— Алекс, не поворачивай пока назад.
— Куда везти, мисс Уитней? — Он смотрел на нее из зеркала, висевшего у него над головой. В его темных глазах нельзя было прочесть ничего.
— Езжай на север, — приказала она, — мимо 116, а затем возвращайся назад по Пятой Авеню.
— Что ты задумала? — спросил Рубенс.
— Ничего, — ответила она, не поворачиваясь. Она держалась обеими руками за металлический край опущенной стеклянной перегородки. — Не спрашивай меня ни о чем.
В салоне лимузина наступило молчание. Они повернули и остановились перед светофором. Дайна вглядывалась в черные лица людей, проходящих мимо. Они словно являлись частью иного мира, настолько же далекого от ее, насколько Плутон — от Земли.
Светофор подмигнул им зеленым глазом, и они свернули направо, выезжая на Пятую Авеню. Дайна увидела его издалека. Оно стояло на правой стороне улицы, высокое и гораздо менее примитивное и топорное, чем окружавшие его здания меньших размеров. От него до сих пор веяло своеобразным, псевдоевропейским духом (все эти завитушки, изящные карнизы, силуэты пялящихся в вечерние сумерки причудливых горгулий были на месте), и Дайна не могла понять, что не так, пока они не подъехали почти вплотную, и ее глазам не предстали заколоченные наглухо окна, сломанный дверной косяк и наваленная возле него груда битых пивных и винных бутылок. Полоска жести с выведенным на нем черной краской надписью: МАРК 2 ПЕРЕЕХАЛ НА ЗИ РАХИМ ЗОМБИ С." была приколочена вдоль всего пространства окон вестибюля. Когда они проезжали мимо, Дайна заметила похожее на афишу объявление, извещающее о том...
Однако оно промелькнуло слишком быстро, к тому же внимание Дайны было почти целиком сосредоточено на самом здании. Она уткнулась лбом в ладони и закрыла глаза. Ее спутники тем временем беседовали между собой совсем тихо, чтобы не потревожить ее. Рука Рубенса успокаивающе скользила кругами по ее спине, словно чайка над поверхностью моря.
— Теперь езжай назад, — приказала она Алексу странным, безжизненным голосом, — в центр на вечеринку. — Она подняла голову и откинулась назад.
— Этого недостаточно, — вдруг сказала она. Рубенс взглянул на нее.
— Чего недостаточно?
— Всего этого. Всего, что произошло до сих пор, что должно случиться сегодня вечером. Рубенс казался слегка озадаченным.
— Ты не хочешь даже наскоро отведать блюда прежде, чем подписать ему приговор?
— Нет. Во мне уже появилось это ощущение. Теперь я стала каннибалом, как все они. Все эти сумасшедшие деньги и... слава, вскармливающая себя... вместо того, чтобы заканчиваться на себе самой. Это совсем не то, что я на самом деле... искренне представляла себе. Я просто ребенок. Я хочу, я хочу, я хочу, — передразнила она саму себя. — Я больше не в состоянии думать ни о чем, кроме удовлетворения своих желаний, даже не пытаясь понять, что хорошо, а что нет. Разница между ними потеряла для меня всякое значение.
Рубенс повернулся к Мариону.
— Ты, случайно, не понимаешь, о чем она говорит?
— Оставь ее. Она будет...
— Ради всего святого, уж не блюз ли ты поешь, Дайна?
— Нет, — она яростно мотнула головой. — Это совсем не то. Я просто пытаюсь понять, вот и все. Он покряхтел.
— Тогда тебе лучше перестать мучить себя, потому что это невозможно. Ты хочешь понять такое недоступное разуму... чувство. Оно накатывает как волна. Дай ей откатиться за борт. — Открыв бар, он налил себе водки. — И просто радуйся тому, что это мы.
Ресторан «Окна в мир» располагался на последнем этаже первой башни Международного Торгового Центра. Размеры окон, из которых открывался захватывающий дух вид на необъятные просторы главным образом северной части города, внушали благоговейный ужас и вызывали легкое головокружение. Городской пейзаж, казалось, тянулся до самого края горизонта и дальше, дальше, так что даже закопченный Хадсон (где грязь на улицах достигала такой толщины, что они никогда полностью не покрывались льдом) не выглядел барьером на пути мегаполиса, наползающего на скалистые обрывы Нью-Джерси.
Огни города сверкали в черном небе, точно бесчисленные звезды, образующие геометрически правильную вселенную, в которой человеческие мягкость и закругленность казались чужими и ненужными.
