Извини, что я выбросил его в речку.
– Значит, ты знаешь об этой истории?
– Конечно, и как Шеферд написал на тебя докладную о том, что ты пустил меня на завод без сопровождающего. Силен. – Проведя менее недели в Усадьбе, Финнерти успел усвоить грубоватые вульгарные манеры, искусственность которых сразу бросалась в глаза. Казалось, что теперь его просто нельзя заподозрить в дружбе с кем-либо из уважаемых людей.
– Откуда ты все это знаешь?
– Ты просто поразился бы, если бы знал, кто и о чем знает и каким образом они добывают сведения. Просто обалдеешь, поняв, что творится в этом мире. У меня только сейчас начинают открываться глаза. – Он наклонился к Полу в порыве искренности. – И знаешь, Пол, я нахожу себя. Наконец я начинаю находить себя.
– И как же ты выглядишь, Эд?
– Эти несчастные простачки по ту сторону реки – вот люди, среди которых мое место. Они настоящие, Пол, настоящие.
Пол никогда не сомневался в том, что они настоящие, и поэтому не знал, как ему откликнуться на столь важное сообщение Финнерти.
– Ну что ж, я рад, что ты, наконец, после стольких лет нашел себя, – сказал он. Финнерти постоянно находил себя с тех пор, как Пол познакомился с ним. А спустя несколько недель он обычно оставлял этот свой вновь обретенный облик с яростным возмущением к самозванцу и тут же открывал нового. – Это просто великолепно, Эд.
– А как насчет ключей от машины? – спросил Финнерти.
– Не будет ли бестактностью спросить, зачем?
– Она мне нужна. Я хочу взять свои вещи у тебя и отвести их к Лэшеру.
– Ты живешь вместе с Лэшером?
Финнерти утвердительно кивнул.
– Просто поразительно, как здорово мы это наладили с самого начала. – В его тоне чувствовалось неприкрытое презрение к поверхностной жизни Пола. – Ну, так ты дашь ключи?
Пол бросил их ему.
– Как ты намерен провести остаток своей жизни, Эд?
– С людьми. Там мое место.
– Ты знаешь, что тебя разыскивают фараоны из-за того, что ты не зарегистрировался?
– Это придает жизни особую прелесть.
– Тебя же могут засадить в тюрьму!
– Ты боишься жить. Пол. И в этом все дело. Ты знаешь Торо и Эмерсона?
– Имею очень смутное представление. Примерно такое же, какое было у тебя до того, как Лэшер тебя проконсультировал, готов держать пари.
– Во всяком случае, Торо оказался в тюрьме, потому что не платил налогов, которые должны были пойти на финансирование Мексиканской войны. Он был против войны. И Эмерсон пришел к нему в тюрьму на свидание. «Генри, – сказал он, – почему ты здесь?» И Торо ответил: «Ралф, почему ты не здесь?»
– По-твоему, мне следовало бы желать попасть в тюрьму? – спросил Пол, пытаясь извлечь для себя какую-нибудь мораль из этого анекдота.
– Страх перед тюрьмой не должен мешать тебе делать то, во что ты веришь.
– Он и не мешает. – Пол понял, что очень трудно найти то, во что можно было бы по-настоящему верить.
– Раз не мешает, значит, не мешает. – В голосе Финнерти явно слышалось недоверие. По-видимому, друг с северного берега реки со всей его ограниченностью начал его раздражать. – Спасибо за машину.
– Всегда в твоем распоряжении. – Пол почувствовал облегчение, когда за новым Финнерти – Финнерти этой недели – захлопнулась дверь.
Катарина опять открыла дверь.
– Он меня пугает, – сказала она.
– Вам совсем не следует пугаться. Он растрачивает всю свою энергию на игры с самим собой. У вас звонит телефон.
– Это доктор Кронер, – сказала Катарина. – Да, – сказала она в телефонную трубку. – Доктор Протеус у себя.
– Не будете ли вы любезны подозвать его к телефону? – сказала секретарь Кронера.
