и опять не было ни верха, ни низа, ни тела, ни души – все пожрал беспощадный яростный огонь.
Иван становился гигантом и превращался в карлика; он вмерз в глыбу льда, сгнил в земле, растворился в воде, а его сожженный прах был развеян по ветру среди дальних звезд над мирами, империями и временами – не осталось ни пепла, ни воспоминаний о пепле. Прах был отторгнут от праха – звезды отвернулись от него; Так не могло быть, и так не случилось.
Время с грохотом обрушилось на пространство, и все стало на свои места.
…Он шагал среди звезд, которые теперь снова были близко: мириады пылинок объединялись в сообщества, становясь единой мощью, исполинским кулаком, грозящим бездорожью, а потом снова становились пеплом, и его сапоги оставляли на нем глубокие следы.
Мановение руки – и дорога в небеса становилась явью; погода в любой точке пространства не имела значения, но все же он любил осыпающиеся с февральских деревьев крошечные мирки, искрящиеся во тьме. В одной из галактик земля разрослась до неимоверной величины: она была повсюду, хоть и с маленькой буквы; солнце заливало ее, опаляло и обжигало нещадно; и было слишком жарко.
Пахло нагретым металлом, оружейной смазкой, потом, портянками, кислым дымком, свежеразрытой землей, копотью, страхом и весельем; заиндевевшие человеческие скелеты странно меняли свой вид – они то одевались в плоть, обрастая красным мясом, желтой кожей и пропыленной тканью, то снова белые косточки темнели, горели, омывались бесконечными дождями, совсем никому не нужные. Они менялись местами, играли в разные игры, в чехарду в основном, прыгали, скакали, переходили с места на место и вели себя неспокойно. Зачем к Ивану подошли волосатые люди со своими разноцветными свитами, он не совсем понял; он не любил их, не хотел иметь с ними никаких дел, но земля была родная ему, и он горевал. Перед ним проходили, сменяя друг друга, миллионы людей: это были и скелеты, и совсем, казалось, живые, они ковыляли друг за другом, держась за руки, как близкие родственники во время похоронного танца, – и это Иван помнил хорошо…
Он отогнал всех – он знал, что нельзя им ничего отдавать: у них не было того имени, которое было нужно ему. Но вот возникло это имя. Иван боролся с собою: у него было две клятвы, и сейчас одна исключала другую. Он не знал, что ему делать, он никогда не нарушал клятв; он чувствовал, что вот-вот разорвется пополам; но, когда он увидел перед собою одного из тех, кому он поклялся, то он понял, что надо делать. Выполнив одну клятву, он забыл о другой, поправил капитанский погон и четко взял под козырек. Земля потемнела, и скелеты перестали суетиться, быстро рассчитавшись по порядку номеров. Вселенная несогласно дрогнула и тихонько начала разваливаться на маленькие кусочки.., но Иван был уже совсем в другом месте…
Эпилог
– Н-да, – произнес Сергиенко после очень долгой паузы.
– А дальше-то что было?..
Лежащий на койке в госпитальной палате Иван хотел было пожать плечами, но бинты помешали ему сделать это.
– А ничего не было, – сказал он.
– То есть как – ничего?..
– А вот так. Завертело меня, понесло куда-то, пошел совсем уж полный бред – и я очнулся тут.
Сергиенко внимательно посмотрел на Ивана.
– И что же ты сам думаешь по этому поводу?
Иван невесело усмехнулся.
– Что я думаю… Ничего я не думаю. Вы хотите знать, бред это был или какие-то проблески реальности все же имели место?
– Конечно, – кивнул Сергиенко.
– Хорошо, – удовлетворенно произнес Иван. – Давайте разбираться вместе, поскольку вы первый человек, с которым я разговариваю после того, как очнулся… Какое сейчас число?
Сергиенко усмехнулся.
– Шестое декабря тысяча девятьсот семьдесят девятого года, – сказал он. – От Рождества Христова…
– Эге, – сказал Иван, – а почему шестое декабря?
Катастрофа произошла двадцать третьего ноября…
– Два дня тебя вообще не было, – сказал Сергиенко, – и полных двенадцать дней ты лежал без сознания…
Иван посчитал в уме.
