– Ты сегодня шутливо настроен, правда? С таким серьезным лицом и со всеми этими разговорами ты только делаешь шутку более правдоподобной. Иди сюда и поцелуй меня, мой милый клоун.
– Мы проведем здесь ночь и завтрашний день, а завтра я займусь работой по дому. Давай попробуем в любом случае.
– И я превращусь в старую добрую толстую фермерскую мамашу и буду готовить тебе на дровах завтрак кофе, яйца домашней продукции и сливки, домашние бисквиты, залитые тут же взбитым маслом и джемом.
– Будешь?
– Уж лучше я сама сначала утоплюсь в масле и джеме.
– Ты научишься любить такую жизнь.
– Нет, никогда не научусь, и ты это знаешь.
Настроение его опять стало портиться. Это было горькое разочарование, повторялось все то, что произошло всего час назад в Усадьбе. И снова он подыскивал нечто такое, что можно было бы швырнуть ей в лицо, унизить ее. Фраза, которую он произнес, уже давно вертелась у него на языке. Но он произнес ее сейчас не потому, что она была ко времени, она просто невольно вырвалась.
– Неважно, что ты думаешь по этому поводу, – сказал он спокойно. – Я решил уйти с работы и жить здесь. Ты понимаешь? Я собираюсь уходить с работы.
Она охватила руками плечи, как бы сжавшись от холода, и несколько секунд раскачивалась так в молчании.
– Я предполагала, что это произойдет, – сказала она наконец. – Я думала уже, что именно к этому ты и стремишься. И надеялась, что все же это не так, Пол. Я молила бога, чтобы это было не так. Но вот дело дошло до этого, и ты сам об этом заговорил. – Она зажгла сигарету и сделала несколько резких коротких затяжек, выпуская дым через нос. – Шеферд говорил, что ты это сделаешь.
– Он говорил тебе, что я собираюсь уходить с работы?
– Нет. Он сказал, что ты один из тех, кто способен это сделать. – Она тяжело вздохнула. – По-видимому, он знает тебя лучше, чем я.
– Ей-богу, мне было бы совсем нетрудно приспосабливаться к требованиям системы и продолжать продвигаться по служебной лестнице. Вот вырваться из нее – действительно трудно.
– Но зачем же тогда уходить, если так легко держаться ее?
– Неужели ты не слышала ничего из того, что я говорил тебе в Усадьбе? Ведь именно для того, чтобы ты прочувствовала, как обстоят дела, я и повез тебя туда.
– Вся эта дурацкая история с Катариной Финч и Шефердом?
– Нет, господи, конечно, нет. Чтобы ты поняла: люди, подобные нам, лишили чувства самоуважения всех остальных.
– Ты сказал, что ты чувствуешь себя как лошадиная задница. Вот это я помню.
– А ты никогда себя так не чувствуешь?
– С чего бы это вдруг!
– Твоя совесть, черт возьми, неужели она никогда не мучает тебя?
– А с чего это она должна меня мучить? Я никогда не делала ничего неприличного.
– Давай я попытаюсь это объяснить тебе иначе: ты согласна с тем, что дела обстоят паршиво?
– У нас с тобой?
– Всюду! Во всем мире. (Она умела быть удивительно близорукой. Если только это возможно, она всегда пыталась свести все общие проблемы к себе и к тем людям, которых она лично знала.) Например, в Усадьбе.
– А что мы можем дать людям?
– Вот в том-то и дело! Ты сейчас льешь воду на мою мельницу. Вот ты спрашиваешь, что мы можем дать им, как будто все в мире принадлежит нам и только нам дано решать – дать это другим или нет.
– Но кто-то же должен взять на себя ответственность, так всегда и получается, когда кто-то берет на себя ответственность.
– Вот то-то и оно: ведь не всегда было такое положение вещей. Это и есть новшества, и именно такие люди, как мы, их ввели. Господи, ведь у каждого имелись личные способности или стремление – к труду, который можно было обменять на то, что людям нужно. А сейчас, когда машины взяли все это в свои руки, появляется некто, кто может предлагать другим все, что угодно. И все, что останется в удел почти всем людям, – это надеяться на то, что им что-нибудь дадут.
– Если у кого-то имеются мозги, – твердо сказала Анита, – он все равно может взобраться на самую вершину. Это очень по-американски, Пол, и этого не изменить. – Она оценивающе поглядела на него. – Ум и нервы, Пол.
– И еще шоры впридачу. – Сила выветрилась из его голоса, и он почувствовал себя сонным и вялым, какая-то сонливость наваливалась на него из-за того, что выпил он больше, чем следовало, из-за взлетов и падений нервного напряжения, а также из-за полного крушения надежд.