– Доктор Протеус слушает.
– Доктор Протеус у телефона, – сказала Катарина.
– Одну минуточку. Доктор Кронер хочет с ним говорить. Доктор Кронер, доктор Протеус из Айлиума на линии.
– Хелло, Пол.
– Как поживаете, сэр?
– Пол, я по поводу этой истории с Финнерти и Лэшером… – Его игривый тон как бы говорил о том, что все дело с этими двумя не более как милая шутка. – Я хочу сказать тебе, что я звонил в Вашингтон по этому поводу, чтобы ввести их в курс того, что мы тут собираемся делать, а они сказали, что нам пока что не следует вмешиваться. Они говорят, что все это следует хорошенько спланировать и на более высоком уровне. По-видимому, все значительнее, серьезнее, чем я предполагал. – Голос его упал до шепота. – Вся эта история начинает принимать масштабы общенациональной проблемы, не просто Айлиума.
Пол обрадовался, что наступила оттяжка, но причины ее его поразили.
– Каким же это образом Финнерти может оказаться проблемой в национальном масштабе или хотя бы айлиумском? Ведь он здесь всего несколько дней.
– Незанятые руки выполняют работу дьявола. Пол. Он, по всей вероятности, вращается в дурной компании, а нам нужно заполучить именно эту дурную компанию. Во всяком случае, большое начальство хочет участвовать во всех наших действиях, и они желают встретиться с нами по этому поводу на Лужке. Минуточку, это будет через шестнадцать дней.
– Отлично, – сказал Пол и про себя добавил выражение, которым он как бы припечатывал все свои официальные занятия в эти дни. «И валите вы все ко всем чертям».
У него не было ни малейшего намерения становиться осведомителем и следить за кем бы то ни было. Ему просто хотелось выждать некоторое время, пока они с Анитой не смогут сказать громко: «Валите ко всем чертям, пусть все проваливает ко всем чертям».
– Мы тут очень много о тебе думаем, Пол.
– Благодарю вас, сэр.
Кронер с минуту помолчал. Потом он неожиданно так заорал в телефон, что у Пола чуть не лопнула барабанная перепонка.
– Простите, сэр? – Слова, произнесенные Кронером, прозвучали настолько громко, что причинили только боль, но совершенно невозможно было уловить хоть какой-нибудь смысл.
Кронер издал короткий смешок и чуть понизил голос:
– Я спросил, кто собирается выиграть, Пол?
– Выиграть?
– Лужок, Пол, Лужок! Кто собирается выиграть?
– О, Лужок, – сказал Пол. Этот разговор походил на бред. Кронер орал что-то страстно и восторженно, а Пол совершенно не представлял себе предмета разговора.
– Так какая команда? – спросил Кронер чуть брюзгливо.
– О! О! Команда Синих выиграет! – Пол набрал полные легкие воздуха. – Синие! – выкрикнул он.
– Можете прозакладывать собственную голову – мы выиграем! – крикнул ему в ответ Кронер. – Синие поддерживают вас, капитан!
Следовательно, Кронер тоже входил в состав Команды Синих. И он принялся напевать своим грохочущим басом:
О, Команда Синих, ты испытанная и закаленная команда,
И нет команд столь же хороших, как ты!
Ты разгромишь Зеленых, а также Команду Красных,
А Команду Белых ты раз…
Песню прервал выкрик: «Выиграют Белые! Вперед, Белые!» Это был Бэйер.
– Значит, вы надеетесь, что выиграют Синие, да, не так ли? Выиграют? Думаете, Синие выиграют, а? Так ведь Белые причешут, причешут вас – ха, ха, – они из вас всю пыль вышибут, из Синих.
Послышался смех, поддразнивание, возня, и тут Кронер вновь начал песню Команды Синих с того самого места, где его прервали:
Не лучше ли сматывать удочки перед твоей яростью
И мчаться в спешке, не раздумывая.