– Ладно, – сказал он. – Еще вопрос… Откуда у вас шрам на щеке?
Сергиенко дотронулся до щеки, отдернул руку и проговорил:
– Ты должен помнить, я рассказывал… Курская дуга, в наступлении…
Иван довольно хмыкнул.
– Ну вот, уже хорошо, – сказал он. – Значит, никакого там талисмана немцы не получили, в битве и в войне не победили.., что само собой разумеется, так?
– Так, – усмехнулся Сергиенко.
– Я – Иван Громов, капитан спецгруппы «Святогор» особого подразделения «15» Восемнадцатого Отдела главразведупра Генштаба Минобороны, так?
Сергиенко слегка поднял левую бровь и подтвердил:
– Так.
– А значит, – радостно подхватил Иван, – из этого следует, что дважды два – четыре, вода – мокрая, небо – голубое… и я здоров, и вся эта чепуха мне пригрезилась, правильно?..
Сергиенко сдвинул брови и озабоченно сказал:
– Не правильно.
Иван растерялся. Радостная улыбка сбежала с его лица.
– Что – не правильно?..
– В твоих словах есть ошибка, – сурово произнес Сергиенко.
– Какая же? – спросил Иван, весь напрягшись.
Сергиенко печально покачал головой:
– На самом деле дважды два – пять, – серьезно сказал он.
Секунду Иван смотрел на Сергиенко, выпучив глаза, потом расхохотался:
– Признаю.., признаю свою ошибку…
Он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Сергиенко добродушно усмехнулся и сказал:
– Ну ладно, будем считать, что все обошлось. Врачи обещают тебя выписать уже через недельку…
– Хорошо, – радостно сказал Иван. – А что будет с лабораторией?
Сергиенко покряхтел в затруднении.
– Это, брат, пока неизвестно. После такого взрыва…
– А что, сильный взрыв был? – понизив голос, спросил Иван.
Сергиенко мрачно кивнул.
– Очень сильный. И до сих пор никто не знает почему.., как, кстати, никто не знает и того, где тебя двое суток носило.
Иван легкомысленно хмыкнул.
– А, этот ваш вакуум.., реликтовые излучения. Но теперь-то я вполне здоров? – вдруг с тревогой спросил он.
Сергиенко утвердительно кивнул.
– Да, врачи поручились мне в этом…
– А где это мы? Ни окон, ни дверей…
Сергиенко усмехнулся и похлопал Ивана по руке.
– Не расстраивайся. Подлечишься еще немного, и будут у тебя окна… в большом количестве. Он поднялся со стула, на котором сидел.
– Все, на сегодня хватит. Отдыхай активнее и помни: ты всем нам очень нужен. Побыстрее забывай про свой бред… Но отчет все равно потом не забудь написать.
Он кивнул Ивану и подошел к двери. Иван радостно сказал ему вслед:
– Слушаюсь, товарищ полковник!..
Сергиенко повернулся к Ивану, еще раз дружески ему кивнул и нажал кнопку в стене. Дверь отъехала в сторону: Сергиенко вышел, и она встала на место.
Иван проводил его взглядом и со счастливой улыбкой откинулся на подушки. Дома, подумал он. Дома… И все в порядке. Все на месте, все так, как и должно быть. Он был неизвестно где два дня – пусть!.. Этот их абсолютный вакуум… Ну и что? Он просто проспал эти две недели.., то есть двенадцать дней. Иван счастливо вздохнул и вдруг ощутил легкое сожаление. А все же весело было там… во сне. Бегемоты, двойники, мечи, профессоры. Антарктида, подумал он. Бр-р… Ни о какой холодине не может быть и речи, всем известно, что единственное, чего он боится, – это холод… Куда уж лучше легкий сумрак сновидений… А меча-то и нет, смутно подумал, он сквозь накатывающую ласковую дрему. Ну и ладно… хотя кому он его мог отдать-то? Не пришлось бы обратно забирать, усмехнулся он про себя, – чужая ведь все-таки вещь… Все в порядке, подумал он, засыпая, все в порядке. Мы отдохнем…
В коридоре Сергиенко поджидал высокий грузный человек с кустистыми бровями.
– Ну, Фомич, что скажешь? – спросил он. Сергиенко вздохнул и стал снимать халат. Блеснули золотые аксельбанты.
