В целях самоокупаемости книжный клуб должен насчитывать по меньшей мере полмиллиона членов, иначе не окупится установка машин – электронных учетчиков заказов, электронных наклейщиков адресов, электронных упаковщиков, электронных прессовальщиков и электронных счетчиков дивидендов.
– И электронных писателей, – с горечью добавила девушка.
– Это тоже придет, это придет, – пообещал Холъярд. – Но, ей-богу, добыть хорошую рукопись – сейчас не штука. Это уж никак не назовешь проблемой. Все дело в оборудовании. Один маленький клуб, например, занимает четыре городских квартала.
Хашдрахр и шах медленно покачали головами, прищелкнув языками.
– Четыре городских квартала, – как эхо, глухо повторил Хашдрахр.
– Ну вот, полностью автоматизированное оборудование, подобное этому, делает культуру очень дешевой. Книжка стоит меньше, чем семь пакетиков жевательной резинки. А есть еще и картинные клубы. Они по удивительно дешевым ценам выпускают картины, которые вы можете спокойно вешать на стены. Кстати, говорят, что культура сейчас настолько недорого обходится, что утеплить дом книгами и картинами намного дешевле, чем стекловатой. Не думаю, что все обстоит именно так, но здесь есть значительная толика истины.
– И художники, работающие в этих клубах, хорошо оплачиваются? – спросил Хашдрахр.
– Оплачиваются, еще бы! – ответил Холъярд. – Сейчас просто золотой век искусства, ведь миллионы долларов тратятся ежегодно на репродукции Рембрандтов, Уистлеров, Гойев, Ренуаров, Эль Греко, Дега, Да Винчи, Микеланджело…
– А члены этих клубов могут, получить любую книгу и любую картину? – спросил Хашдрахр.
– Нет, этого бы я не сказал! Проводится большая исследовательская работа по выяснению, что сошло со сцены, уж вы поверьте. Производится обследование читательских вкусов, испытание обсуждаемых книг на читабельность и доходчивость. Господи, да ведь выпустить непопулярную книжку для подобного клуба означало бы просто крушение! – Холъярд выразительно прищелкнул пальцами. – Единственный путь удержать культуру на столь дешевом уровне – это знать заранее, что и в каком количестве желает публика. И они узнают это, узнают все, вплоть до цвета обложки. Гутенберг пришел бы в изумление.
– Гутенберг? – переспросил Хашдрахр.
– Ну да – человек, который изобрел печатный станок. Первый человек, который приступил к массовому выпуску Библии.
– Алла сутта такки? – спросил шах.
– Мм?.. – отозвался Холъярд.
– Шах хочет знать, проводил ли Гутенберг предварительный опрос.
– Во всяком случае, – сказала девушка, – книга моего мужа была отвергнута Советом.
– Плохо написана, – холодно заявил Холъярд. – Стандарты очень высоки.
– Великолепно написана, – терпеливо сказала девушка. – Но она на двадцать семь страниц превышала максимально допустимый объем; коэффициент ее читабельности составил 26,3 и…
– Ни один из клубов и не возьмет чего-либо при КЧ свыше 17, – объяснил Холъярд.
– И кроме того, – продолжала девушка, – она была посвящена антимеханической теме.
У Холъярда брови поднялись высокими дугами.
– Ну, знаете ли, с чего бы тогда они вдруг стали ее печатать! И что это он о себе возомнил? Господи, да вы просто должны благодарить судьбу за то, что он сейчас не за решеткой как защитник и пособник саботажа. Неужели он и в самом деле считал, что найдется кто-нибудь, кто все это напечатает?
– А он не думал об этом. Он чувствовал потребность писать и писал.
– Почему бы тогда ему не писать о клиперах или о чем-нибудь подобном? Или книжку о старом добром времени на канале Эри? Человек, который пишет о таких вещах, работает наверняка. Очень большой спрос на эти темы.