Потому что…
Пронзительный голос Бэйера прорвался сквозь бас Кронера, распевая песню Команды Белых на мотив песни «Звук шагов»:
Белые, Белые, Белые – вот за кем следите.
Синие, Зеленые, Красные слезами зальются
Из-за яростного рывка Белых.
Они будут вышиблены из…
Шум возни стал еще громче, и песни переросли в хохот и пыхтение. В трубке Пола раздался щелчок, чей-то крик, затем еще щелчок и сигнал зуммера.
Влажной рукой опустил Пол трубку. «До Лужка не может быть и речи об уходе, – мрачно подумал он. – Никакого перевоспитания Аниты и ухода в эти немногие оставшиеся дни». Придется ему вынести Лужок, и, – что еще хуже, вынести его в качестве капитана Команды Синих.
Его взгляд скользнул по загорелой волосатой груди, простым серым глазам и мощным бицепсам человека на книжной обложке, и мысли его легко и благодарно переключились на сказочную, новую и хорошую жизнь, которая ждет его впереди. Где-то, вне общества, было место для мужчины – для мужчины и его жены, – чтобы вести сердечную естественную жизнь, пользуясь плодами рук своих и собственного ума.
Пол изучающе оглядел свои длинные изнеженные руки. Единственная мозоль была на большом пальце правой руки. Там, выпачканный в грязно-оранжевый цвет сигаретными окурками, вырос толстый бугорок, защищающий его палец от давления ручки или карандаша. Искусные – вот как назывались руки героев прочитанных им книг. До сего времени руки Пола научились очень немногому, помимо держания ручки, карандаша, зубной щетки, щетки для волос, бритвы, ножа, вилки, ложки, чашки, очков, водопроводного крана, дверной ручки, выключателя, носового платка, полотенца, застежки – «молнии», пуговицы, затвора фотоаппарата, куска мыла, книги, гребня, жены или руля автомобиля.
Он вспомнил дни в колледже, и у него возникла уверенность в том, что там он научился некоторым занятиям, достойным мужчины. Он научился делать чертежи. Ведь именно тогда на его пальце начала расти мозоль. А чему же еще? Он научился так запускать мяч, что тот отлетал по нескольку раз от нескольких стен, приводя в замешательство многих из его противников по сквошу. Пол даже добился участия в четвертьфинале по сквошу два года подряд на соревнованиях на первенство целого района. И добился он этого вот этими самыми своими руками.
А что же еще?
Он опять испытал чувство неловкости – страх, что он умеет слишком мало для того, чтобы выйти из системы и жить более или менее удовлетворительно. Он мог бы завести какое-нибудь небольшое дело, заняться чем-нибудь как человек, за которого он выдавал себя, когда хотел оставаться неузнанным – например, бакалейной торговлей. Но тогда ему пришлось бы быть тесно связанным с экономической сумятицей и с ее иерархией. Машины вышибут его из этого бизнеса; а если и оставят ему это место, то тут уж будет никак не меньше бессмыслицы и позы. Более того, несмотря на то, что Пол теперь все время посылал ко всем чертям всю систему, он все же сознавал, что не требующее особой квалификации занятие куплей и продажей унижало бы его. Ну его к черту. Единственное стоящее занятие – это полнейшее безделье, что Пол, конечно, мог себе позволить, но это было бы столь же аморально, сколь аморально само пребывание в системе.
Фермерство – вот оно, магическое слово! Как и многие другие слова с налетом сказочного прошлого, слово «фермерство» напоминало о том суровом времени, на смену которому пришло сегодняшнее поколение, и о том, какую суровую жизнь может в случае необходимости вести человек. Слово это почти утратило свое значение в настоящее время. Теперь уже не было больше фермеров, а только агрономы-инженеры. Тысячи поселенцев когда-то находили себе пропитание на тучных землях Ирокезской долины графства Айлиум. Теперь же фермерское хозяйство всего графства находилось в руках доктора Орманда ван Курлера, который справлялся со всей работой при помощи сотни человек и парка сельскохозяйственных машин стоимостью в несколько миллионов долларов.