– Не совсем хорошо, – сказал он. – Не совсем.
– Почему?
– Да этот бред его, – с досадой сказал Сергиенко. – Ты-то все слышал? Ну вот… Надо будет с психиатрами проконсультироваться. Похоже на последствия болевого шока.
– А что такое? – живо спросил грузный.
Сергиенко посмотрел на него и невесело усмехнулся.
– Нет, не так все страшно… Дату сегодняшнюю он помнит, точнее, я ему напомнил.., но, обрати внимание, есть несколько неувязочек.
– Например?
– Например, себя в чине понизил; капитаном назвался, а ведь он уже давно штурм-капитан. Меня вот назвал почему-то полковником, а когда это звание отменили? Ведь он еще и не родился в ту пору.
Грузный хмыкнул.
– Это мелочь. Просто обмолвился. Крейсер-капитан космофлота – все равно что полковник по-старому…
– Ну да, это ничего страшного… А интересные сны ему снились, – улыбнулся Сергиенко. – Красивые… Меч опять же… Сила!
– Положим, Жуков Ла-Манш и безо всяких там талисманов-мечей спокойно перешел, – возразил грузный.
– И когда я на Амазонке за подлодками гонялся, тоже без чудес обходилось…
– Ага… Хотя, надо сказать, все-таки бывало так, что и иконы перед войсками носили…
Тут Сергиенко скривился и потер плечо.
– Болит? – сочувственно спросил грузный.
Сергиенко явно сдерживал стон.
– Болит, – ответил он сквозь зубы. – Чуть тучка какая или фон на полрентгена подскочит – так дергает, что спасу нет…
– Это ты на островах схлопотал?
Сергиенко отрицательно помотал головой.
– Нет, это калифорнийский плацдарм, в сорок девятом. Осколок, черт его дери…
– А-а, это когда ты в одиночку восемь «шерманов» изничтожил? Тебе тогда первого «Георгия» дали?
– Нет, тогда была «Слава»…
Они помолчали.
– Интересно только, – вдруг усмехнулся Сергиенко, – как это он меня тоже в своих бредовостях увидел… Надо же – Александрия Арахосийская!
– А что, такой город и вправду есть? – покосился на него грузный с любопытством. – Что-то я не слыхал.
Сергиенко пожал плечами, невольно при этом поморщившись.
– Есть такой город, есть. Случайно со времен академии помню. Сейчас он, конечно, по-другому называется – Кандагар.
– А где это?
– Да в Афганистане, – сказал Сергиенко и опять слегка усмехнулся. – Уж в этой-то дыре я точно не оказался бы… Снова помолчали.
– Ладно, что делать-то с ним будем? – спросил грузный.
– Что делать, что делать… – проворчал Сергиенко. – Ничего не делать. Выздоровеет. Один ведь из лучших… Полежит недельки три, встанет на ноги – моим заместителем будет. Не начальником же КанзасЛАГа его посылать, на горящее место!.. Все-таки почти десять лет на фронте, боевой офицер.., за последний год все холодные планеты облазил, кровью своей поливая…
– Да-а, – протянул задумчиво грузный, – Таких космодесантников на всей Земле не сыщешь…
Кстати, – тут он усмехнулся, – по поводу Канзаса. Помню, стоял наш полк году этак в пятьдесят третьем в тех краях, в городке Додж-Сити. Так вот, не поверишь, секретарем местного горкома у них значился некий Кугельсдорф! Занимательнейшая личность, сам из немцев-меноннитов – тех, что попали туда не из Германии, а из России. С ним еще, помню, какая-то странная история приключилась – пропал куда-то во время пылевой бури…
Сергиенко тоже усмехнулся, потом, морщась, помассировал плечо и сказал:
– Ладно, пошли доклад начальству писать… об абсолютном этом холодном вакууме и о реликтовых излучениях, которые были всегда. Завтра у нас трудный день.
Они пошли по больничному коридору. Из-за поворота навстречу им выскочил человек в камуфляже и черном берете с эмблемой – скрещенные молнии, большая пяти– и маленькая четырехконечная звезды на синем фоне.
– Братцы!.. – возбужденно закричал он. – Братцы!.. Наши на Плутоне Седьмую Базу взяли! Конец войне!..