Она беспомощно пожала плечами.
– Я думаю, что его никогда по-настоящему не волновали клиперы и канал Эри.
– Он у вас какой-то неприспособленный, – брезгливо сказал Холъярд. – Если бы вы спросили моего совета, дорогая, я сказал бы, что ему нужно обратиться к знающему психиатру. Сейчас психиатрия просто чудеса творит. Берутся за совершенно безнадежные случаи и превращают больных в граждан категории А. Неужели он не верит в психиатрию?
– В том-то и дело. Он наблюдал своего брата, когда тот умиротворялся при помощи психиатра. Потому-то он и не хочет иметь с ними ничего общего.
– Не понимаю. Неужели его брат несчастлив?
– В том-то и дело, что слишком счастлив, а мой муж говорит, что кто-то просто обязан быть неприспособленным; что кто-то просто должен испытывать чувство неловкости для того, чтобы задуматься над тем, куда зашло человечество, куда оно идет и почему оно идет туда. Отсюда-то и все неприятности с его книгой. Она подымала все эти вопросы и вот была отклонена. Тогда ему было приказано заняться общественной информацией.
– Значит, в конце концов вся эта история закончилась благополучно? – спросил Холъярд.
– Нет, едва ли. Он отказался.
– Господи, вот тебе и на!
– Да. Его уведомили, что если ко вчерашнему дню он не приступит к выполнению своих обязанностей в области общественных отношений, его питание, его разрешение на квартиру, его страховка жизни и здоровья – в общем, все на свете будет аннулировано. И вот сегодня, когда вы проезжали, я как раз бродила по городу, раздумывая над тем, что может в наши дни сделать женщина, чтобы раздобыть несколько долларов. А выбор тут невелик.
– Значит, этот ваш муж, он скорее предпочел бы, чтобы его жена… – Холъярд прокашлялся, – чем работать в области общественной информации?
– Я горжусь тем, что могу с уверенностью заявить, – сказала девушка, – что муж мой – один из тех немногих, – у кого остались еще некоторые представления об уважении к себе.
Хашдрахр перевел это ее последнее высказывание, и шах печально покачал головой. Он снял рубиновое кольцо и насильно вложил его в руку девушки.
– Ти, сиби такару. Дибо. Брахоус брахоуна, хоуна саки. Импи гоура Брахоуна та типпо а имсмит. – Он открыл ей дверцу лимузина.
– Что сказал этот джентльмен? – спросила она.
– Он сказал, чтобы ты взяла кольцо, маленькая красивая гражданка, – ласково ответил Хашдрахр. – Он сказал тебе до свидания и пожелал тебе удачи и что многие из величайших пророков оказывались на поверку не умнее клопов.
– Благодарю вас, сэр, – сказала она, выбираясь из машины и снова принимаясь плакать. – Да благословит вас господь.
Лимузин отъехал от нее. Шах проникновенно помахал ей рукой.
– Дибо, сиби такару, – сказал он и тут же принялся яростно чихать. Он высморкался.
– Сумклиш!
Хашдрахр подал ему священную флягу.
XXV
Когда «Дух Лужка» причалил к пристани у Материка, по местной радиотрансляционной сети приглушенно передавали «Доброй ночи, любимая» – легкий призрак музыки, шепот на фоне плеска голубой воды, шелеста орлиного крыла, шороха ветвей.
В домах, отведенных женщинам и детям, света не было. В Центральном Административном Здании светился один лишь квадрат окна, а на фоне его темнел силуэт спящего клерка.
Когда Пол направился туда, чтобы узнать, как отыскать Аниту, свет ударил в его уже привыкшие к ночной темноте глаза. Когда же его зрачки приспособились к яркому свету, оказалось, что он стоит и опять смотрит на свое собственное отражение в зеркале с надписью: «Лучшая жена для Лучшего человека, для Лучшей работы в мире».