Фермерство. Пульс Пола участился, и он принялся грезить наяву о жизни в одном из многих рассыпанных по всей долине фермерских домиков с осевшим фундаментом. В своих мечтах он избрал для себя именно такой домик, стоящий у самой городской окраины. Внезапно он сообразил, что эта ферма, маленький осколок прошлого, не входила в систему фермерского хозяйства ван Курлера. Он был почти уверен в том, что она не входила.
– Катарина, – нетерпеливо позвал он, – позовите мне к телефону управляющего недвижимым имуществом Айлиума.
– Контора по продаже недвижимого имущества Айлиума. Говорит доктор Понд. – Доктор Понд говорил в манерном тоне, чуть шепелявя.
– Доктор Понд, с вами говорит доктор Протеус с Заводов.
– Да? Чем могу быть полезен, доктор Протеус?
– Вы знаете фермерский домик на Кинг-стрит у самой городской черты?
– Мммм… Одну минуточку. – Пол услышал, как машина с треском перебирала карточки, а затем прозвенел звонок, говорящий о том, что нужная карточка отыскана. – Да, это дом Готтвальда. Карточка у меня перед глазами.
– Как обстоят дела с ним?
– Хорошенький вопрос! А как им обстоять, хотел бы я знать? Для Готтвальда это было хобби, знаете, – сохранить ферму в том виде, в котором содержались эти старинные фермы. Когда он умер, его наследники хотели продать ее ван Курлеру, однако тот решил, что ему нет смысла возиться с нею. Там всего двести акров, а ему пришлось бы переделывать всю систему заграждений от ветра ради того, чтобы с должной эффективностью пользоваться землей. А потом наследники узнали, что они и в любом случае не могли бы продать ее системе. В завещании указано, что участок этот вместе с домом должен сохраняться в том же старомодном стиле, – он горько рассмеялся. – В общем все, что досталось наследникам от Готтвальда, – так это головная боль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Значит, ты знаешь об этой истории?
– Конечно, и как Шеферд написал на тебя докладную о том, что ты пустил меня на завод без сопровождающего. Силен. – Проведя менее недели в Усадьбе, Финнерти успел усвоить грубоватые вульгарные манеры, искусственность которых сразу бросалась в глаза. Казалось, что теперь его просто нельзя заподозрить в дружбе с кем-либо из уважаемых людей.
– Откуда ты все это знаешь?
– Ты просто поразился бы, если бы знал, кто и о чем знает и каким образом они добывают сведения. Просто обалдеешь, поняв, что творится в этом мире. У меня только сейчас начинают открываться глаза. – Он наклонился к Полу в порыве искренности. – И знаешь, Пол, я нахожу себя. Наконец я начинаю находить себя.
– И как же ты выглядишь, Эд?
– Эти несчастные простачки по ту сторону реки – вот люди, среди которых мое место. Они настоящие, Пол, настоящие.
Пол никогда не сомневался в том, что они настоящие, и поэтому не знал, как ему откликнуться на столь важное сообщение Финнерти.
– Ну что ж, я рад, что ты, наконец, после стольких лет нашел себя, – сказал он. Финнерти постоянно находил себя с тех пор, как Пол познакомился с ним. А спустя несколько недель он обычно оставлял этот свой вновь обретенный облик с яростным возмущением к самозванцу и тут же открывал нового. – Это просто великолепно, Эд.
– А как насчет ключей от машины? – спросил Финнерти.
– Не будет ли бестактностью спросить, зачем?
– Она мне нужна. Я хочу взять свои вещи у тебя и отвести их к Лэшеру.
– Ты живешь вместе с Лэшером?
Финнерти утвердительно кивнул.
– Просто поразительно, как здорово мы это наладили с самого начала. – В его тоне чувствовалось неприкрытое презрение к поверхностной жизни Пола. – Ну, так ты дашь ключи?
Пол бросил их ему.
