Рубенс щелкнул пальцами.
— Ну да, верно. Нэсситер. — Он молча пожевал губами и пожал плечами. — Впрочем, кто здесь хранит верность. — Он заговорщицки огляделся вокруг. — Каждый спит с каждым. Вот я и думал...
— Я не делаю этого, — принужденно ответила она.
— Да, — согласился он. — Ты этого не делаешь. — Ей показалось, что он выглядит слегка погрустневшим. — К несчастью мне потребовалось восемнадцать месяцев, чтобы понять, — он поднял стакан, точно объявляя тост в ее честь. — Ну что ж, пока.
Внезапно Дайне пришло в голову, что, возможно, она не совсем права на его счет ибо судила о нем точно о персонаже из фильма, видя его лишь с одной стороны. Она составила свое мнение о нем на основании чужих слов, вернее на основании сплетен, передаваемых из уст в уста возбужденным шепотом, вызывавших у нее естественное отвращение.
Дайна едва не рассмеялась, подумав, какую серьезную дуру разыгрывала из себя, роясь в каждой его фразе в поисках скрытых мотивов.
Но в тот же миг она осознала куда более глубокую и мрачную причину, из-за которой отталкивала его от себя. Она слышала, как разные люди один за другим называли Рубенса безжалостным, жестоким человеком, чье сердце тверже алмаза. К тому же он обладал властью; он являлся символом Лос-Анджелеса. Не потому ли ее так сильно тянуло к нему? Кем он мог бы стать для нее? Дайна знала, что он опасен, и это знание тревожило и мучило ее. И вот теперь она вдруг увидела, как события предыдущей жизни вели ее прямиком к этому моменту. Да, травма зафиксировалась в ее сознании еще до того, как она сегодня покинула свой дом. И все же в ней крепла уверенность, что, не случись этого, произошло бы что-нибудь другое, но результат в любом случае был бы тот же самый.
Медленным жестом она протянула вперед руку и положила свою ладонь на его и, глядя ему прямо в лицо, произнесла одно лишь слово.
— Оставайся.
Прикоснувшись к его сильным, мозолистым пальцам, Дайна невольно вспомнила о Жане-Карлосе. Она подумала, что Рубенс обладает той же грубой животной привлекательностью, необычной, тщательно замаскированной силой. Дайне даже казалось, что его кожа искрится.
В первый раз с момента их знакомства Рубенс проявлял нерешительность. Заметив это, она сказала:
— Перестань. Ты был скотиной, а я — стервой. Это вовсе не значит, что мы не можем провести вместе пару часов. Возможно, мы просто не понимали друг друга.
Рубенс уселся вновь. Дайна отпустила его пальцы и заметила, что он пристально изучает ее лицо.
— Что ты там разглядываешь?
— Знаешь, ты самая необычная и красивая женщина, которую я...
— О, господи, Рубенс!
— Нет, нет, — он поднял ладонь, точно защищаясь. — Я говорю серьезно. Это звучит странно, но мне кажется, я никогда не видел тебя раньше по-настоящему. Ты была просто новой девушкой....
— Добычей.
— Каюсь, виноват, — однако в его словах звучало мало раскаяния. — Меа culpa. Это как конвейер: к нему так легко привыкнуть. Наша жизнь ничем не отличается от обыкновенной фабрики, разве только вместо сырья мы имеем дело с человеческой плотью, — он махнул рукой, точно отгоняя нарисованную им самим картину. — В любом случае, через некоторое время это становится чем-то вроде наркотика. Женщины появляются и исчезают..., говоря словами Микеланджело, — он рассмеялся, и Дайна вслед за ним, заинтригованная его цитатой из Элиота. — Это так легко, чертовски легко, что иногда просто хочется кричать.
Она состроила презрительную и недоверчивую гримасу.
— Ты хочешь сказать, что не таков рай в представлении любого мужчины?
