Разумеется, отличий было не счесть – начиная с того, что там ничего не воспринималось как данное навечно и уж тем более не принадлежало, не было своим.
Но как бы там ни было, Лиза вдруг оказалась в атмосфере, которая была ей совсем не чужда.
Полезным оказалось знание протокола во всех аспектах – от правильной рассадки гостей, сервировки стола до безупречно соответствующих случаю туалетов и умения поддержать любую беседу.
– Я не ошибся, – глубокомысленно заметил однажды Лемех, провожая последнего гостя, легкомысленно стряхнувшего пепел от сигары прямо на подол нового Елизаветиного платья из последней коллекции «haute couture».
– Ну куда вы, право слово, так рано? Верочка в Швейцарии. Ей было бы спокойнее знать, что вы засиделись у нас. – Лиза ласково коснулась рукой атласного лацкана, усыпанного пеплом.
– А я и засиделся у вас, Лизонька. До рассвета засиделся, напился, как свинья, и спать повалился, еле выпроводили утром. Прелесть моя, умница, ты ведь не забудешь, что все так и было?
– Ну что с вами делать, Казанова вы этакий? Не забуду. Шлепайте по своим мамзелям.
Привстав на цыпочки, она едва коснулась щекой его оплывшей щеки и, энергично развернув массивное тело, легонько толкнула его к выходу.
– Лемех, ты счастливчик! – крикнул гость, обращаясь уже к собственной охране, ловко подхватившей хозяина на ступеньках.
Дверь наконец закрылась, и лишь тогда Лиза занялась своим платьем. На роскошном подоле зияла внушительная дыра с обугленными черными краями.
– Пьяная скотина!
Она произнесла это вяло, не зло и даже без раздражения.
Именно тогда Лемех задумчиво сказал:
– Я не ошибся.
– В чем, собственно? В там; что привел это животное в дом?
– При чем здесь животное? Баранов нужно стричь.
Вот и привел. А не ошибся, когда женился на тебе.
– Вот это новость! Что это, поздняя страсть? Или ранняя мудрость?
– Ни то ни другое – констатация факта. Они, – он имел в виду ту самую десятку олигархов, в которую входил, – сейчас в очень щекотливом положении. Ну не все, конечно. Первые жены – сама видишь, что такое. Клуши, без слез не взглянешь. А жениться на двадцатилетней говядине с копытами – это тоже, знаешь… рискованная операция и весьма.
– Говядине?
– Ну, иногда их так называют, этих, с ногами, но без мозгов. А что – говядина, по-моему, очень точно.
– И что же?
– Ничего. Я умный – я тебя выбрал, когда ничем этим даже не пахло. Посему можешь быть спокойна.
Развод тебе не грозит. Ну трахну на стороне какую говядину, тебя это, по-моему, не слишком волнует. А так – в горе и радости, в болезни и в чем-то там еще…
Слушай, а давай венчаться? Красиво и… вообще, чтобы уж наверняка.
– Ты в себе сомневаешься – или во мне?
– В себе, конечно, ты ж у нас правильная девочка…
А, девочка? Слушай, да сними ты эти лохмотья… Дыра ужасная, просто неприлично. Помочь?
– Ну помоги…
В конце концов, он был муж. К тому же тридцатишестилетнее тело не всегда внимало гласу рассудка, иногда ему просто хотелось плотских радостей. И с этим тоже приходилось считаться.
Поднимаясь следом за мужем по широкой мраморной лестнице в спальню, Лиза с неожиданной тоской подумала: «Господи, неужели и вправду теперь навсегда – и в горе, и в радости?..»
Москва, 4 ноября 2002г., понедельник, 00.05

Мысль показалась Непомнящему настолько естественной, что он почти готов был признать ее единственной, всерьез заслуживающей внимания. То есть не то чтобы Игорь Всеволодович был настолько обескуражен и потрясен открывшимся вдруг простым и абсолютно логичным на первый взгляд объяснением происшедшего, что и сам готов был принять идею.
Однако ж все прочие, включая улыбчивых сыщиков с Петровки, наверняка возьмут за основу именно ее.
Прежде всего.
Возможно, потом…
Хотя скорее всего никакого «потом» не будет.
Зачем, собственно, ломиться сквозь бурелом в поисках тропинки, по которой, возможно, ускользнуло нечто загадочное, невнятное и, главное, нигде, никаким образом себя не обозначившее? Если вот она – простая, ясная, как Божий день, безупречная с точки зрения формальной логики версия, удобным асфальтовым шоссе стелется под ногами. И ладно бы только она – рядом, практически параллельно, тянется другая. Правда, в другом направлении, а вернее из другой отправной точки. Но фигурант – бывают ведь в жизни совпадения! – в обоих случаях один.