– Как ты намерен провести остаток своей жизни, Эд?
– С людьми. Там мое место.
– Ты знаешь, что тебя разыскивают фараоны из-за того, что ты не зарегистрировался?
– Это придает жизни особую прелесть.
– Тебя же могут засадить в тюрьму!
– Ты боишься жить. Пол. И в этом все дело. Ты знаешь Торо и Эмерсона?
– Имею очень смутное представление. Примерно такое же, какое было у тебя до того, как Лэшер тебя проконсультировал, готов держать пари.
– Во всяком случае, Торо оказался в тюрьме, потому что не платил налогов, которые должны были пойти на финансирование Мексиканской войны. Он был против войны. И Эмерсон пришел к нему в тюрьму на свидание. «Генри, – сказал он, – почему ты здесь?» И Торо ответил: «Ралф, почему ты не здесь?»
– По-твоему, мне следовало бы желать попасть в тюрьму? – спросил Пол, пытаясь извлечь для себя какую-нибудь мораль из этого анекдота.
– Страх перед тюрьмой не должен мешать тебе делать то, во что ты веришь.
– Он и не мешает. – Пол понял, что очень трудно найти то, во что можно было бы по-настоящему верить.
– Раз не мешает, значит, не мешает. – В голосе Финнерти явно слышалось недоверие. По-видимому, друг с северного берега реки со всей его ограниченностью начал его раздражать. – Спасибо за машину.
– Всегда в твоем распоряжении. – Пол почувствовал облегчение, когда за новым Финнерти – Финнерти этой недели – захлопнулась дверь.
Катарина опять открыла дверь.
– Он меня пугает, – сказала она.
– Вам совсем не следует пугаться. Он растрачивает всю свою энергию на игры с самим собой. У вас звонит телефон.
– Это доктор Кронер, – сказала Катарина. – Да, – сказала она в телефонную трубку. – Доктор Протеус у себя.
– Не будете ли вы любезны подозвать его к телефону? – сказала секретарь Кронера.
– Доктор Протеус слушает.
– Доктор Протеус у телефона, – сказала Катарина.
– Одну минуточку. Доктор Кронер хочет с ним говорить. Доктор Кронер, доктор Протеус из Айлиума на линии.
– Хелло, Пол.
– Как поживаете, сэр?
– Пол, я по поводу этой истории с Финнерти и Лэшером… – Его игривый тон как бы говорил о том, что все дело с этими двумя не более как милая шутка. – Я хочу сказать тебе, что я звонил в Вашингтон по этому поводу, чтобы ввести их в курс того, что мы тут собираемся делать, а они сказали, что нам пока что не следует вмешиваться. Они говорят, что все это следует хорошенько спланировать и на более высоком уровне. По-видимому, все значительнее, серьезнее, чем я предполагал. – Голос его упал до шепота. – Вся эта история начинает принимать масштабы общенациональной проблемы, не просто Айлиума.
Пол обрадовался, что наступила оттяжка, но причины ее его поразили.
– Каким же это образом Финнерти может оказаться проблемой в национальном масштабе или хотя бы айлиумском? Ведь он здесь всего несколько дней.
– Незанятые руки выполняют работу дьявола. Пол. Он, по всей вероятности, вращается в дурной компании, а нам нужно заполучить именно эту дурную компанию. Во всяком случае, большое начальство хочет участвовать во всех наших действиях, и они желают встретиться с нами по этому поводу на Лужке. Минуточку, это будет через шестнадцать дней.
– Отлично, – сказал Пол и про себя добавил выражение, которым он как бы припечатывал все свои официальные занятия в эти дни. «И валите вы все ко всем чертям».
У него не было ни малейшего намерения становиться осведомителем и следить за кем бы то ни было. Ему просто хотелось выждать некоторое время, пока они с Анитой не смогут сказать громко: «Валите ко всем чертям, пусть все проваливает ко всем чертям».
– Мы тут очень много о тебе думаем, Пол.