Анита ухватилась за борта его куртки и потянула к себе для поцелуя. Пол вяло поддался.
– Оххх… – проворчала она, – ты иногда бываешь таким мальчишкой! – Она опять притянула его и теперь уже не отпускала, пока он не поцеловал ее в губы. – И перестань волноваться, сейчас же перестань, слышишь? – прошептала она ему на ухо.
«Спуск в Мальстром», – устало подумал он и закрыл глаза, отдаваясь единственному течению событий, которое никогда еще не подвело его и всегда обеспечивало начало, середину и приятный конец.
– Я люблю тебя, Пол, – пробормотала она. – Я не хочу, чтобы мой маленький мальчик волновался. Ты никуда не уйдешь с работы, милый. Просто ты сейчас страшно устал.
– Ммм…
– Обещаешь никогда больше не думать об этом?
– Ммм…
– И мы с тобой поедем в Питсбург, правда?
– Ммм…
– И какая команда выиграет на Лужке?
– Ммм…
– Пол…
– Хмм?…
– Какая команда выиграет?
– Синие, – сонно прошептал он. – Синие, клянусь богом, синие.
– То-то, мой мальчик. Твой отец был бы страшно горд тобой.
– Да.
Он отнес ее по широким доскам пола в обшитую сосновыми досками спальню и положил на лоскутное одеяло кленовой кровати. На ней, как сказал ему мистер Хэйкокс, умерло шесть и родилось четырнадцать независимых граждан.
XIX
Удар, нанесенный доктору Полу Протеусу, был недостаточно силен для того, чтобы вышибить его из привычной колеи, уготованной ему его происхождением и образованием, и Пол кое-как дожил до того дня, когда людям, чье развитие еще не было завершено, предстояло отправиться на Лужок.
Пол знал, что приближается момент, когда ему придется либо уйти с работы, либо сделаться осведомителем, однако все это казалось ему нереальным, и, поскольку у Пола не было сколько-нибудь определенных планов на этот случай, он насильно заставлял себя соблюдать спокойствие – без прежней, однако, уверенности в том, что все в конце концов как-нибудь утрясется.
Большой пассажирский самолет после часового пребывания в воздухе развернулся над берегом у устья реки Святого Лаврентия, где сосны подступали к самому морю. Самолет снизился, и уже можно было различить посадочную полосу, а за нею множество охотничьих домиков, со столовой, площадками для тенниса, площадками для бадминтона, площадками для игры в травяной хоккей, каталками и горками для детей и прочими павильонами Материка – женского и детского лагеря. А на реке виднелась длинная пристань с тремя яхтами белого цвета, порт отправления мужчин, направляющихся на остров по имени Лужок.
– Ну вот, пора прощаться, – сказал Пол Аните, когда самолет остановился.
– Ты выглядишь великолепно, – сказала Анита, поправляя его синюю капитанскую рубашку. – Итак, какая же команда собирается выиграть?
– Синяя, – сказал Пол. – Готт мит унс.
– Вот, а я здесь тем временем займусь Мамой, пока…
«Дам прошу пожаловать сюда! – проревел репродуктор службы распределения гостей. – Мужчины собираются на пристани. Оставьте свой багаж там, где он находится. Он будет в ваших комнатах к моменту прибытия на места».
– До свидания, милый, – сказала Анита.
– До свидания, Анита.
– Я люблю тебя, Пол.
– Я люблю тебя, Анита.
– Пошли, – сказал Шеферд, который прилетел сюда этим же самолетом. – Пора, наконец, двигаться. Очень мне хочется посмотреть, так ли уж сильна эта Команда Синих.
– Команда Синих, да? – вмешался Бэйер. – Тебя беспокоит Команда Синих, да? А? Белые! Белые, мой мальчик, единственная команда, на которую стоит поглядеть. – Он растянул свою белую рубашку, приглашая их всех полюбоваться. – Видите? Видите? Только за такой рубашкой и следует следить! Понятно? Ага, ага…
– А где доктор Кронер? – спросил Шеферд.
– Он уехал еще вчера, – сказал Пол. – Он включен в состав официального комитета по встрече и находится уже на острове.
Пол еще раз помахал Аните, которая по гравиевой дорожке спускалась к Материку в компании женщин, среди которых были Катарина Финч и Мама Кронер, а также горсточка детей. Целый день самолеты будут доставлять такие же партии.
Упрятанные в девственном лесу громкоговорители разразились песней:
Для вас, прекрасная леди, я подымаю глаза;
Мое сердце, прекрасная леди, для вздохов вашего сердца.