Немощная старуха, дочь героя-партизана, безжалостно убита. И снова, прост и ясен, распластался на поверхности мотив – вожделенная картина.
Сколько, интересно, свидетелей, ничуть не покривив душой, уверенно подтвердят, каким неистовым фанатом творчества Ивана Крапивина был антиквар Игорь Непомнящий? С каким маниакальным упорством искал он повсюду таинственный пропавший портрет.
И все сойдется в одной точке.
Вся жизнь: прошлое и будущее.
И сам он, Игорь Непомнящий, со всеми своими мыслями и стремлениями, надеждами, разочарованиями, свершенными некогда делами, добрыми и злыми, привычками, дурными и полезными, – взрослый, неглупый, вполне состоявшийся человек окажется в эпицентре этой точки.
Крохотней, бессильной и бесправной ее составляющей.
Личинка в коконе невозможных, фатальных, необъяснимых, но совершенно реальных, доказуемых и отчасти уже доказанных обстоятельств.
Мысли, похожие на отголоски ночного кошмара, путаясь, кружили в голове, медленно, но неуклонно складываясь в суровый, не подлежащий обжалованию приговор – безумие.
Безумен?
Нет, Игорь Всеволодович еще не готов был безропотно отдать себя во власть страшной фантасмагории. Стряхивая наваждение, он даже мотнул головой – и только тогда осознал, что по-прежнему сидит на полу, возле распростертого тела, сжимая в ладони маленькую рацию.
Взглянул на часы – и ужаснулся: стрелки давно перевалили за полночь и, значит, в доме он провел более часа.
Еще один шар в корзину улик против него.
Тяжелый шар.
Вызывать охрану теперь, понятное дело, было безумием.
Бежать.
Снова бежать – и, похоже, это был единственный выход.
Бежать, чтобы самому отыскать объяснение происходящему, непременно существующее.
Однако бежать с охраняемой территории, наверняка изобилующей чуткой охранной техникой, к тому же совершенно ему неизвестной?
Единственную знакомую дорогу преграждает шлагбаум и приставленные к нему крепкие ребята.
Была отчаянная мысль – идти на таран. Обычный в общем-то прием из арсенала героев крутых боевиков.
И все же он понял: одно дело – мысленно воплощаться в отчаянного голливудского парня. Совсем другое – исполнять рискованные трюки в реальности.
Вероятность успеха была равна нулю.
Сто – к одному: либо его пристрелит охрана, либо сам расшибется в лепешку, не справившись с управлением на заснеженной дороге.
В лучшем случае – погонят, как затравленного зверя, по малоизвестным подмосковным трассам. И опять же – сдадут нервы, не совладает с дорогой, вдрызг разобьется вместе с машиной. Или возьмут, загнав в какой-нибудь тупик, и тогда-то уж точно все сойдется в одной точке, той самой, подводящей итог всему.
Нет, прорываться сквозь кордон охраны было по меньшей мере глупо.
Что ж, не умеешь работать головой – работай руками, – неизвестно по какому поводу всплыла в памяти поговорка откуда-то из далекого прошлого. Неожиданно. Но – случайно ли?
Сознание Игоря Всеволодовича в эти минуты было обострено и склонно анализировать мельчайшие детали.
Разумеется! Детскую присказку понимать следовало с точностью до наоборот: не можешь превозмочь физически – переиграй мозгами, перехитри.
И стоило сформулировать принцип – пришло решение.
Рискованное.
Но в отличие от ухарского прорыва, возможно, исполнимое.
Он внимательно оглядел маленькую рацию. Конструкция была проста – технически он справится. То бишь нажмет на нужную кнопку.
Теперь – содержание.
Команду, которую скороговоркой дал охране Морозов, провожая его утром, Игорь Всеволодович, как ни странно, запомнил дословно.
Впрочем, слов было не много: «Гость уезжает».
Отзыв: «Принято».
Очень просто.
Стало быть, единственная проблема заключалась в том, чтобы заговорить морозовским голосом. По крайней мере произнести два слова так, чтобы охранник не заподозрил подмены.
Это была совсем не плохая идея.
Игорь Всеволодович сконцентрировал внимание, вспоминая, как говорил Морозов, – и кажется, вспомнил.
Оставалось воспроизвести.
К тому же в голову пришла еще одна – недурственная на первый взгляд – идея. Возможно, на подходе была и другая, но именно в эту минуту Непомнящий понял, что действовать надо незамедлительно. Иначе вслед за идеями придут сомнения, а решительность уйдет.