— Я скажу тебе кое-что, — произнес он серьезным тоном, наклонившись вперед. — Рай — это нечто пригодное только для несбыточных грез. Он не подходит к реальному миру. И знаешь почему? В раю нет места опасности. Мы, — он обвел залу широким жестом, — все мы нуждаемся в опасности, чтобы выжить. Чтобы жить и делать... свое дело, взбираясь с каждым годом на все более высокий уровень. — Он внимательно следил за выражением ее лица. — Ты полагаешь, что отличаешься чем-то от всех нас. Дайна? — он покачал головой. — Нет, ты сама знаешь, что это не так. — Рубенс отодвинул в сторону стакан, так что между ними на столе образовалось пустое пространство.
— Возьми, например, «Хэтер Дуэлл». Будешь ли ты счастлива, если картина не наделает шуму и не окажется супербоевиком, каким мы все ее считаем? Разумеется, нет. Ты не успокоишься, пока не станешь первой. Но без этой энергии и уверенности в собственных силах тебе просто не выжить здесь... или где бы то ни было еще.
— В тебе, — продолжал он, — однако, есть нечто, чему я не могу найти объяснения. Словно ты чудом перенеслась сюда из другого измерения, — Рубенс склонил голову набок. — Ты решишь, что я просто твержу заученную роль, если скажу, что ты не такая, как все вокруг.
— Нет, — ответила она, — я не думаю так. — Теперь он уже всерьез заинтересовал ее. Конечно, он не мог знать правды, она понимала это. И все же Рубенс разглядел в ней что-то. Мог ли он догадаться? Дайна подумала, что последнее предположение не лишено смысла.
— Это почти так... — Рубенс осекся и опять повторил свой характерный жест, прочертив в воздухе ребром ладони. — Но нет, — он покачал головой. — Невозможно.
— Что невозможно? — Теперь она уже наклонилась вперед, всматриваясь в его глаза.
Он почти застенчиво улыбнулся, и Дайне на короткое мгновение показалось, что он чем-то похож на маленького мальчика. Она невольно улыбнулась сама.
— Ну ладно, хотя, может быть, мои слова обидят тебя, — он сделал паузу, словно размышляя, стоит ли говорить. — Если бы я не знал правды, то подумал бы, что ты явилась сюда с улицы. Но я читал твою биографию: зажиточная семья из престижного района Бронкс. Я имею в виду прошлое, — поправился он. — Что улицы Нью-Йорка значат для тебя? Фильмы, книги...
Дайна была одновременно удивлена и рада тому, что он-таки сумел догадаться. Но она ни за что на свете не сказала бы ему об этом.
— Как Нью-Йорк? Ты ведь недавно был там.
— О, как всегда. Горы мусора на улицах растут, все недовольны мэром и «Мэтс» по-прежнему проигрывают.
— Там сейчас весна, — мечтательно протянула она. — Я, кажется, стала забывать о разнице между временами года. Иногда у меня появляется ощущение, что здесь время стоит на одном месте.
— Именно поэтому мне нравится здесь, — возразил Рубенс.
— Ты не скучаешь по восточному побережью? Он пожал плечами.
— Нет. Впрочем, в Нью-Йорке есть офисы моей компании, так что мне приходится возвращаться туда, по крайней мере, раз в месяц. Мне нравится бывать там, но я не могу сказать, что скучаю, — он приложился к стакану. — Когда я попадаю туда, то обычно останавливаюсь на Парк-лейн. Я получаю настоящее удовольствие... особенно от вида, открывающегося из окон отеля на Центральный парк и Гарлем. Это так интересно наблюдать за местом, где живут бедняки.
— Значит, твой бизнес заставил тебя уехать туда. Рубенс кивнул.
— В конечном счете, да. Но все началось с чтения Раймонда Чандлера. Начитавшись его книг, я просто влюбился в Лос-Анджелес.
— Ты знаешь, это смешно, — сказала Дайна, глядя в окно. — Во всех других городах, где я бывала: Риме, Лондоне, Париже, Флоренции, Женеве — повсюду, самые чудесные часы — утренние. Там утро полно какого-то волшебства, своего рода девственности, если хочешь, в то время, когда на улицах еще так мало машин, что сердце невольно смягчается, она покачала головой. — Повсюду, но только не здесь. В этом городе все поглощает ночь. В Лос-Анджелесе нет и следа невинности, которую другие города теряют заново каждый день вместе с пробуждением жизни. Он был шлюхой с момента своего рождения.
