И это просто потому, что такую мысль никто им не подсунул. В том-то все и дело. Вы когда-нибудь задумывались над этим? Все, о чем вы думаете, вы думаете только потому, что вам кто-то подсунул эту мысль. Образование тоже не что иное, как подсовывание идей, реклама.
Но бывает ведь хорошая реклама и плохая реклама. Вот парикмахеры, например. Сейчас у них очень плохая реклама, и все из-за карикатур и телевизионных комиков, понимаете? Невозможно раскрыть журнал или включить телевизор без того, чтобы не увидеть шуточки относительно парикмахера, зарезавшего кого-то. Может, немножко посмеяться вовсе и не вредно, я не против, и бог с ним, пусть себе посмеются немножко, но все же я считаю, что это неправильно, когда кого-то все время выставляют на посмешище. Ведь так просто гробят человека, а пользы от этого никому никакой. Мне просто хотелось бы знать, задумываются ли когда-нибудь все эти карикатуристы и комические актеры о тысячах парикмахеров, которые работают из года в год и никогда не порежут ни одного из своих клиентов, а эти людишки все продолжают свои инсинуации о том, что парикмахеры перерезали уже столько вен и артерий, что их просто не успевают заштопывать. Но мне кажется, что теперь уже никто не задумывается над тем, что может быть святым для других.
Кстати сказать, было время, когда парикмахеров вызывали специально для того, чтобы пустить человеку кровь, да еще и платили ему за это. Если только подумать, это ведь одна из древнейших профессий на свете, но разве кто сейчас задумывается над этим? Ведь они были чем-то вроде докторов, они пускали кровь, помогали сращивать сломанные кости и все такое прочее, но потом доктора обозлились и сами занялись всем этим делом, а парикмахерам оставили только бритье да стрижку. Страшно интересная история. Но вот мой отец обычно говорил, конечно до того, как он умер, что парикмахеры еще надолго останутся даже после того, как последний доктор уйдет в отставку, и в словах моего отца было много правильного. Да, его стоило послушать.
Ей-богу, в наши дни нужно намного больше времени и искусства, чтобы остричь человека, чем для всех тех вещей, которыми занимаются доктора. Если у вас сифилис, триппер, краснуха, желтая лихорадка, воспаление легких или хотя бы там рак или что-нибудь похуже, так, черт побери, я вас вылечу скорее, чем вот я сейчас наливал воду в шампунь. Берешь себе шприц с махонькой иголочкой, тяп-ляп – и пожалуйста! Вместе со сдачей я тут же подаю вам справочку о полном выздоровлении. Любой парикмахер может делать то, что делает доктор в наши дни. Но я вам тут же выложу пятьдесят долларов, если вы мне покажете хоть одного доктора, который смог бы постричь человека как следует.
Вот, а еще говорят, что парикмахер – это не профессия, но где вы найдете другие профессии, которые бы со средних веков завоевали себе такой авторитет! Посмотрите на парикмахеров и возьмите медицину или законы. Все делают за них машины!
Доктор совсем не ломает голову над тем, чтобы понять, что с вами, да и образования его здесь не нужно. Тебя обследуют машины – проверят то, проверят это. А потом он берет уже готовый волшебный препарат и вкалывает его вам. И делает он это только потому, что машины подсказали ему, что следует делать. А юристы! Конечно, это очень здорово, то, что произошло с ними, потому как если бы они плохо работали, то это уж никак не могло быть кому-нибудь на пользу. Я ничего не говорю. Это говорил мой отец. Это все его слова. Но закон теперь есть закон, а не соревнование между множеством людей, которым платят за то, что они умеют все вывернуть наизнанку и будут смеяться, врать и жульничать по приказу любого, кто заплатит им достаточно за их смех, вранье и жульничество. Ей-богу, детекторы лжи теперь точно узнают, кто врет, а кто говорит правду, а машины из картотеки прекрасно знают, что гласит по данному случаю закон, и отыскать это они могут намного скорее, чем эти паршивые судьи объявят, что говорит по этому поводу кодекс. И тут уже ничего не скажешь. И никакой здесь путаницы. Черт побери, да если бы у меня был детектор лжи и картотечная машина, то я мог бы прямо здесь вести юридические дела и присудить вам развод или штраф в миллион долларов или что бы вам там ни понадобилось за то время, что у вас уходит, чтобы сунуть десять центов в автомат и почистить ботинки у механического чистильщика.