Разумеется, все это были более поздние впечатления. Когда они вышли из кабины скоростного лифта, в считанные секунды взмывшего на 107 этаж небоскреба, их встретило море ослепительного света и приветственные крики многолюдной толпы. В ресторане было довольно жарко и накурено. Берил, не потерявшая ни капли своего поразительного самообладания несмотря на то, что они опоздали больше, чем на час, мгновенно схватила Дайну за руку и потащила ее в специально огороженный угол, где люди из программы теленовостей установили свои осветительные приборы. Они уже успели отснять немало кадров, запечатлевших сам вечер.
Из-за участия в проекте Мариона на вечеринке присутствовало немало театральных деятелей с Бродвея. Они не могли приехать в кинотеатр из-за собственных спектаклей, но всем им без исключения ужасно хотелось принять-таки участие в этом празднике. Еще раньше Рубенс выбил у студии специальный воскресный сеанс, назначенный специально на удобное для них время.
Внезапно откуда-то вынырнул Спенглер и увел ее прочь от ярких ламп и сверкающих микрофонов. Казалось, он точно знал, когда именно необходимо это сделать. На нем был серебристо-шелковый костюм, рубашка устричного цвета и капитанский галстук из грубого шелка. Он завел Дайну под огромный рекламный навес, на котором название фильма было выведено по темно-синему полю большими ярко-красными буквами с белой каемкой.
В этот вечер улыбка не сходила с его лица. Он ни разу не упомянул Монти и не приезжал на его похороны. Правда, он прислал цветы вместе с коротенькой соболезнующей запиской. Вдова Монти прочитала ее, беззвучно шевеля губами. Потом она подняла голову и, глядя прямо в глаза Дайне, порвала открытку на мелкие кусочки.
— Рубенс оказался прав относительно того, как управиться с этим проектом, — заметил он, уводя Дайну от рекламного навеса.
— Он почти всегда прав, — ответила она. — Скоро ты сам убедишься в этом.
— Да, да. Я знаю. Мне доводилось слышать подобные заявления и раньше.
— Однако, они редко бывают справедливыми.
— Каждый рано или поздно обязательно ломает себе шею.
Дайну словно отбросило в сторону. Она повернулась так, что очутилась лицом к лицу со Спенглером.
— Я полагаю, что тебе стоит разъяснить поподробнее свое последнее замечание.
Он поднял вверх обе руки, точно извиняясь и улыбнулся еще шире.
— Ну, что ты право. Я и не знал, что ты принимаешь все так быстро к сердцу. Я сказал это просто так, без всякой задней мысли. — Улыбка на его лице достигла пика своей лучезарности. — Ты сейчас проходишь решающий этап своей жизни. Никакая предосторожность не может оказаться для тебя излишней.
— Что ты хочешь сказать?
Он пожал плечами, точно говоря: «Не принимай все всерьез», однако ослепительная улыбка, излучавшая столько же света, сколько двухсотваттовая лампочка, являлась достаточно веским подтверждением серьезности его слов.
— Ты считаешь его чем-то большим, чем просто человеком. Это может быть довольно опасно, вот и все, что я имею в виду. Он способен ошибаться, как и любой из нас. Ты же ставишь все свое состояние на одну карту... — Он вновь пожал плечами.
— Мне кажется, — резко бросила она, — что ты совсем забыл об одном небольшом инциденте.
Спенглер потер тыльную сторону ладони левой руки.
— Я не забыл, но это вовсе не означает, что я боюсь его. Он уже не настолько силен.
Дайна, улыбнувшись, совсем легонько прикоснулась рукой к его щеке.
— Ты тоже, — тихо сказала она и удалилась, оставив его в одиночестве.
Вокруг уже вовсю шло веселье, и Дайна оказалось тут же подхваченной им. Она порхала от одного человека к другому, от одной кучки гостей к другой, и ей казалось, что все их лица скрыты под масками, что все они явились сюда как на парад, готовые в любой момент быть оцененными кем-то. Впрочем, ничто, даже комплименты, не имело никакого значения.
— Ay, chica, как ты повзрослела!
Обернувшись точно ужаленная, она уперлась взглядом в до боли знакомое лицо, золотистая кожа которого была густо усеяна веснушками. Вот только по-прежнему рыжеватые волосы были непривычно предельно коротко подстрижены в соответствии с последними требованиями моды, а над верхней губой тянулась узенькая опрятная полоска усов, придававшая широкой прорези рта еще более угрожающий вид. Новые линии прорезали это странное выразительное лицо, протянувшись от крыльев носа к уголкам губ. У внешних уголков глаз виднелись маленькие сеточки морщинок, однако сами эти глаза ничуть не изменились. Бледно-голубые, немигающие, плоские, как камни, они оставались единственной неменяющейся чертой на необычайно подвижном лице.