— Сказано резковато для города, который ты выбрала местом своего обитания, — заметил Рубенс.
Дайна погрузила палец в почти пустой стакан и принялась гонять по кругу полурастаявшие кубики льда.
— Впрочем, у него есть свои достоинства, — она бросила из-под ресниц взгляд на Рубенса. — Это самый роскошный город на свете, полный нетерпеливых вздохов и платиновых браслетов.
— Если тебе так нравится ночь, мы могли бы придумать что-нибудь.
— Например?
— Берил Мартин устраивает вечеринку. Ты когда-нибудь бывала у нее?
— Я встречалась только с рекламными агентами компании.
— Берил — лучшая из независимых агентов. Она бывает резковатой, но, познакомившись поближе, ты сумеешь оценить ее по достоинству.
— Не знаю, что и сказать.
— Мы можем уйти оттуда в любой момент, когда ты захочешь. Обещаю, что позабочусь о тебе.
— А что мне делать с моим «Мерседесом»?
— Отдай мне ключи. Тони доставит его тебе домой, а я сам сяду за руль «Линкольна».
* * *
Рубенс не стал выезжать на Сансет, предпочитая темноту боковых улиц неоновому блеску бульвара, по которому медленно ползла нескончаемая вереница машин. Постепенно особняки, выстроенные в псевдоиспанском стиле, сменились более современными зданиями банков из стекла и металла и ярко освещенными стоянками для подержанных автомобилей, украшенными цветными вымпелами, трепещущими на ветру.
Сидевшая рядом с ним на роскошном, обтянутом потертым бархатом, сиденье «Линкольна», Дайна включила приемник и вертела ручку настройки до тех пор, пока не поймала станцию «KHJ». Не успела она настроиться на волну, как стали передавать последний сингл «Хартбитс», называвшийся «Грабители».
— Тебе нравится эта музыка? — поинтересовался Рубенс.
— Ты имеешь в виду рок вообще или «Хартбитс»?
— И то, и другое. Эта их проклятая песня преследует меня повсюду, куда бы я не пошел.
— Просто она занимает первое место во всех хит-парадах.
— Я не понимаю этого, — бросил он, заворачивая влево. — Кажется, они играют уже очень давно, верно?
— Лет семнадцать или около того.
Притормозив, Рубенс резко повернул вправо, не обращая внимания на красньш свет, и точно бесстрашный исследователь ринулся вперед навстречу ночному мраку, нарушаемому только яркими огнями фар «Линкольна».
— Боже, они давно должны были выдохнуться или, по крайней мере, пойти каждый своим путем, как «Битлз».
— Они — одни из немногих, кто остался от первой волны «британского музыкального вторжения», — ответила Дайна. — Черт его знает, как им удается оставаться вместе так долго.
— Кому хочется терять такие деньги. Она повернулась к нему.
— А ты не хотел бы попробовать заняться музыкальным бизнесом...
— Боже сохрани, — Рубенс рассмеялся. — Я бы скорее позволил разрезать себя на части, чем стать зависимым от кучки музыкантов-наркоманов, всю жизнь остающихся прыщавыми подростками, — он бросил взгляд на боковое зеркало. — Кроме того, мне просто не нравится музыка, которую они играют. И никогда не нравилась.
— Ты вообще не любишь музыку?
— Я слушаю ее, когда у меня есть время. Джаз или немного классики, если она не слишком тяжела для восприятия.
— Если хочешь, я выключу радио? — Дайна протянула руку к приемнику.
— Да нет, не надо. Пусть играет, если тебе нравится. Они приближались к Беверли Хиллз. По обеим сторонам улицы замелькали дома более низкие, вытянутые и нарядные, чем в центре.
— Кстати, как твоя подруга Мэгги? По-моему, она живет с кем-то из этой группы, нет?