Когда-то они выглядели важными и величественными вроде священников, эти доктора и юристы и прочие, но теперь они все больше походят просто на механиков. Дантисты все еще держатся молодцом, это правда. Но они только исключение, которое подтверждает правило, скажу я вам. А парикмахерское дело – одна из древнейших профессий на земле – по воле случая оказалось более стойким, чем все остальные. Машины разделили мужчин и мальчиков, если так можно выразиться.
«Мужчин от мальчишек» – так говорили нам в армии, сержант Элм Уиллер например. Он был из Мемфиса. «Так-то вот, ребята, – говаривал он. – Здесь мы отделяем мальчишек от мужчин». И тут же мы шли вперед, брали очередную высотку, а за нами шли медики и отделяли мертвых от раненых. А потом Уиллер говорил: «Так-то вот, ребята, здесь мы отделяем мальчишек от мужчин». И это продолжалось до тех пор, пока нас не отделили от нашего батальона, а самому Уиллеру не отделили голову от туловища.
Но знаете, что я вам скажу, как бы страшно там ни было, – дело, конечно, не только в Уиллере, а я говорю обо всей войне – она выявила величие американского народа. Есть в войне что-то такое, что позволяет выявить величие. Страшно неприятно это говорить, но это действительно так. Конечно, возможно, это происходит только потому, что тут очень легко быстренько стать великим в военных условиях. Какая-то дурацкая вещь происходит с тобой в течение нескольких секунд, и вот пожалуйста – ты велик. Я, может быть, самый великий парикмахер в мире, вполне возможно, что я и являюсь им, но мне это нужно доказывать всю жизнь, совершая великие стрижки, но этого никто так и не заметит. Так вот идут дела в мирное время, вы меня понимаете?
Но ведь того же Элма Уиллера – его-то уж никак нельзя было не заметить, когда он взбесился после письма, где сообщалось, что жена его родила в то время, как он не видел ее уже два года. Прочел он это письмо и прямо бросился на пулеметную точку, перестрелял и перебил гранатами там всех так, что жуть нас взяла, а потом бросился к другой точке и переколошматил их там всех просто прикладом, а потом уже, совершенно озверев, он бросился к минометной позиции, прихватив просто по камню в каждую руку, тут-то они и хлопнули его осколочным. Дайте хирургу хоть тысячу долларов, но он не сможет лучше справиться с работой. Ну вот, дали Элму Уиллеру Медаль Конгресса за все это, и медаль эту просто положили к нему в гроб. Просто положили, и все тут. Вешать ее ему на шею было невозможно, а если бы они решили пришпилить ее ему к груди, то, я думаю, им пришлось бы припаивать эту медаль к ней, до того он был нашпигован свинцом и осколками.
Но он ведь действительно был великим, и тут уж никто не станет спорить, а вы думаете, что он был бы таким великим сейчас, в наши дни? Уиллер? Элм Уиллер? Да знаете вы, кем он был бы сейчас? Кррахом, и все тут. Война сделала его человеком, а такая жизнь его просто убила бы.
И вот еще одна интересная вещь про войну – я не говорю, что вообще все на войне было хорошо, – чего нет, того нет, – но раз уж идет война и ты умудрился попасть на нее, то тебе уже нечего заботиться о том, что ты что-то не так сделал. Понимаете? Находясь на фронте, сражаясь там и прочее, ты уж и не можешь поступать правильнее, чем поступаешь. Дома ты мог быть самой последней дрянью, и многих сделать несчастными, и быть просто тупым и жалким типом, но, попав на фронт, ты король – король для каждого, а особенно для себя самого. В этом-то вся суть, будь справедлив по отношению к себе, и ты никого этим не обманешь, вот тебе и все правила – в тебя стреляют, и ты сам стреляешь в других.
Когда сейчас ребят берут в армию, то это просто дают им место, чтобы они не болтались по улицам и не наживали себе неприятностей, потому как больше нечего делать. И единственная для них возможность хоть когда-нибудь выбиться в люди, так это если начнется война. И это единственный их шанс показать всем и каждому, что они живут и умирают не зря, а ради чего-то, клянусь вам.
Раньше имелось множество окольных путей, чтобы какой-нибудь тупица мог выбиться в великие люди, но теперь машины с этим покончили. Знаете, бывало так, что вы могли просто отправиться в море на большом клипере или на рыбацком судне и неожиданно проявить героизм во время шторма. Или вы могли заделаться пионером и отправиться на запад и повести за собой людей, разогнать индейцев и все такое прочее. Или вы могли быть ковбоем или заняться каким-нибудь опасным делом и все-таки быть просто тупицей.