– Благодарю вас, сэр.
Кронер с минуту помолчал. Потом он неожиданно так заорал в телефон, что у Пола чуть не лопнула барабанная перепонка.
– Простите, сэр? – Слова, произнесенные Кронером, прозвучали настолько громко, что причинили только боль, но совершенно невозможно было уловить хоть какой-нибудь смысл.
Кронер издал короткий смешок и чуть понизил голос:
– Я спросил, кто собирается выиграть, Пол?
– Выиграть?
– Лужок, Пол, Лужок! Кто собирается выиграть?
– О, Лужок, – сказал Пол. Этот разговор походил на бред. Кронер орал что-то страстно и восторженно, а Пол совершенно не представлял себе предмета разговора.
– Так какая команда? – спросил Кронер чуть брюзгливо.
– О! О! Команда Синих выиграет! – Пол набрал полные легкие воздуха. – Синие! – выкрикнул он.
– Можете прозакладывать собственную голову – мы выиграем! – крикнул ему в ответ Кронер. – Синие поддерживают вас, капитан!
Следовательно, Кронер тоже входил в состав Команды Синих. И он принялся напевать своим грохочущим басом:
О, Команда Синих, ты испытанная и закаленная команда,
И нет команд столь же хороших, как ты!
Ты разгромишь Зеленых, а также Команду Красных,
А Команду Белых ты раз…
Песню прервал выкрик: «Выиграют Белые! Вперед, Белые!» Это был Бэйер.
– Значит, вы надеетесь, что выиграют Синие, да, не так ли? Выиграют? Думаете, Синие выиграют, а? Так ведь Белые причешут, причешут вас – ха, ха, – они из вас всю пыль вышибут, из Синих.
Послышался смех, поддразнивание, возня, и тут Кронер вновь начал песню Команды Синих с того самого места, где его прервали:
Не лучше ли сматывать удочки перед твоей яростью
И мчаться в спешке, не раздумывая.
Потому что…
Пронзительный голос Бэйера прорвался сквозь бас Кронера, распевая песню Команды Белых на мотив песни «Звук шагов»:
Белые, Белые, Белые – вот за кем следите.
Синие, Зеленые, Красные слезами зальются
Из-за яростного рывка Белых.
Они будут вышиблены из…
Шум возни стал еще громче, и песни переросли в хохот и пыхтение. В трубке Пола раздался щелчок, чей-то крик, затем еще щелчок и сигнал зуммера.
Влажной рукой опустил Пол трубку. «До Лужка не может быть и речи об уходе, – мрачно подумал он. – Никакого перевоспитания Аниты и ухода в эти немногие оставшиеся дни». Придется ему вынести Лужок, и, – что еще хуже, вынести его в качестве капитана Команды Синих.
Его взгляд скользнул по загорелой волосатой груди, простым серым глазам и мощным бицепсам человека на книжной обложке, и мысли его легко и благодарно переключились на сказочную, новую и хорошую жизнь, которая ждет его впереди. Где-то, вне общества, было место для мужчины – для мужчины и его жены, – чтобы вести сердечную естественную жизнь, пользуясь плодами рук своих и собственного ума.
Пол изучающе оглядел свои длинные изнеженные руки. Единственная мозоль была на большом пальце правой руки. Там, выпачканный в грязно-оранжевый цвет сигаретными окурками, вырос толстый бугорок, защищающий его палец от давления ручки или карандаша. Искусные – вот как назывались руки героев прочитанных им книг. До сего времени руки Пола научились очень немногому, помимо держания ручки, карандаша, зубной щетки, щетки для волос, бритвы, ножа, вилки, ложки, чашки, очков, водопроводного крана, дверной ручки, выключателя, носового платка, полотенца, застежки – «молнии», пуговицы, затвора фотоаппарата, куска мыла, книги, гребня, жены или руля автомобиля.