— Да, с Крисом Керром, вокалистом «Хартбитс». У нее все в порядке. Она была вместе с Крисом, когда группа работала в студии над новым альбомом. Она все еще ищет роль, чтобы прорваться наверх.
Рубенс хмыкнул.
— Бьюсь об заклад, она отдала бы все, чтобы заполучить твою роль в «Хэтер Дуэлл».
— Нет, если б это означало, что я лишусь ее. Она очень рада за меня, — Дайна заметила многозначительный взгляд, который Рубенс бросил на нее. — В самом деле. Она мой самый лучший друг. Мы вместе прошли через немало испытаний за последние пять лет.
— Тем больше поводов для зависти с ее стороны, бросил он, сворачивая на подъездной путь к дому, освещенный стоявшими с обеих сторон японскими каменными фонарями. — Настало время девушкам превращаться в женщин.
Разумеется, она тут же потеряла Рубенса в блеске слепящих огней, диком шуме и одуряющем аромате духов. Краешком глаза, впрочем, она заметила, как его увел прочь, подхватив под руку, Боб Лант из «Уильям Моррис». Вскоре они уже стояли, почти прижимаясь друг к другу, низко наклонив головы, как студенты-второкурсники, совещающиеся на поле перед началом футбольного матча.
Оглушительно ревела музыка — песни Линды Ронстад звучали вперемешку с вещами Донны Саммер, создавая странную шизофреническую атмосферу. Дайна узнавала в толпе людей, работавших во всех главных компаниях, как впрочем и независимых продюсеров и режиссеров. Лишь артисты попадались ей на глаза в гораздо меньшем количестве.
— А, Дайна Уитней.
Она оглянулась и увидела приближающуюся к ней хозяйку дома. Берил Мартин была крупной женщиной, по своей внешности больше всего смахивала на попугая. Заостренный, клювообразный нос можно было бы назвать самой примечательной чертой на плоском овале землистого лица, если бы не чудесные зеленые глаза, похожие на два изумруда, утопавшие в одутловатой плоти щек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
— Ну да, верно. Нэсситер. — Он молча пожевал губами и пожал плечами. — Впрочем, кто здесь хранит верность. — Он заговорщицки огляделся вокруг. — Каждый спит с каждым. Вот я и думал...
— Я не делаю этого, — принужденно ответила она.
— Да, — согласился он. — Ты этого не делаешь. — Ей показалось, что он выглядит слегка погрустневшим. — К несчастью мне потребовалось восемнадцать месяцев, чтобы понять, — он поднял стакан, точно объявляя тост в ее честь. — Ну что ж, пока.
Внезапно Дайне пришло в голову, что, возможно, она не совсем права на его счет ибо судила о нем точно о персонаже из фильма, видя его лишь с одной стороны. Она составила свое мнение о нем на основании чужих слов, вернее на основании сплетен, передаваемых из уст в уста возбужденным шепотом, вызывавших у нее естественное отвращение.
Дайна едва не рассмеялась, подумав, какую серьезную дуру разыгрывала из себя, роясь в каждой его фразе в поисках скрытых мотивов.
Но в тот же миг она осознала куда более глубокую и мрачную причину, из-за которой отталкивала его от себя. Она слышала, как разные люди один за другим называли Рубенса безжалостным, жестоким человеком, чье сердце тверже алмаза. К тому же он обладал властью; он являлся символом Лос-Анджелеса. Не потому ли ее так сильно тянуло к нему? Кем он мог бы стать для нее? Дайна знала, что он опасен, и это знание тревожило и мучило ее. И вот теперь она вдруг увидела, как события предыдущей жизни вели ее прямиком к этому моменту. Да, травма зафиксировалась в ее сознании еще до того, как она сегодня покинула свой дом. И все же в ней крепла уверенность, что, не случись этого, произошло бы что-нибудь другое, но результат в любом случае был бы тот же самый.
Медленным жестом она протянула вперед руку и положила свою ладонь на его и, глядя ему прямо в лицо, произнесла одно лишь слово.
— Оставайся.