А теперь машины берут на себя все опасные работы, а бедных тупиц согнали в огромные стада или в бараки, и тупице ничего не остается, как сидеть там да мечтать о том, как хорошо было бы, если бы вдруг начался большой пожар, а он вбежал бы в горящее здание и выбежал бы из него на глазах у всех с маленьким ребенком на руках. Или мечтать – хотя они, конечно, не говорят об этом вслух, потому что последняя была такой страшной, – о новой войне. Конечно, теперь новой войны не будет.
И конечно же, я считаю, что машины очень облегчили жизнь. Я был бы просто дурак, если бы говорил, что это не так, хотя есть множество людей, которые говорят, что это не так, и, честно говоря, я понимаю, почему они говорят это, ладно. Получается так, что машины взяли себе все хорошие работы и оставили людям все самые глупые. И я думаю, что я являюсь одним из последних представителей той породы, которая стоит на своих собственных ногах.
И я очень счастлив, что парикмахерское дело удержалось так долго – настолько долго, что дает мне возможность жить им. И я очень счастлив, что не завел детишек. Так лучше, потому как мне теперь не надо ломать себе голову, перейдет ли это заведение к ним или нет и о том, что им больше ничего не останется в жизни, как идти в кррахи или в Армию, если только какой-нибудь из инженеров, управляющих, исследователей или бюрократов не уговорил мою жену и не оставил моим ребятам своих мозгов в наследство вместо моих собственных. Но моя Клара однажды так поперла одного из этих прохвостов, что он драпал от нее, как кошка, которой запустили под хвост целый фунт скипидара, да еще в подогретом состоянии.
В любом случае я надеюсь, что эти парикмахерские машины не будут установлены в Майами Бич еще пару лет, и я спокойно смогу уйти на отдых, а там пусть все катится ко всем чертям собачьим. Вчера вечером по телевизору показывали одного типа, который изобрел эти дурацкие штуки, и что бы вы думали? Он оказался парикмахером. Он сказал, что он все волновался и волновался, как бы кто-нибудь не изобрел машины, которые оставят его без работы. У него просто кошмары были из-за этого, а когда он просыпался, то он обычно говорил себе обо всех причинах, из-за которых люди никогда не смогут сделать таких машин, что стали бы выполнять его работу – вы понимаете, – выполнить все те сложные движения, которые приходится делать парикмахеру во время работы. А во время следующего кошмара ему приснилась машина, которая могла делать одну из его работ, кажется, завивку, и он совершенно ясно увидел, как именно она работает. Получился просто порочный круг. Он начал видеть сны. Просыпаясь, он говорил себе о чем-то, чего машине никак не сделать. И тогда ему снилась машина, и он видел, как эта машина делает именно то, что, он думал, она не сможет сделать. И так далее и так далее, пока ему не приснилась вся машина целиком, и эта машина могла стричь так, как никто на свете. И он продал свои чертежи за сто тысяч долларов да еще получает отчисления как владелец патента, и, я полагаю, теперь ему не о чем беспокоиться.
Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, что за странная штука человеческий ум? Вот вы и готовы, сэр. Как вам нравится ваш вид?
– Сумклиш, – сказал шах и потянул добрый глоток из фляги, поданной ему Хашдрахром. Потом он долго с мрачным видом изучал себя в зеркале, которое перед ним держал Бигли.
– Нибо бакула ни прово, – сказал он наконец.
– Ему понравилось? – спросил Бигли.
– Он говорит, что нет ничего такого, чего был бы не в состоянии покрыть тюрбан, – сказал Хашдрахр, чья стрижка тоже была закончена. Затем он обратился к Холъярду: – Ваша очередь, доктор.
– Мммм?.. – отозвался Холъярд с отсутствующим видом, подымая глаза от письма. – О, я не буду стричься. Думаю, что нам лучше всего отправиться в отель и немножко отдохнуть, правда? – И он еще раз заглянул в письмо:
«Мой дорогой мистер Холъярд!
Мы только что завершили ревизию персональных карточек нашего департамента, сверяя с фактами занесенные в них данные.