Он заторопился пройти мимо зеркала, раздумывая над тем, сколько раз Анита любовалась своим отражением и этой надписью, а также над тем, как она воспримет новость о том, что ее Лучший мужчина стал просто мужчиной, да к тому же еще и безо всякой работы.
Пол разбудил клерка, а тот позвонил экономке, ответственной за помещение, в котором ночевала Анита:
– Что там произошло на вечере? – спросил клерк сонно, дожидаясь, пока женщина ответит на этот звонок. – Вы уже десятый по счету приезжаете сюда этой ночью. Обычно не едут раньше четвертого дня. Да что это там стряслось с этой экономкой, в конце концов? Телефон ведь стоит прямо рядом с ее постелью. – Он взглянул на часы. – А знаете, который сейчас час? У вас ведь ни на что не останется времени. Последнее судно на остров отходит через три минуты.
– Продолжайте звонить. Я не собираюсь возвращаться.
– Если вы собираетесь провести здесь ночь, то лучше и не заикайтесь об этом. Двадцать семь правил запрещают это.
Пол сунул ему десятидолларовую бумажку.
– Продолжайте звонить.
– О, за такие деньги вы можете прожить здесь невидимкой целую неделю. Какие вам нравятся? Блондинки, брюнетки, рыжие? Ага! Наконец она отозвалась. Где это вас черти носят? – спросил он у женщины. – Миссис Пол Протеус у себя? – Он кивнул. – Угу, угу. Ладно. Оставьте ей записку на постели, хорошо? – Он повернулся к Полу. – Она вышла, доктор.
– Вышла?
– Наверное, прогуляться при лунном свете. Экономка говорит, что она страшно любит гулять.
То, что Анита стала любительницей прогулок, было для Пола откровением. Он видел, как она гоняла машину, если ей нужно было добраться до дома на другой стороне улицы, она опровергала все законы физической культуры, оставаясь юной и грациозной, наедаясь, как работница на ферме, и накапливая силы подобно принцессе. Спеленатые ноги и шестидюймовые ногти не стали бы помехой в ее деятельности.
Пол уселся в кресло-качалку в прохладной синей тени крыльца Административного Здания, положив ноги на неошкуренное бревно перил, и приготовился ждать.
Огоньки, развешанные вдоль дорожек, начали зажигаться и гаснуть – безмолвный сигнал, что последнее судно собирается уходить на остров.
Послышались смех и хруст быстрых шагов по гравию – из-за деревьев появилась пара, бегущая к пристани. Они обнимали друг друга за талию, и их упорное нежелание разомкнуть объятия делало их передвижение столь же лишенным грации, как бег в мешках. Полу, имеющему длительный опыт, преподанный ему искусной Анитой, и понимающему, что все это должно походить на чудесный танец, если только вести себя надлежащим образом, больно было следить за этим неуклюжим ухаживанием. Оно раздражало Пола.
И вот она заставила его замедлить шаг, и их силуэты стали более четкими на фоне деревьев в лунном свете. Пол был уверен, что прощальный поцелуй будет смазан, но благодаря ее сноровке они остановились и сделали все как следует. Молодцы.
Пол следил за ними и все больше отождествлял себя с этим мужчиной. Пол всегда любил следить за подобными моментами у других, и его стремление к этому в данный момент было особенно острым. Поскольку вся его прошлая жизнь отошла в прошлое, а новая, какой бы она ни была, еще не началась, он с жадностью жаждал любви – любви Аниты, живо представляя себе эту любовь, искупляющую – любую любовь, которая может быть доступна ему сейчас же, немедленно.
Теперь она тихо шла обратно, задумчивая, удовлетворенная. Великолепно.
Лампы зеркала-ловушки вспыхнули. Женщина разгладила брюки на бедрах и поправила прядь волос. Она надолго замешкалась перед зеркалом, поворачиваясь то так, то эдак, явно довольная тем, какою она может быть, формой своих грудей, несправедливо упрятанных под глухой зеленой рубашкой с надписью «Капитан», вышитой наискосок сверху вниз.