29 ноября 1997 года
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Иван становился гигантом и превращался в карлика; он вмерз в глыбу льда, сгнил в земле, растворился в воде, а его сожженный прах был развеян по ветру среди дальних звезд над мирами, империями и временами – не осталось ни пепла, ни воспоминаний о пепле. Прах был отторгнут от праха – звезды отвернулись от него; Так не могло быть, и так не случилось.
Время с грохотом обрушилось на пространство, и все стало на свои места.
…Он шагал среди звезд, которые теперь снова были близко: мириады пылинок объединялись в сообщества, становясь единой мощью, исполинским кулаком, грозящим бездорожью, а потом снова становились пеплом, и его сапоги оставляли на нем глубокие следы.
Мановение руки – и дорога в небеса становилась явью; погода в любой точке пространства не имела значения, но все же он любил осыпающиеся с февральских деревьев крошечные мирки, искрящиеся во тьме. В одной из галактик земля разрослась до неимоверной величины: она была повсюду, хоть и с маленькой буквы; солнце заливало ее, опаляло и обжигало нещадно; и было слишком жарко.
Пахло нагретым металлом, оружейной смазкой, потом, портянками, кислым дымком, свежеразрытой землей, копотью, страхом и весельем; заиндевевшие человеческие скелеты странно меняли свой вид – они то одевались в плоть, обрастая красным мясом, желтой кожей и пропыленной тканью, то снова белые косточки темнели, горели, омывались бесконечными дождями, совсем никому не нужные. Они менялись местами, играли в разные игры, в чехарду в основном, прыгали, скакали, переходили с места на место и вели себя неспокойно. Зачем к Ивану подошли волосатые люди со своими разноцветными свитами, он не совсем понял; он не любил их, не хотел иметь с ними никаких дел, но земля была родная ему, и он горевал. Перед ним проходили, сменяя друг друга, миллионы людей: это были и скелеты, и совсем, казалось, живые, они ковыляли друг за другом, держась за руки, как близкие родственники во время похоронного танца, – и это Иван помнил хорошо…
Он отогнал всех – он знал, что нельзя им ничего отдавать: у них не было того имени, которое было нужно ему. Но вот возникло это имя. Иван боролся с собою: у него было две клятвы, и сейчас одна исключала другую. Он не знал, что ему делать, он никогда не нарушал клятв; он чувствовал, что вот-вот разорвется пополам; но, когда он увидел перед собою одного из тех, кому он поклялся, то он понял, что надо делать. Выполнив одну клятву, он забыл о другой, поправил капитанский погон и четко взял под козырек. Земля потемнела, и скелеты перестали суетиться, быстро рассчитавшись по порядку номеров. Вселенная несогласно дрогнула и тихонько начала разваливаться на маленькие кусочки.., но Иван был уже совсем в другом месте…
Эпилог
– Н-да, – произнес Сергиенко после очень долгой паузы.
– А дальше-то что было?..
Лежащий на койке в госпитальной палате Иван хотел было пожать плечами, но бинты помешали ему сделать это.
– А ничего не было, – сказал он.
– То есть как – ничего?..
– А вот так. Завертело меня, понесло куда-то, пошел совсем уж полный бред – и я очнулся тут.
Сергиенко внимательно посмотрел на Ивана.
– И что же ты сам думаешь по этому поводу?
Иван невесело усмехнулся.
– Что я думаю… Ничего я не думаю. Вы хотите знать, бред это был или какие-то проблески реальности все же имели место?
– Конечно, – кивнул Сергиенко.
– Хорошо, – удовлетворенно произнес Иван. – Давайте разбираться вместе, поскольку вы первый человек, с которым я разговариваю после того, как очнулся… Какое сейчас число?
Сергиенко усмехнулся.
– Шестое декабря тысяча девятьсот семьдесят девятого года, – сказал он. – От Рождества Христова…
– Эге, – сказал Иван, – а почему шестое декабря?
Катастрофа произошла двадцать третьего ноября…
– Два дня тебя вообще не было, – сказал Сергиенко, – и полных двенадцать дней ты лежал без сознания…
Иван посчитал в уме.
– Ладно, – сказал он. – Еще вопрос… Откуда у вас шрам на щеке?