В ходе этой ревизии было обнаружено, что вы не сдали зачета по физической подготовке, необходимого для получения степени бакалавра при выпуске из Корнеллиевского университета, и что степень эта была вам присуждена вследствие недосмотра технического персонала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Но бывает ведь хорошая реклама и плохая реклама. Вот парикмахеры, например. Сейчас у них очень плохая реклама, и все из-за карикатур и телевизионных комиков, понимаете? Невозможно раскрыть журнал или включить телевизор без того, чтобы не увидеть шуточки относительно парикмахера, зарезавшего кого-то. Может, немножко посмеяться вовсе и не вредно, я не против, и бог с ним, пусть себе посмеются немножко, но все же я считаю, что это неправильно, когда кого-то все время выставляют на посмешище. Ведь так просто гробят человека, а пользы от этого никому никакой. Мне просто хотелось бы знать, задумываются ли когда-нибудь все эти карикатуристы и комические актеры о тысячах парикмахеров, которые работают из года в год и никогда не порежут ни одного из своих клиентов, а эти людишки все продолжают свои инсинуации о том, что парикмахеры перерезали уже столько вен и артерий, что их просто не успевают заштопывать. Но мне кажется, что теперь уже никто не задумывается над тем, что может быть святым для других.
Кстати сказать, было время, когда парикмахеров вызывали специально для того, чтобы пустить человеку кровь, да еще и платили ему за это. Если только подумать, это ведь одна из древнейших профессий на свете, но разве кто сейчас задумывается над этим? Ведь они были чем-то вроде докторов, они пускали кровь, помогали сращивать сломанные кости и все такое прочее, но потом доктора обозлились и сами занялись всем этим делом, а парикмахерам оставили только бритье да стрижку. Страшно интересная история. Но вот мой отец обычно говорил, конечно до того, как он умер, что парикмахеры еще надолго останутся даже после того, как последний доктор уйдет в отставку, и в словах моего отца было много правильного. Да, его стоило послушать.
Ей-богу, в наши дни нужно намного больше времени и искусства, чтобы остричь человека, чем для всех тех вещей, которыми занимаются доктора. Если у вас сифилис, триппер, краснуха, желтая лихорадка, воспаление легких или хотя бы там рак или что-нибудь похуже, так, черт побери, я вас вылечу скорее, чем вот я сейчас наливал воду в шампунь. Берешь себе шприц с махонькой иголочкой, тяп-ляп – и пожалуйста! Вместе со сдачей я тут же подаю вам справочку о полном выздоровлении. Любой парикмахер может делать то, что делает доктор в наши дни. Но я вам тут же выложу пятьдесят долларов, если вы мне покажете хоть одного доктора, который смог бы постричь человека как следует.
Вот, а еще говорят, что парикмахер – это не профессия, но где вы найдете другие профессии, которые бы со средних веков завоевали себе такой авторитет! Посмотрите на парикмахеров и возьмите медицину или законы. Все делают за них машины!
Доктор совсем не ломает голову над тем, чтобы понять, что с вами, да и образования его здесь не нужно. Тебя обследуют машины – проверят то, проверят это. А потом он берет уже готовый волшебный препарат и вкалывает его вам. И делает он это только потому, что машины подсказали ему, что следует делать. А юристы! Конечно, это очень здорово, то, что произошло с ними, потому как если бы они плохо работали, то это уж никак не могло быть кому-нибудь на пользу. Я ничего не говорю. Это говорил мой отец. Это все его слова. Но закон теперь есть закон, а не соревнование между множеством людей, которым платят за то, что они умеют все вывернуть наизнанку и будут смеяться, врать и жульничать по приказу любого, кто заплатит им достаточно за их смех, вранье и жульничество. Ей-богу, детекторы лжи теперь точно узнают, кто врет, а кто говорит правду, а машины из картотеки прекрасно знают, что гласит по данному случаю закон, и отыскать это они могут намного скорее, чем эти паршивые судьи объявят, что говорит по этому поводу кодекс. И тут уже ничего не скажешь. И никакой здесь путаницы. Черт побери, да если бы у меня был детектор лжи и картотечная машина, то я мог бы прямо здесь вести юридические дела и присудить вам развод или штраф в миллион долларов или что бы вам там ни понадобилось за то время, что у вас уходит, чтобы сунуть десять центов в автомат и почистить ботинки у механического чистильщика.