– Анита!
Вздрогнув, она машинально защитным жестом скрестила на животе руки. Потом руки ее очень медленно опустились, она выпрямилась с видом женщины, которой нечего скрывать вообще, а уж менее всего зеленую рубашку Шеферда.
– Привет, Пол. – Она поднялась на веранду, где он сидел, и, царственная, холодная, уселась рядом с ним. – Ну?
Так как он ничего ей не ответил, ее царственность несколько сдала, и Анита принялась пощипывать перила, отрывая крохотные щепочки и бросая их в ночь.
– Ну, выкладывай, – произнесла она наконец.
– Кто, я должен выкладывать? – спросил Пол.
– А разве ты не считаешь, что нам следует объясниться?
– Это уж точно.
– Тебя все-таки вышибли, не так ли?
– Да, но не за нарушение заповеди.
– Неужто надеть рубашку другого мужчины является в твоем понимании нарушением супружеской верности? – В ней под спокойной личиной чувствовалось явное смущение.
Пол был доволен. Теперь он был уверен, что, запугав Аниту, сможет забрать ее с собой. Несомненно, что она воспользовалась надоедливым, претенциозным и самодовольным Шефердом в качестве «подначки» для Пола, однако это да еще плюс ее сознание вины могут сыграть ему на руку.
– А ты не считаешь, что рубашка эта довольно симптоматична, если к ней добавить еще прелюбодеяние в зарослях? – спросил он.
– Если ты намекаешь на то, что я его люблю, то ты прав.
Пол спокойно рассмеялся.
– Я рада, что ты это так просто воспринимаешь, – сказала она чопорно. – Я считаю, что это только доказывает, что я всегда была права в своих догадках.
– И о чем же ты догадывалась?..
Неожиданно она разразилась слезами.
– Что я никогда не была нужна тебе. Финнерти был прав, – всхлипнула она. – Все, что тебе было нужно, это нечто из нержавеющей стали, чему придана форма женщины, покрытое губчатой резиной и нагретое до температуры тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– И электронных писателей, – с горечью добавила девушка.
– Это тоже придет, это придет, – пообещал Холъярд. – Но, ей-богу, добыть хорошую рукопись – сейчас не штука. Это уж никак не назовешь проблемой. Все дело в оборудовании. Один маленький клуб, например, занимает четыре городских квартала.
Хашдрахр и шах медленно покачали головами, прищелкнув языками.
– Четыре городских квартала, – как эхо, глухо повторил Хашдрахр.
– Ну вот, полностью автоматизированное оборудование, подобное этому, делает культуру очень дешевой. Книжка стоит меньше, чем семь пакетиков жевательной резинки. А есть еще и картинные клубы. Они по удивительно дешевым ценам выпускают картины, которые вы можете спокойно вешать на стены. Кстати, говорят, что культура сейчас настолько недорого обходится, что утеплить дом книгами и картинами намного дешевле, чем стекловатой. Не думаю, что все обстоит именно так, но здесь есть значительная толика истины.
– И художники, работающие в этих клубах, хорошо оплачиваются? – спросил Хашдрахр.
– Оплачиваются, еще бы! – ответил Холъярд. – Сейчас просто золотой век искусства, ведь миллионы долларов тратятся ежегодно на репродукции Рембрандтов, Уистлеров, Гойев, Ренуаров, Эль Греко, Дега, Да Винчи, Микеланджело…
– А члены этих клубов могут, получить любую книгу и любую картину? – спросил Хашдрахр.
– Нет, этого бы я не сказал! Проводится большая исследовательская работа по выяснению, что сошло со сцены, уж вы поверьте. Производится обследование читательских вкусов, испытание обсуждаемых книг на читабельность и доходчивость. Господи, да ведь выпустить непопулярную книжку для подобного клуба означало бы просто крушение! – Холъярд выразительно прищелкнул пальцами. – Единственный путь удержать культуру на столь дешевом уровне – это знать заранее, что и в каком количестве желает публика. И они узнают это, узнают все, вплоть до цвета обложки. Гутенберг пришел бы в изумление.