— Que linda muchacha! — Аурелио Окасио взял ее руку в свою. Его ладонь была холодной и жесткой. Дайна ощутила твердое прикосновение профессионала.
Увидев выражение на ее лице, Окасио расхохотался.
— Господи, да ты не помнишь меня! — Окасио впился в нее взглядом. Он слегка наклонил голову, и яркие блики заиграли на его веснушчатых щеках, а краска вдруг отлила от его глаз. Они сделались совершенно бесцветными, и у Дайны появилось жуткое впечатление, что это просто две дыры, пробуравленные в черепе, сквозь которые проглядывал влажный, пульсирующий мозг.
— Возможно ли это, linda? Неужели ты не помнишь? — Он отклонился назад, держа ее на расстоянии вытянутой руки. Окасио был одет в рыжеватый шерстяной, явно сшитый у портного, костюм, из-под которого выглядывали бледно-желтая шелковая рубашка и узкий галстук в цветную полоску. В петлице у него торчала желтая гвоздика. Все это время возле него стояла высокая худая блондинка в атласном наряде персикового цвета лишь чуть-чуть больше чем это следовало обнажавшем ее выпирающую вперед грудь. В руках блондинка держала накидку из лисьего меха и красно-коричневую сумочку из кожи ящерицы.
— Возможно, все дело в этом, — продолжал Окасио, проводя похожим на обрубок пальцем вдоль усов. Вдруг его лицо погрустнело. — А может быть просто время. Это было, — он ловко щелкнул пальцами, — постой-ка, лет двенадцать назад. Я прав? Да-да, я отлично помню. Двенадцать лет назад. Мы впервые встретились в ресторане в Гарлеме. Не припоминаешь, chica? Ты была такой молоденькой тогда. И ты была вместе с кем-то. Как же его звали? Знаешь, — продолжал он, глядя несколько огорченно, — я хоть убей не могу вспомнить имя...
— Бэб.
— Да! — Он вновь щелкнул пальцами. — Да, конечно! Я вижу, ты все-таки помнишь меня. — Он слегка поклонился. — Необычайно польщен. — Однако физиономия его почти сразу вытянулась. — К сожалению, нам тогда не удалось стать близкими друзьями, как мне того хотелось. — Он поднял вверх указательный палец. — Однако даже тогда, linda, я мог предсказать тебе большое будущее! Правда, я не вру. В тебе было что-то особенное... Я не знаю, как объяснить это словами, особенно по-английски. Если б мы смогли познакомиться поближе, провести вместе больше времени... Я так рад за тебя! — Он взял ее пальцы в свои, поднес их к губам и поцеловал. — Бравурное представление, linda! Поистине так.
— Чем ты теперь занимаешься? — она едва не подавилась, произнося эту фразу.
— Управляю специализированной консультационной фирмой. — Он улыбнулся, блеснув длинными желтыми зубами. — У меня, можно сказать, всего один клиент — мэр города Нью-Йорка. — Запрокинув голову, он расхохотался пронзительно, как попугай-ара. — Ты должна заехать ко мне в офис, пока будешь здесь, если у тебя, конечно, найдется время. Нет, нет. Я настаиваю. Посмотришь, как мы работаем. Ха-ха! Я уверен, тебе понравится, chica, о да! Однако я вижу, тебя зовут. Важные дела не дремлют, я думаю, ну что ж, иди. Я еще найду тебя перед уходом. — Он послал ей воздушный Поцелуй. Adios, linda! — И покачал головой, когда она скрылась из виду в плотных джунглях вспотевших тел.
— "Дайна Уитней творит на экране волшебство, которое редко увидишь в современном кино. Она устраивает представление поразительной сложности, объединяющее таинственность, сексуальность, беззащитность и — как ни странно, тут нет никакого противоречия — своего рода браваду, прежде присущую исключительно мужским исполнителям...", боже мой!..
— Продолжай, — настаивал Рубенс. — Что еще пишет «Тайме»?
— Это продолжается без конца, — слегка задыхаясь, ответила Дайна. — Господи! Рубенс рассмеялся.
— Ну и что, ты не собираешься поделиться этим с нами? Взгляни, даже Алекс сидит как на иголках.
Подняв голову, она посмотрела вперед поверх газетного листа и увидела в зеркале темные, оливковые глаза телохранителя.
— Следи за дорогой, Алекс, ладно? Не хватало еще попасть в аварию именно сейчас. — Она вновь стала читать вслух статью в «Тайме».
— "На поверхности перед нами предстает довольно прямолинейная история политического пиратства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101