Прикоснувшись к его сильным, мозолистым пальцам, Дайна невольно вспомнила о Жане-Карлосе. Она подумала, что Рубенс обладает той же грубой животной привлекательностью, необычной, тщательно замаскированной силой. Дайне даже казалось, что его кожа искрится.
В первый раз с момента их знакомства Рубенс проявлял нерешительность. Заметив это, она сказала:
— Перестань. Ты был скотиной, а я — стервой. Это вовсе не значит, что мы не можем провести вместе пару часов. Возможно, мы просто не понимали друг друга.
Рубенс уселся вновь. Дайна отпустила его пальцы и заметила, что он пристально изучает ее лицо.
— Что ты там разглядываешь?
— Знаешь, ты самая необычная и красивая женщина, которую я...
— О, господи, Рубенс!
— Нет, нет, — он поднял ладонь, точно защищаясь. — Я говорю серьезно. Это звучит странно, но мне кажется, я никогда не видел тебя раньше по-настоящему. Ты была просто новой девушкой....
— Добычей.
— Каюсь, виноват, — однако в его словах звучало мало раскаяния. — Меа culpa. Это как конвейер: к нему так легко привыкнуть. Наша жизнь ничем не отличается от обыкновенной фабрики, разве только вместо сырья мы имеем дело с человеческой плотью, — он махнул рукой, точно отгоняя нарисованную им самим картину. — В любом случае, через некоторое время это становится чем-то вроде наркотика. Женщины появляются и исчезают..., говоря словами Микеланджело, — он рассмеялся, и Дайна вслед за ним, заинтригованная его цитатой из Элиота. — Это так легко, чертовски легко, что иногда просто хочется кричать.
Она состроила презрительную и недоверчивую гримасу.
— Ты хочешь сказать, что не таков рай в представлении любого мужчины?
— Я скажу тебе кое-что, — произнес он серьезным тоном, наклонившись вперед. — Рай — это нечто пригодное только для несбыточных грез. Он не подходит к реальному миру. И знаешь почему? В раю нет места опасности. Мы, — он обвел залу широким жестом, — все мы нуждаемся в опасности, чтобы выжить. Чтобы жить и делать... свое дело, взбираясь с каждым годом на все более высокий уровень. — Он внимательно следил за выражением ее лица. — Ты полагаешь, что отличаешься чем-то от всех нас. Дайна? — он покачал головой. — Нет, ты сама знаешь, что это не так. — Рубенс отодвинул в сторону стакан, так что между ними на столе образовалось пустое пространство.
— Возьми, например, «Хэтер Дуэлл». Будешь ли ты счастлива, если картина не наделает шуму и не окажется супербоевиком, каким мы все ее считаем? Разумеется, нет. Ты не успокоишься, пока не станешь первой. Но без этой энергии и уверенности в собственных силах тебе просто не выжить здесь... или где бы то ни было еще.
— В тебе, — продолжал он, — однако, есть нечто, чему я не могу найти объяснения. Словно ты чудом перенеслась сюда из другого измерения, — Рубенс склонил голову набок. — Ты решишь, что я просто твержу заученную роль, если скажу, что ты не такая, как все вокруг.
— Нет, — ответила она, — я не думаю так. — Теперь он уже всерьез заинтересовал ее. Конечно, он не мог знать правды, она понимала это. И все же Рубенс разглядел в ней что-то. Мог ли он догадаться? Дайна подумала, что последнее предположение не лишено смысла.
— Это почти так... — Рубенс осекся и опять повторил свой характерный жест, прочертив в воздухе ребром ладони. — Но нет, — он покачал головой. — Невозможно.
— Что невозможно? — Теперь она уже наклонилась вперед, всматриваясь в его глаза.
Он почти застенчиво улыбнулся, и Дайне на короткое мгновение показалось, что он чем-то похож на маленького мальчика. Она невольно улыбнулась сама.