– Гутенберг? – переспросил Хашдрахр.
– Ну да – человек, который изобрел печатный станок. Первый человек, который приступил к массовому выпуску Библии.
– Алла сутта такки? – спросил шах.
– Мм?.. – отозвался Холъярд.
– Шах хочет знать, проводил ли Гутенберг предварительный опрос.
– Во всяком случае, – сказала девушка, – книга моего мужа была отвергнута Советом.
– Плохо написана, – холодно заявил Холъярд. – Стандарты очень высоки.
– Великолепно написана, – терпеливо сказала девушка. – Но она на двадцать семь страниц превышала максимально допустимый объем; коэффициент ее читабельности составил 26,3 и…
– Ни один из клубов и не возьмет чего-либо при КЧ свыше 17, – объяснил Холъярд.
– И кроме того, – продолжала девушка, – она была посвящена антимеханической теме.
У Холъярда брови поднялись высокими дугами.
– Ну, знаете ли, с чего бы тогда они вдруг стали ее печатать! И что это он о себе возомнил? Господи, да вы просто должны благодарить судьбу за то, что он сейчас не за решеткой как защитник и пособник саботажа. Неужели он и в самом деле считал, что найдется кто-нибудь, кто все это напечатает?
– А он не думал об этом. Он чувствовал потребность писать и писал.
– Почему бы тогда ему не писать о клиперах или о чем-нибудь подобном? Или книжку о старом добром времени на канале Эри? Человек, который пишет о таких вещах, работает наверняка. Очень большой спрос на эти темы.
Она беспомощно пожала плечами.
– Я думаю, что его никогда по-настоящему не волновали клиперы и канал Эри.
– Он у вас какой-то неприспособленный, – брезгливо сказал Холъярд. – Если бы вы спросили моего совета, дорогая, я сказал бы, что ему нужно обратиться к знающему психиатру. Сейчас психиатрия просто чудеса творит. Берутся за совершенно безнадежные случаи и превращают больных в граждан категории А. Неужели он не верит в психиатрию?
– В том-то и дело. Он наблюдал своего брата, когда тот умиротворялся при помощи психиатра. Потому-то он и не хочет иметь с ними ничего общего.
– Не понимаю. Неужели его брат несчастлив?
– В том-то и дело, что слишком счастлив, а мой муж говорит, что кто-то просто обязан быть неприспособленным; что кто-то просто должен испытывать чувство неловкости для того, чтобы задуматься над тем, куда зашло человечество, куда оно идет и почему оно идет туда. Отсюда-то и все неприятности с его книгой. Она подымала все эти вопросы и вот была отклонена. Тогда ему было приказано заняться общественной информацией.
– Значит, в конце концов вся эта история закончилась благополучно? – спросил Холъярд.
– Нет, едва ли. Он отказался.
– Господи, вот тебе и на!
– Да. Его уведомили, что если ко вчерашнему дню он не приступит к выполнению своих обязанностей в области общественных отношений, его питание, его разрешение на квартиру, его страховка жизни и здоровья – в общем, все на свете будет аннулировано. И вот сегодня, когда вы проезжали, я как раз бродила по городу, раздумывая над тем, что может в наши дни сделать женщина, чтобы раздобыть несколько долларов. А выбор тут невелик.
– Значит, этот ваш муж, он скорее предпочел бы, чтобы его жена… – Холъярд прокашлялся, – чем работать в области общественной информации?
– Я горжусь тем, что могу с уверенностью заявить, – сказала девушка, – что муж мой – один из тех немногих, – у кого остались еще некоторые представления об уважении к себе.