«Все, – жестко сказал он себе, – две идеи – не одна идея. Вперед!»
И мягко нажал кнопку на хрупком корпусе рации.
Долю секунды было тихо – потом раздалось негромкое шипение. В этот момент Игорь Всеволодович начал громко, натужно кашлять – рация молчала, продолжая шипеть и потрескивать.
– Гость… – с трудом выдавил Непомнящий и снова зашелся совершенно чахоточным неуемным кашлем.
– Простите. Не понял, – после паузы отозвалась рация.
– Гость… уезжает… Что за дьявол? – Все было сказано по-прежнему сквозь мучительный приступ кашля, который якобы никак не мог преодолеть Андрей Морозов. Потому и чертыхался. Впрочем, охране до этого, как оказалось, не было никакого дела.
– Принято, – дисциплинированно отозвалась рация.
И отключилась.
Сработало!
Через десять минут Leksus не спеша подъехал к шлагбауму, который был уже предупредительно поднят.
Никто из охранников не вышел проводить гостя.
Но Игорь Всеволодович – не слишком-то и понимая зачем – энергично махнул рукой им из окна машины.
Надо полагать – на прощание.
Москва, год 1984-й

Горя, надо признать, не случалось даже поблизости.
Были, разумеется, мелкие неприятности.
Но и те без особых усилий, быстро и ловко ликвидировал неожиданно заматеревший Лемех.
Правда, радость или ж, на худой конец, легкое расслабляющее веселье стороной обходили Елизаветину душу.
Зато незаметно, тихой сапой просочилась в нее, расползлась, заполняя собой все пространство, скука.
Еще не тоска.
Однако из разных заслуживающих доверия источников – хороших романов, историй чужих трагедий и прочего – Лиза знала: она не за горами. Потому что всегда приходит следом. Всюду вдвоем, неразлучные подруги – скука и тоска. Который уж век изводят людей.
Чувствовала Лиза – близко тоска, рядом затаилась, приглядывая из темноты за будущей жертвой омутными своими глазами – темными, бездонными и безжалостными.
Пока же безраздельно царила в душе скука. Так долго и неотвязно, что Лиза даже вывела некую формулу: «Скука наваливается вовсе не тогда, когда нечем заняться по-настоящему, скучно – когда ничего не хочется».
Ей и вправду ничего теперь не хотелось.
Совершенно – ничего.
Даже ребенка, о котором когда-то мечтала, потому что слишком ясно поняла однажды: это будет ребенок Лемеха. И с первых дней, да что там дней – минут появления на свет воспитывать, кормить, одевать et cetera… его будут так, как сочтет целесообразным Лемех. И она ничего не сможет с этим поделать.
Более того, еще находясь в ее утробе, он станет собственностью Лемеха, как, собственно, и она сама. Потому, еще не рожденный, он не будет принадлежать ей – только пребывать в ее теле.
Так теперь складывалась жизнь. Хотя жаловаться на нее было глупо, да и некому – кроме ребенка, которого Лиза теперь действительно не хотела, она могла получить все, что вдруг, мельком пожелала. Получить немедленно или – в зависимости от характера и сложности желания – через некоторое время.
Лемех не был жаден, скорее, напротив, любил шикануть и потрясти окружающих безграничностью! своих возможностей.
Жена в этом смысле была хорошей витриной.
Лиза даже не сомневалась – получит все, что захочет.
И возможно, потому – не хотела.
Выход, как ни странно, подсказал Лемех, обративший однажды внимание на апатию жены.
– Кислая ты, мать. Скучно живется, что ли?
– Скучно. – Лиза всегда говорила мужу правду, насколько бы неприятной та ни была. Так поступила и теперь.
– А ты начни что-нибудь собирать. Затянет моментально. И хозяйству опять же польза.
– Что собирать?
– Ну, не знаю. Почтовые марки – это, пожалуй, не по тебе. Каких-нибудь бабочек. Или экзотические растения. В сущности, если вдуматься, все люди по природе своей коллекционеры. Кто-то собирает и множит амурные связи. Кто-то – собственные благодеяния.
– А что собираешь ты?
– Я, матушка, принадлежу к одной из самых многочисленных популяций коллекционеров – я собираю деньги. Могла бы и догадаться. Чай, не дурочка.
– Так, может, и мне…
– Что такое?
– Примкнуть к вашей популяции?
– Ничего не выйдет. Популяция объединяется на генетическом или физиологическом – уж не знаю, как правильно, – уровне. Словом, мы с тобой разной крови. Понимаешь? Ничего у тебя на моем поприще не получится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39