Он вспомнил дни в колледже, и у него возникла уверенность в том, что там он научился некоторым занятиям, достойным мужчины. Он научился делать чертежи. Ведь именно тогда на его пальце начала расти мозоль. А чему же еще? Он научился так запускать мяч, что тот отлетал по нескольку раз от нескольких стен, приводя в замешательство многих из его противников по сквошу. Пол даже добился участия в четвертьфинале по сквошу два года подряд на соревнованиях на первенство целого района. И добился он этого вот этими самыми своими руками.
А что же еще?
Он опять испытал чувство неловкости – страх, что он умеет слишком мало для того, чтобы выйти из системы и жить более или менее удовлетворительно. Он мог бы завести какое-нибудь небольшое дело, заняться чем-нибудь как человек, за которого он выдавал себя, когда хотел оставаться неузнанным – например, бакалейной торговлей. Но тогда ему пришлось бы быть тесно связанным с экономической сумятицей и с ее иерархией. Машины вышибут его из этого бизнеса; а если и оставят ему это место, то тут уж будет никак не меньше бессмыслицы и позы. Более того, несмотря на то, что Пол теперь все время посылал ко всем чертям всю систему, он все же сознавал, что не требующее особой квалификации занятие куплей и продажей унижало бы его. Ну его к черту. Единственное стоящее занятие – это полнейшее безделье, что Пол, конечно, мог себе позволить, но это было бы столь же аморально, сколь аморально само пребывание в системе.
Фермерство – вот оно, магическое слово! Как и многие другие слова с налетом сказочного прошлого, слово «фермерство» напоминало о том суровом времени, на смену которому пришло сегодняшнее поколение, и о том, какую суровую жизнь может в случае необходимости вести человек. Слово это почти утратило свое значение в настоящее время. Теперь уже не было больше фермеров, а только агрономы-инженеры. Тысячи поселенцев когда-то находили себе пропитание на тучных землях Ирокезской долины графства Айлиум. Теперь же фермерское хозяйство всего графства находилось в руках доктора Орманда ван Курлера, который справлялся со всей работой при помощи сотни человек и парка сельскохозяйственных машин стоимостью в несколько миллионов долларов.
Фермерство. Пульс Пола участился, и он принялся грезить наяву о жизни в одном из многих рассыпанных по всей долине фермерских домиков с осевшим фундаментом. В своих мечтах он избрал для себя именно такой домик, стоящий у самой городской окраины. Внезапно он сообразил, что эта ферма, маленький осколок прошлого, не входила в систему фермерского хозяйства ван Курлера. Он был почти уверен в том, что она не входила.
– Катарина, – нетерпеливо позвал он, – позовите мне к телефону управляющего недвижимым имуществом Айлиума.
– Контора по продаже недвижимого имущества Айлиума. Говорит доктор Понд. – Доктор Понд говорил в манерном тоне, чуть шепелявя.
– Доктор Понд, с вами говорит доктор Протеус с Заводов.
– Да? Чем могу быть полезен, доктор Протеус?
– Вы знаете фермерский домик на Кинг-стрит у самой городской черты?
– Мммм… Одну минуточку. – Пол услышал, как машина с треском перебирала карточки, а затем прозвенел звонок, говорящий о том, что нужная карточка отыскана. – Да, это дом Готтвальда. Карточка у меня перед глазами.
– Как обстоят дела с ним?
– Хорошенький вопрос! А как им обстоять, хотел бы я знать? Для Готтвальда это было хобби, знаете, – сохранить ферму в том виде, в котором содержались эти старинные фермы. Когда он умер, его наследники хотели продать ее ван Курлеру, однако тот решил, что ему нет смысла возиться с нею. Там всего двести акров, а ему пришлось бы переделывать всю систему заграждений от ветра ради того, чтобы с должной эффективностью пользоваться землей. А потом наследники узнали, что они и в любом случае не могли бы продать ее системе. В завещании указано, что участок этот вместе с домом должен сохраняться в том же старомодном стиле, – он горько рассмеялся. – В общем все, что досталось наследникам от Готтвальда, – так это головная боль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51