Хашдрахр перевел это ее последнее высказывание, и шах печально покачал головой. Он снял рубиновое кольцо и насильно вложил его в руку девушки.
– Ти, сиби такару. Дибо. Брахоус брахоуна, хоуна саки. Импи гоура Брахоуна та типпо а имсмит. – Он открыл ей дверцу лимузина.
– Что сказал этот джентльмен? – спросила она.
– Он сказал, чтобы ты взяла кольцо, маленькая красивая гражданка, – ласково ответил Хашдрахр. – Он сказал тебе до свидания и пожелал тебе удачи и что многие из величайших пророков оказывались на поверку не умнее клопов.
– Благодарю вас, сэр, – сказала она, выбираясь из машины и снова принимаясь плакать. – Да благословит вас господь.
Лимузин отъехал от нее. Шах проникновенно помахал ей рукой.
– Дибо, сиби такару, – сказал он и тут же принялся яростно чихать. Он высморкался.
– Сумклиш!
Хашдрахр подал ему священную флягу.
XXV
Когда «Дух Лужка» причалил к пристани у Материка, по местной радиотрансляционной сети приглушенно передавали «Доброй ночи, любимая» – легкий призрак музыки, шепот на фоне плеска голубой воды, шелеста орлиного крыла, шороха ветвей.
В домах, отведенных женщинам и детям, света не было. В Центральном Административном Здании светился один лишь квадрат окна, а на фоне его темнел силуэт спящего клерка.
Когда Пол направился туда, чтобы узнать, как отыскать Аниту, свет ударил в его уже привыкшие к ночной темноте глаза. Когда же его зрачки приспособились к яркому свету, оказалось, что он стоит и опять смотрит на свое собственное отражение в зеркале с надписью: «Лучшая жена для Лучшего человека, для Лучшей работы в мире».
Он заторопился пройти мимо зеркала, раздумывая над тем, сколько раз Анита любовалась своим отражением и этой надписью, а также над тем, как она воспримет новость о том, что ее Лучший мужчина стал просто мужчиной, да к тому же еще и безо всякой работы.
Пол разбудил клерка, а тот позвонил экономке, ответственной за помещение, в котором ночевала Анита:
– Что там произошло на вечере? – спросил клерк сонно, дожидаясь, пока женщина ответит на этот звонок. – Вы уже десятый по счету приезжаете сюда этой ночью. Обычно не едут раньше четвертого дня. Да что это там стряслось с этой экономкой, в конце концов? Телефон ведь стоит прямо рядом с ее постелью. – Он взглянул на часы. – А знаете, который сейчас час? У вас ведь ни на что не останется времени. Последнее судно на остров отходит через три минуты.
– Продолжайте звонить. Я не собираюсь возвращаться.
– Если вы собираетесь провести здесь ночь, то лучше и не заикайтесь об этом. Двадцать семь правил запрещают это.
Пол сунул ему десятидолларовую бумажку.
– Продолжайте звонить.
– О, за такие деньги вы можете прожить здесь невидимкой целую неделю. Какие вам нравятся? Блондинки, брюнетки, рыжие? Ага! Наконец она отозвалась. Где это вас черти носят? – спросил он у женщины. – Миссис Пол Протеус у себя? – Он кивнул. – Угу, угу. Ладно. Оставьте ей записку на постели, хорошо? – Он повернулся к Полу. – Она вышла, доктор.
– Вышла?
– Наверное, прогуляться при лунном свете. Экономка говорит, что она страшно любит гулять.
То, что Анита стала любительницей прогулок, было для Пола откровением. Он видел, как она гоняла машину, если ей нужно было добраться до дома на другой стороне улицы, она опровергала все законы физической культуры, оставаясь юной и грациозной, наедаясь, как работница на ферме, и накапливая силы подобно принцессе. Спеленатые ноги и шестидюймовые ногти не стали бы помехой в ее деятельности.
Пол уселся в кресло-качалку в прохладной синей тени крыльца Административного Здания, положив ноги на неошкуренное бревно перил, и приготовился ждать.