Сергиенко дотронулся до щеки, отдернул руку и проговорил:
– Ты должен помнить, я рассказывал… Курская дуга, в наступлении…
Иван довольно хмыкнул.
– Ну вот, уже хорошо, – сказал он. – Значит, никакого там талисмана немцы не получили, в битве и в войне не победили.., что само собой разумеется, так?
– Так, – усмехнулся Сергиенко.
– Я – Иван Громов, капитан спецгруппы «Святогор» особого подразделения «15» Восемнадцатого Отдела главразведупра Генштаба Минобороны, так?
Сергиенко слегка поднял левую бровь и подтвердил:
– Так.
– А значит, – радостно подхватил Иван, – из этого следует, что дважды два – четыре, вода – мокрая, небо – голубое… и я здоров, и вся эта чепуха мне пригрезилась, правильно?..
Сергиенко сдвинул брови и озабоченно сказал:
– Не правильно.
Иван растерялся. Радостная улыбка сбежала с его лица.
– Что – не правильно?..
– В твоих словах есть ошибка, – сурово произнес Сергиенко.
– Какая же? – спросил Иван, весь напрягшись.
Сергиенко печально покачал головой:
– На самом деле дважды два – пять, – серьезно сказал он.
Секунду Иван смотрел на Сергиенко, выпучив глаза, потом расхохотался:
– Признаю.., признаю свою ошибку…
Он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Сергиенко добродушно усмехнулся и сказал:
– Ну ладно, будем считать, что все обошлось. Врачи обещают тебя выписать уже через недельку…
– Хорошо, – радостно сказал Иван. – А что будет с лабораторией?
Сергиенко покряхтел в затруднении.
– Это, брат, пока неизвестно. После такого взрыва…
– А что, сильный взрыв был? – понизив голос, спросил Иван.
Сергиенко мрачно кивнул.
– Очень сильный. И до сих пор никто не знает почему.., как, кстати, никто не знает и того, где тебя двое суток носило.
Иван легкомысленно хмыкнул.
– А, этот ваш вакуум.., реликтовые излучения. Но теперь-то я вполне здоров? – вдруг с тревогой спросил он.
Сергиенко утвердительно кивнул.
– Да, врачи поручились мне в этом…
– А где это мы? Ни окон, ни дверей…
Сергиенко усмехнулся и похлопал Ивана по руке.
– Не расстраивайся. Подлечишься еще немного, и будут у тебя окна… в большом количестве. Он поднялся со стула, на котором сидел.
– Все, на сегодня хватит. Отдыхай активнее и помни: ты всем нам очень нужен. Побыстрее забывай про свой бред… Но отчет все равно потом не забудь написать.
Он кивнул Ивану и подошел к двери. Иван радостно сказал ему вслед:
– Слушаюсь, товарищ полковник!..
Сергиенко повернулся к Ивану, еще раз дружески ему кивнул и нажал кнопку в стене. Дверь отъехала в сторону: Сергиенко вышел, и она встала на место.
Иван проводил его взглядом и со счастливой улыбкой откинулся на подушки. Дома, подумал он. Дома… И все в порядке. Все на месте, все так, как и должно быть. Он был неизвестно где два дня – пусть!.. Этот их абсолютный вакуум… Ну и что? Он просто проспал эти две недели.., то есть двенадцать дней. Иван счастливо вздохнул и вдруг ощутил легкое сожаление. А все же весело было там… во сне. Бегемоты, двойники, мечи, профессоры. Антарктида, подумал он. Бр-р… Ни о какой холодине не может быть и речи, всем известно, что единственное, чего он боится, – это холод… Куда уж лучше легкий сумрак сновидений… А меча-то и нет, смутно подумал, он сквозь накатывающую ласковую дрему. Ну и ладно… хотя кому он его мог отдать-то? Не пришлось бы обратно забирать, усмехнулся он про себя, – чужая ведь все-таки вещь… Все в порядке, подумал он, засыпая, все в порядке. Мы отдохнем…
В коридоре Сергиенко поджидал высокий грузный человек с кустистыми бровями.
– Ну, Фомич, что скажешь? – спросил он. Сергиенко вздохнул и стал снимать халат. Блеснули золотые аксельбанты.