— Ну ладно, хотя, может быть, мои слова обидят тебя, — он сделал паузу, словно размышляя, стоит ли говорить. — Если бы я не знал правды, то подумал бы, что ты явилась сюда с улицы. Но я читал твою биографию: зажиточная семья из престижного района Бронкс. Я имею в виду прошлое, — поправился он. — Что улицы Нью-Йорка значат для тебя? Фильмы, книги...
Дайна была одновременно удивлена и рада тому, что он-таки сумел догадаться. Но она ни за что на свете не сказала бы ему об этом.
— Как Нью-Йорк? Ты ведь недавно был там.
— О, как всегда. Горы мусора на улицах растут, все недовольны мэром и «Мэтс» по-прежнему проигрывают.
— Там сейчас весна, — мечтательно протянула она. — Я, кажется, стала забывать о разнице между временами года. Иногда у меня появляется ощущение, что здесь время стоит на одном месте.
— Именно поэтому мне нравится здесь, — возразил Рубенс.
— Ты не скучаешь по восточному побережью? Он пожал плечами.
— Нет. Впрочем, в Нью-Йорке есть офисы моей компании, так что мне приходится возвращаться туда, по крайней мере, раз в месяц. Мне нравится бывать там, но я не могу сказать, что скучаю, — он приложился к стакану. — Когда я попадаю туда, то обычно останавливаюсь на Парк-лейн. Я получаю настоящее удовольствие... особенно от вида, открывающегося из окон отеля на Центральный парк и Гарлем. Это так интересно наблюдать за местом, где живут бедняки.
— Значит, твой бизнес заставил тебя уехать туда. Рубенс кивнул.
— В конечном счете, да. Но все началось с чтения Раймонда Чандлера. Начитавшись его книг, я просто влюбился в Лос-Анджелес.
— Ты знаешь, это смешно, — сказала Дайна, глядя в окно. — Во всех других городах, где я бывала: Риме, Лондоне, Париже, Флоренции, Женеве — повсюду, самые чудесные часы — утренние. Там утро полно какого-то волшебства, своего рода девственности, если хочешь, в то время, когда на улицах еще так мало машин, что сердце невольно смягчается, она покачала головой. — Повсюду, но только не здесь. В этом городе все поглощает ночь. В Лос-Анджелесе нет и следа невинности, которую другие города теряют заново каждый день вместе с пробуждением жизни. Он был шлюхой с момента своего рождения.
— Сказано резковато для города, который ты выбрала местом своего обитания, — заметил Рубенс.
Дайна погрузила палец в почти пустой стакан и принялась гонять по кругу полурастаявшие кубики льда.
— Впрочем, у него есть свои достоинства, — она бросила из-под ресниц взгляд на Рубенса. — Это самый роскошный город на свете, полный нетерпеливых вздохов и платиновых браслетов.
— Если тебе так нравится ночь, мы могли бы придумать что-нибудь.
— Например?
— Берил Мартин устраивает вечеринку. Ты когда-нибудь бывала у нее?
— Я встречалась только с рекламными агентами компании.
— Берил — лучшая из независимых агентов. Она бывает резковатой, но, познакомившись поближе, ты сумеешь оценить ее по достоинству.
— Не знаю, что и сказать.
— Мы можем уйти оттуда в любой момент, когда ты захочешь. Обещаю, что позабочусь о тебе.
— А что мне делать с моим «Мерседесом»?
— Отдай мне ключи. Тони доставит его тебе домой, а я сам сяду за руль «Линкольна».
* * *
Рубенс не стал выезжать на Сансет, предпочитая темноту боковых улиц неоновому блеску бульвара, по которому медленно ползла нескончаемая вереница машин. Постепенно особняки, выстроенные в псевдоиспанском стиле, сменились более современными зданиями банков из стекла и металла и ярко освещенными стоянками для подержанных автомобилей, украшенными цветными вымпелами, трепещущими на ветру.
Сидевшая рядом с ним на роскошном, обтянутом потертым бархатом, сиденье «Линкольна», Дайна включила приемник и вертела ручку настройки до тех пор, пока не поймала станцию «KHJ». Не успела она настроиться на волну, как стали передавать последний сингл «Хартбитс», называвшийся «Грабители».