Огоньки, развешанные вдоль дорожек, начали зажигаться и гаснуть – безмолвный сигнал, что последнее судно собирается уходить на остров.
Послышались смех и хруст быстрых шагов по гравию – из-за деревьев появилась пара, бегущая к пристани. Они обнимали друг друга за талию, и их упорное нежелание разомкнуть объятия делало их передвижение столь же лишенным грации, как бег в мешках. Полу, имеющему длительный опыт, преподанный ему искусной Анитой, и понимающему, что все это должно походить на чудесный танец, если только вести себя надлежащим образом, больно было следить за этим неуклюжим ухаживанием. Оно раздражало Пола.
И вот она заставила его замедлить шаг, и их силуэты стали более четкими на фоне деревьев в лунном свете. Пол был уверен, что прощальный поцелуй будет смазан, но благодаря ее сноровке они остановились и сделали все как следует. Молодцы.
Пол следил за ними и все больше отождествлял себя с этим мужчиной. Пол всегда любил следить за подобными моментами у других, и его стремление к этому в данный момент было особенно острым. Поскольку вся его прошлая жизнь отошла в прошлое, а новая, какой бы она ни была, еще не началась, он с жадностью жаждал любви – любви Аниты, живо представляя себе эту любовь, искупляющую – любую любовь, которая может быть доступна ему сейчас же, немедленно.
Теперь она тихо шла обратно, задумчивая, удовлетворенная. Великолепно.
Лампы зеркала-ловушки вспыхнули. Женщина разгладила брюки на бедрах и поправила прядь волос. Она надолго замешкалась перед зеркалом, поворачиваясь то так, то эдак, явно довольная тем, какою она может быть, формой своих грудей, несправедливо упрятанных под глухой зеленой рубашкой с надписью «Капитан», вышитой наискосок сверху вниз.
– Анита!
Вздрогнув, она машинально защитным жестом скрестила на животе руки. Потом руки ее очень медленно опустились, она выпрямилась с видом женщины, которой нечего скрывать вообще, а уж менее всего зеленую рубашку Шеферда.
– Привет, Пол. – Она поднялась на веранду, где он сидел, и, царственная, холодная, уселась рядом с ним. – Ну?
Так как он ничего ей не ответил, ее царственность несколько сдала, и Анита принялась пощипывать перила, отрывая крохотные щепочки и бросая их в ночь.
– Ну, выкладывай, – произнесла она наконец.
– Кто, я должен выкладывать? – спросил Пол.
– А разве ты не считаешь, что нам следует объясниться?
– Это уж точно.
– Тебя все-таки вышибли, не так ли?
– Да, но не за нарушение заповеди.
– Неужто надеть рубашку другого мужчины является в твоем понимании нарушением супружеской верности? – В ней под спокойной личиной чувствовалось явное смущение.
Пол был доволен. Теперь он был уверен, что, запугав Аниту, сможет забрать ее с собой. Несомненно, что она воспользовалась надоедливым, претенциозным и самодовольным Шефердом в качестве «подначки» для Пола, однако это да еще плюс ее сознание вины могут сыграть ему на руку.
– А ты не считаешь, что рубашка эта довольно симптоматична, если к ней добавить еще прелюбодеяние в зарослях? – спросил он.
– Если ты намекаешь на то, что я его люблю, то ты прав.
Пол спокойно рассмеялся.
– Я рада, что ты это так просто воспринимаешь, – сказала она чопорно. – Я считаю, что это только доказывает, что я всегда была права в своих догадках.
– И о чем же ты догадывалась?..
Неожиданно она разразилась слезами.
– Что я никогда не была нужна тебе. Финнерти был прав, – всхлипнула она. – Все, что тебе было нужно, это нечто из нержавеющей стали, чему придана форма женщины, покрытое губчатой резиной и нагретое до температуры тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51