Когда-то они выглядели важными и величественными вроде священников, эти доктора и юристы и прочие, но теперь они все больше походят просто на механиков. Дантисты все еще держатся молодцом, это правда. Но они только исключение, которое подтверждает правило, скажу я вам. А парикмахерское дело – одна из древнейших профессий на земле – по воле случая оказалось более стойким, чем все остальные. Машины разделили мужчин и мальчиков, если так можно выразиться.
«Мужчин от мальчишек» – так говорили нам в армии, сержант Элм Уиллер например. Он был из Мемфиса. «Так-то вот, ребята, – говаривал он. – Здесь мы отделяем мальчишек от мужчин». И тут же мы шли вперед, брали очередную высотку, а за нами шли медики и отделяли мертвых от раненых. А потом Уиллер говорил: «Так-то вот, ребята, здесь мы отделяем мальчишек от мужчин». И это продолжалось до тех пор, пока нас не отделили от нашего батальона, а самому Уиллеру не отделили голову от туловища.
Но знаете, что я вам скажу, как бы страшно там ни было, – дело, конечно, не только в Уиллере, а я говорю обо всей войне – она выявила величие американского народа. Есть в войне что-то такое, что позволяет выявить величие. Страшно неприятно это говорить, но это действительно так. Конечно, возможно, это происходит только потому, что тут очень легко быстренько стать великим в военных условиях. Какая-то дурацкая вещь происходит с тобой в течение нескольких секунд, и вот пожалуйста – ты велик. Я, может быть, самый великий парикмахер в мире, вполне возможно, что я и являюсь им, но мне это нужно доказывать всю жизнь, совершая великие стрижки, но этого никто так и не заметит. Так вот идут дела в мирное время, вы меня понимаете?
Но ведь того же Элма Уиллера – его-то уж никак нельзя было не заметить, когда он взбесился после письма, где сообщалось, что жена его родила в то время, как он не видел ее уже два года. Прочел он это письмо и прямо бросился на пулеметную точку, перестрелял и перебил гранатами там всех так, что жуть нас взяла, а потом бросился к другой точке и переколошматил их там всех просто прикладом, а потом уже, совершенно озверев, он бросился к минометной позиции, прихватив просто по камню в каждую руку, тут-то они и хлопнули его осколочным. Дайте хирургу хоть тысячу долларов, но он не сможет лучше справиться с работой. Ну вот, дали Элму Уиллеру Медаль Конгресса за все это, и медаль эту просто положили к нему в гроб. Просто положили, и все тут. Вешать ее ему на шею было невозможно, а если бы они решили пришпилить ее ему к груди, то, я думаю, им пришлось бы припаивать эту медаль к ней, до того он был нашпигован свинцом и осколками.
Но он ведь действительно был великим, и тут уж никто не станет спорить, а вы думаете, что он был бы таким великим сейчас, в наши дни? Уиллер? Элм Уиллер? Да знаете вы, кем он был бы сейчас? Кррахом, и все тут. Война сделала его человеком, а такая жизнь его просто убила бы.
И вот еще одна интересная вещь про войну – я не говорю, что вообще все на войне было хорошо, – чего нет, того нет, – но раз уж идет война и ты умудрился попасть на нее, то тебе уже нечего заботиться о том, что ты что-то не так сделал. Понимаете? Находясь на фронте, сражаясь там и прочее, ты уж и не можешь поступать правильнее, чем поступаешь. Дома ты мог быть самой последней дрянью, и многих сделать несчастными, и быть просто тупым и жалким типом, но, попав на фронт, ты король – король для каждого, а особенно для себя самого. В этом-то вся суть, будь справедлив по отношению к себе, и ты никого этим не обманешь, вот тебе и все правила – в тебя стреляют, и ты сам стреляешь в других.
Когда сейчас ребят берут в армию, то это просто дают им место, чтобы они не болтались по улицам и не наживали себе неприятностей, потому как больше нечего делать. И единственная для них возможность хоть когда-нибудь выбиться в люди, так это если начнется война. И это единственный их шанс показать всем и каждому, что они живут и умирают не зря, а ради чего-то, клянусь вам.
Раньше имелось множество окольных путей, чтобы какой-нибудь тупица мог выбиться в великие люди, но теперь машины с этим покончили. Знаете, бывало так, что вы могли просто отправиться в море на большом клипере или на рыбацком судне и неожиданно проявить героизм во время шторма. Или вы могли заделаться пионером и отправиться на запад и повести за собой людей, разогнать индейцев и все такое прочее. Или вы могли быть ковбоем или заняться каким-нибудь опасным делом и все-таки быть просто тупицей.