— Тебе нравится эта музыка? — поинтересовался Рубенс.
— Ты имеешь в виду рок вообще или «Хартбитс»?
— И то, и другое. Эта их проклятая песня преследует меня повсюду, куда бы я не пошел.
— Просто она занимает первое место во всех хит-парадах.
— Я не понимаю этого, — бросил он, заворачивая влево. — Кажется, они играют уже очень давно, верно?
— Лет семнадцать или около того.
Притормозив, Рубенс резко повернул вправо, не обращая внимания на красньш свет, и точно бесстрашный исследователь ринулся вперед навстречу ночному мраку, нарушаемому только яркими огнями фар «Линкольна».
— Боже, они давно должны были выдохнуться или, по крайней мере, пойти каждый своим путем, как «Битлз».
— Они — одни из немногих, кто остался от первой волны «британского музыкального вторжения», — ответила Дайна. — Черт его знает, как им удается оставаться вместе так долго.
— Кому хочется терять такие деньги. Она повернулась к нему.
— А ты не хотел бы попробовать заняться музыкальным бизнесом...
— Боже сохрани, — Рубенс рассмеялся. — Я бы скорее позволил разрезать себя на части, чем стать зависимым от кучки музыкантов-наркоманов, всю жизнь остающихся прыщавыми подростками, — он бросил взгляд на боковое зеркало. — Кроме того, мне просто не нравится музыка, которую они играют. И никогда не нравилась.
— Ты вообще не любишь музыку?
— Я слушаю ее, когда у меня есть время. Джаз или немного классики, если она не слишком тяжела для восприятия.
— Если хочешь, я выключу радио? — Дайна протянула руку к приемнику.
— Да нет, не надо. Пусть играет, если тебе нравится. Они приближались к Беверли Хиллз. По обеим сторонам улицы замелькали дома более низкие, вытянутые и нарядные, чем в центре.
— Кстати, как твоя подруга Мэгги? По-моему, она живет с кем-то из этой группы, нет?
— Да, с Крисом Керром, вокалистом «Хартбитс». У нее все в порядке. Она была вместе с Крисом, когда группа работала в студии над новым альбомом. Она все еще ищет роль, чтобы прорваться наверх.
Рубенс хмыкнул.
— Бьюсь об заклад, она отдала бы все, чтобы заполучить твою роль в «Хэтер Дуэлл».
— Нет, если б это означало, что я лишусь ее. Она очень рада за меня, — Дайна заметила многозначительный взгляд, который Рубенс бросил на нее. — В самом деле. Она мой самый лучший друг. Мы вместе прошли через немало испытаний за последние пять лет.
— Тем больше поводов для зависти с ее стороны, бросил он, сворачивая на подъездной путь к дому, освещенный стоявшими с обеих сторон японскими каменными фонарями. — Настало время девушкам превращаться в женщин.
Разумеется, она тут же потеряла Рубенса в блеске слепящих огней, диком шуме и одуряющем аромате духов. Краешком глаза, впрочем, она заметила, как его увел прочь, подхватив под руку, Боб Лант из «Уильям Моррис». Вскоре они уже стояли, почти прижимаясь друг к другу, низко наклонив головы, как студенты-второкурсники, совещающиеся на поле перед началом футбольного матча.
Оглушительно ревела музыка — песни Линды Ронстад звучали вперемешку с вещами Донны Саммер, создавая странную шизофреническую атмосферу. Дайна узнавала в толпе людей, работавших во всех главных компаниях, как впрочем и независимых продюсеров и режиссеров. Лишь артисты попадались ей на глаза в гораздо меньшем количестве.
— А, Дайна Уитней.
Она оглянулась и увидела приближающуюся к ней хозяйку дома. Берил Мартин была крупной женщиной, по своей внешности больше всего смахивала на попугая. Заостренный, клювообразный нос можно было бы назвать самой примечательной чертой на плоском овале землистого лица, если бы не чудесные зеленые глаза, похожие на два изумруда, утопавшие в одутловатой плоти щек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101