– Не совсем хорошо, – сказал он. – Не совсем.
– Почему?
– Да этот бред его, – с досадой сказал Сергиенко. – Ты-то все слышал? Ну вот… Надо будет с психиатрами проконсультироваться. Похоже на последствия болевого шока.
– А что такое? – живо спросил грузный.
Сергиенко посмотрел на него и невесело усмехнулся.
– Нет, не так все страшно… Дату сегодняшнюю он помнит, точнее, я ему напомнил.., но, обрати внимание, есть несколько неувязочек.
– Например?
– Например, себя в чине понизил; капитаном назвался, а ведь он уже давно штурм-капитан. Меня вот назвал почему-то полковником, а когда это звание отменили? Ведь он еще и не родился в ту пору.
Грузный хмыкнул.
– Это мелочь. Просто обмолвился. Крейсер-капитан космофлота – все равно что полковник по-старому…
– Ну да, это ничего страшного… А интересные сны ему снились, – улыбнулся Сергиенко. – Красивые… Меч опять же… Сила!
– Положим, Жуков Ла-Манш и безо всяких там талисманов-мечей спокойно перешел, – возразил грузный.
– И когда я на Амазонке за подлодками гонялся, тоже без чудес обходилось…
– Ага… Хотя, надо сказать, все-таки бывало так, что и иконы перед войсками носили…
Тут Сергиенко скривился и потер плечо.
– Болит? – сочувственно спросил грузный.
Сергиенко явно сдерживал стон.
– Болит, – ответил он сквозь зубы. – Чуть тучка какая или фон на полрентгена подскочит – так дергает, что спасу нет…
– Это ты на островах схлопотал?
Сергиенко отрицательно помотал головой.
– Нет, это калифорнийский плацдарм, в сорок девятом. Осколок, черт его дери…
– А-а, это когда ты в одиночку восемь «шерманов» изничтожил? Тебе тогда первого «Георгия» дали?
– Нет, тогда была «Слава»…
Они помолчали.
– Интересно только, – вдруг усмехнулся Сергиенко, – как это он меня тоже в своих бредовостях увидел… Надо же – Александрия Арахосийская!
– А что, такой город и вправду есть? – покосился на него грузный с любопытством. – Что-то я не слыхал.
Сергиенко пожал плечами, невольно при этом поморщившись.
– Есть такой город, есть. Случайно со времен академии помню. Сейчас он, конечно, по-другому называется – Кандагар.
– А где это?
– Да в Афганистане, – сказал Сергиенко и опять слегка усмехнулся. – Уж в этой-то дыре я точно не оказался бы… Снова помолчали.
– Ладно, что делать-то с ним будем? – спросил грузный.
– Что делать, что делать… – проворчал Сергиенко. – Ничего не делать. Выздоровеет. Один ведь из лучших… Полежит недельки три, встанет на ноги – моим заместителем будет. Не начальником же КанзасЛАГа его посылать, на горящее место!.. Все-таки почти десять лет на фронте, боевой офицер.., за последний год все холодные планеты облазил, кровью своей поливая…
– Да-а, – протянул задумчиво грузный, – Таких космодесантников на всей Земле не сыщешь…
Кстати, – тут он усмехнулся, – по поводу Канзаса. Помню, стоял наш полк году этак в пятьдесят третьем в тех краях, в городке Додж-Сити. Так вот, не поверишь, секретарем местного горкома у них значился некий Кугельсдорф! Занимательнейшая личность, сам из немцев-меноннитов – тех, что попали туда не из Германии, а из России. С ним еще, помню, какая-то странная история приключилась – пропал куда-то во время пылевой бури…
Сергиенко тоже усмехнулся, потом, морщась, помассировал плечо и сказал:
– Ладно, пошли доклад начальству писать… об абсолютном этом холодном вакууме и о реликтовых излучениях, которые были всегда. Завтра у нас трудный день.
Они пошли по больничному коридору. Из-за поворота навстречу им выскочил человек в камуфляже и черном берете с эмблемой – скрещенные молнии, большая пяти– и маленькая четырехконечная звезды на синем фоне.
– Братцы!.. – возбужденно закричал он. – Братцы!.. Наши на Плутоне Седьмую Базу взяли! Конец войне!..
29 ноября 1997 года
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41