по инвалидности. Онкологическая, между прочим, больная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39