Придите, придите, прекрасная леди, в рай…
Мелодия песни затерялась в щелканье громкоговорителя, раздался кашель, а затем команда:
«Мужчинам с классификационным номером от нуля и до ста предлагается подняться на борт „Королевы Лужка“; тех, у кого номера от ста до двухсот пятидесяти, должны подняться на борт „Жаворонка Лужка“; те же, у кого номер выше двухсот пятидесяти, отправятся на „Духе Лужка“».
Пол, Шеферд, Бэйер и остальные служащие района Албани-Троя-Скенектеди-Айлиум поднялись на палубу, где их поджидали прибывшие ранее. Все надели темные очки, которые они теперь будут носить на протяжении двух последующих недель, чтобы защищать глаза от невыносимого блеска реки, от летнего солнца, отраженного в воде, блеска выбеленных домов, блеска белых гравиевых дорожек, белого песка пляжей и белых цементных кортов Лужка.
– Зеленые победят! – выкрикнул Шеферд.
– Правильно, капитан!
Все орали и пели, пароходные машины бурлили и ревели, а три яхты двинулись к острову, выстроившись углом вперед.
Морщась от солнечных лучей, Пол искоса поглядывал на все приближающийся и приближающийся Лужок – горячий, выбеленный и стерильный. Белая змея, как бы опоясывающая весь остров, теперь превратилась в ряд белых кубиков, изолированных построек, из бетонных блоков, которые на жаргоне Лужка, сохранившегося с прежних, менее комфортабельных времен, назывались «палатками». Амфитеатр на севере острова выглядел как глубокая тарелка, а спортивные площадки вокруг него складывались в самые разнообразные геометрические фигуры. Выбеленные камни повсюду очерчивали дорожки и насаждения…
Воздух содрогнулся от резкого, звенящего, грохота. Потом прозвучал еще один. И еще. «Блам!»
Ракеты, запущенные с острова, взрывались прямо над головой. Спустя еще минуту все три яхты уже покачивались у своих причалов, а оркестр заиграл «Звездно-полосатый флаг».
И красное зарево ракет,
И свист бомб в воздухе.
Капельдинер поднял палочку, и оркестранты многозначительно замерли.
«Взззззз! – взвилась ракета. – Трах-та-ра-рах!»
Давали доказательство в ночном мраке,
Что флаг наш все еще там…
Вслед за гимном последовал пестрый калейдоскоп более веселых мелодий: «Запакуй свои беды», «Я в поисках девушки», «Возьми меня на бал, на танцы», «Когда я был железнодорожником».
Вновь прибывшие попали в давку на палубах, пытаясь пожать руки, протянутые им с причала шеренгой пожилых людей, в большинстве своем толстых, седых и лысеющих. Это были Великие Старики – управляющие районами, управляющие провинциями, генеральные вице-президенты и заместители генеральных вице-президентов, а также вице-президенты Восточных и Средне-Западных промышленных районов.
«Приветствуем, вас на борту! – Этим возгласом встречали их сейчас, а именно это приветствие было во все времена. – Приветствуем вас на борту!»
Пол понял, что Кронер сохраняет специально для него свое рукопожатие и приветственные слова, и расталкивал народ до тех пор, пока ему не удалось добраться до этой большой руки, пожать ее и спрыгнуть на пристань.
– Очень рад видеть тебя на борту, Пол!
– Благодарю вас, сэр. Это очень здорово – быть на борту. – Многие пожилые люди на мгновение умолкли, чтобы с дружеским чувством поглядеть на блестящего юного отпрыска их ныне покойного вождя военного времени.
«Явитесь в здание администрации для регистрации, а затем загляните в свои палатки и проверьте, там ли ваш багаж, – прозвучал голос диктора. – Познакомьтесь с вашими соседями по палатке, а затем отправляйтесь на ленч».
Предшествуемые оркестром вновь прибывшие двинулись по усыпанной гравием дорожке к Административному Зданию.
Поперек его входной двери висел транспарант со словами:
«Команда Синих приветствует вас на Лужке».
Раздались выкрики добродушной ярости, и тут же начали строиться живые пирамиды, чтобы сорвать с двери эту вызывающую надпись.
Кто-то из молодых членов Команды Синих хлопнул Пола по спине.
– Отличная идея, капитан! – проревел он. – Этот парень сразу же дает понять им всем, кто здесь главный. И мы им еще не то покажем, увидишь.
– Это уж точно, – сказал Пол. – Таков наш дух.
По-видимому, этот юнец был впервые на Лужке. Вот поэтому-то он никак не мог уразуметь, что флаг этот дело рук специального комитета, единственной задачей которого было вызывать и подогревать соперничество между командами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51