А теперь машины берут на себя все опасные работы, а бедных тупиц согнали в огромные стада или в бараки, и тупице ничего не остается, как сидеть там да мечтать о том, как хорошо было бы, если бы вдруг начался большой пожар, а он вбежал бы в горящее здание и выбежал бы из него на глазах у всех с маленьким ребенком на руках. Или мечтать – хотя они, конечно, не говорят об этом вслух, потому что последняя была такой страшной, – о новой войне. Конечно, теперь новой войны не будет.
И конечно же, я считаю, что машины очень облегчили жизнь. Я был бы просто дурак, если бы говорил, что это не так, хотя есть множество людей, которые говорят, что это не так, и, честно говоря, я понимаю, почему они говорят это, ладно. Получается так, что машины взяли себе все хорошие работы и оставили людям все самые глупые. И я думаю, что я являюсь одним из последних представителей той породы, которая стоит на своих собственных ногах.
И я очень счастлив, что парикмахерское дело удержалось так долго – настолько долго, что дает мне возможность жить им. И я очень счастлив, что не завел детишек. Так лучше, потому как мне теперь не надо ломать себе голову, перейдет ли это заведение к ним или нет и о том, что им больше ничего не останется в жизни, как идти в кррахи или в Армию, если только какой-нибудь из инженеров, управляющих, исследователей или бюрократов не уговорил мою жену и не оставил моим ребятам своих мозгов в наследство вместо моих собственных. Но моя Клара однажды так поперла одного из этих прохвостов, что он драпал от нее, как кошка, которой запустили под хвост целый фунт скипидара, да еще в подогретом состоянии.
В любом случае я надеюсь, что эти парикмахерские машины не будут установлены в Майами Бич еще пару лет, и я спокойно смогу уйти на отдых, а там пусть все катится ко всем чертям собачьим. Вчера вечером по телевизору показывали одного типа, который изобрел эти дурацкие штуки, и что бы вы думали? Он оказался парикмахером. Он сказал, что он все волновался и волновался, как бы кто-нибудь не изобрел машины, которые оставят его без работы. У него просто кошмары были из-за этого, а когда он просыпался, то он обычно говорил себе обо всех причинах, из-за которых люди никогда не смогут сделать таких машин, что стали бы выполнять его работу – вы понимаете, – выполнить все те сложные движения, которые приходится делать парикмахеру во время работы. А во время следующего кошмара ему приснилась машина, которая могла делать одну из его работ, кажется, завивку, и он совершенно ясно увидел, как именно она работает. Получился просто порочный круг. Он начал видеть сны. Просыпаясь, он говорил себе о чем-то, чего машине никак не сделать. И тогда ему снилась машина, и он видел, как эта машина делает именно то, что, он думал, она не сможет сделать. И так далее и так далее, пока ему не приснилась вся машина целиком, и эта машина могла стричь так, как никто на свете. И он продал свои чертежи за сто тысяч долларов да еще получает отчисления как владелец патента, и, я полагаю, теперь ему не о чем беспокоиться.
Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, что за странная штука человеческий ум? Вот вы и готовы, сэр. Как вам нравится ваш вид?
– Сумклиш, – сказал шах и потянул добрый глоток из фляги, поданной ему Хашдрахром. Потом он долго с мрачным видом изучал себя в зеркале, которое перед ним держал Бигли.
– Нибо бакула ни прово, – сказал он наконец.
– Ему понравилось? – спросил Бигли.
– Он говорит, что нет ничего такого, чего был бы не в состоянии покрыть тюрбан, – сказал Хашдрахр, чья стрижка тоже была закончена. Затем он обратился к Холъярду: – Ваша очередь, доктор.
– Мммм?.. – отозвался Холъярд с отсутствующим видом, подымая глаза от письма. – О, я не буду стричься. Думаю, что нам лучше всего отправиться в отель и немножко отдохнуть, правда? – И он еще раз заглянул в письмо:
«Мой дорогой мистер Холъярд!
Мы только что завершили ревизию персональных карточек нашего департамента, сверяя с фактами занесенные в них данные.
В ходе этой ревизии было обнаружено, что вы не сдали зачета по физической подготовке, необходимого для получения степени бакалавра при выпуске из Корнеллиевского университета, и что степень эта была вам присуждена вследствие недосмотра технического персонала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51