В самом питомнике, – или, точнее, отстойнике, – собаки были набиты в клетки до отказа. Большая часть из них, от усталости и голода, лежали друг на друге вповалку, лишь иногда слабо огрызаясь на соседей.
Тетя Галя ругала собак матом, сморкалась, и выходила на подъездную дорогу – встречать очередную машину.
Вокруг, насколько хватало глаз, высились припорошенные снегом мусорные холмы. По ним, привлеченные шумом, медленно спускались местные обитатели – бомжи.
– Что за шум, хозяйка? – спросил толстый краснорожий бородач в каком-то нелепом, обрубленном снизу тулупе.
Из сторожки вышли дежурный и начальник смены, которого специально вызвали сегодня на работу и велели «одеться соответственно».
Начальник смены, молодой парень, оделся соответственно: в черное долгополое пальто с белым кашне, из-под кашне виднелась белая рубашка с галстуком, на голове – теплая кепка с «ушами».
Появление бомжей в планы начальства, видимо, не входило.
– Зачем тут это чмо? – сердито спросил он у дежурного.
– Так местный, – вполголоса пояснил тот. – Предводитель ихний. Давно тут живет. Помогает, когда надо.
Начальник покачался с пяток на носки тупоносых черных туфель.
– Знаю я, как он вам помогает, – сказал он. – Убери его. Не дай Бог, вся кодла из конторы приедет проверять. Да еще, я слыхал, мэр может пожаловать. Собы-ытие! – саркастически протянул он. – Десять лет собак разводили, а теперь решили сразу всех передушить.
– Трубы не хватит, – задумчиво сказал дежурный.
– А они трамбовать будут! – хохотнул начальник.
Повернулся к бомжу.
– Эй, как тебя, Борода! Сегодня неприёмный день. Сам уходи, и своих предупреди, чтоб не высовывались.
Борода миролюбиво сказал: «Понял, начальник!» – и полез вверх по мусорному монблану, пока не исчез в морозном тумане, который окутывал вершины рукотворных гор.
Начальник поглядел на нескольких рабочих в ватниках и телогрейках, которые с ломами и лопатами ковырялись у подножия свежей мусорной кучи: делали вид, что работают.
– Холодно, – сказал начальник. – Пойдем, что ли, ещё по маленькой.
А тетя Галя сидела на крылечке питомника, подперев голову рукой в огромной рукавице, и потихоньку плакала.
Вой над поселком постепенно начинал стихать. Уже одна из собаковозок стояла без дела, водители военной техники бродили вокруг машин, а начальство стояло отдельной кучкой на «главной площади» поселка – на конечной остановке автобуса, где были несколько магазинов и почта. Эта могучая генеральская кучка уже изрядно замерзла. И позволила себе распить бутылочку коньяка: генеральские лица стали морковного цвета.
Внезапно послышался звон и грохот. В доме, стоявшем довольно далеко от генералов, там, где обернутые фольгой трубы теплотрассы образовывали арку, внезапно вылетело окно, брызнуло стекло. Из окна во двор метнулся темный собачий силуэт.
– Что это там? – строго спросил один из генералов, повернув голову.
Не дождавшись ответа, поманил пальцем старшего офицера, который стоял неподалеку, тоже в кучке офицеров. Офицер торопливо сунул пластиковый стаканчик товарищу, вытер губы и подбежал.
– Что там? Слышал звон?
– Так точно, товарищ генерал-майор!
– Выясни!
Офицер трусцой ринулся в переулок, за ним поспешали двое омоновцев.
Они добежали до дома, где послышался звон, заглянули через забор. В доме выхлестало окно, занавеска вывалилась наружу. Во дворе никого не было.
Офицер замешкался, не зная, что предпринять. И, пока он так думал, опершись рукой о покосившийся забор, внезапно перед самым его лицом появилась страшная морда. В первую секунду офицер подумал: «черт!», – потом, уже выхватывая из кобуры ТТ, разглядел – это был человек. Странный, прямо скажем, но все-таки человек.
Он был небрит, и не просто небрит: казалось, лицо было покрыто мохнатой шерстью.
– Э-э… – протянул офицер. – Ты чего, хозяин?
Существо молчало, тяжело дыша.
– Двери, что ли, не хватило – в окно вываливаешься? – спросил кто-то.
– Да он, видать, с перепою, – отозвался другой омоновец.
Офицер выслушал всех, еще раз поглядел на человека. Человек тяжело дышал, изо рта разило чем-то тошнотворным. Руки он прятал за пазухой телогрейки.
– Ладно, обойдемся без скандала, – сказал офицер мохнатому. – Иди спи. Да окно одеялом завесь, – выстудишь избу-то.
Существо качнулось, напряглось. В зловонном рту заклокотало, и низкий, хриплый голос отчетливо произнёс:
– Оставь.
Офицер уже повернулся было уходить, но остановился.
– Чего «оставь»?
Существо опять качнулось, словно слова давались ему с трудом:
– Оставь нас в покое, – выговорило оно.
– Да я тебя и не трогаю!.. – начал было офицер, и осёкся. Прямо на него глядела медвежья морда с открытой пастью, и из пасти капала слюна.
Офицер отскочил, путаясь в кобуре. Омоновцы подняли автоматы, повернулись к начальнику, ожидая команды. Но команды не последовало: пока офицер вытаскивал пистолет, снимал с предохранителя, – медведь исчез. Исчез, будто его здесь и не было. Пустой белый двор с навесом. Под навесом, – тележка с алюминиевой бочкой – по воду ходить; аккуратная поленица берёзовых дров. Лопата для снега… Двор как двор.
Только занавеска, вывалившись из окна, шевелилась на ветру. Да под окном поблёскивали рассыпанные осколки стекла.
– Тьфу, зараза… – перевёл дух офицер. – Иван! Позови сюда участкового. Пусть всё проверит. Леший тут, что ли, живет?.. Вот же гадство, как напугал.
Он совал ТТ в кобуру, но рука так дрожала, что пистолет никак не слушался.
Джулька проснулся. Он лежал, не шевелясь, лишь слегка водил одним чутким, как локатор, ухом. Сквозь тявканье, визг, рычанье бродячих собак Джулька ясно чувствовал, что переулок заполнен чужими, непрошеными гостями.
Джулька полежал, прислушиваясь, соображая. Вздохнул и поднялся на нетвердые ещё лапы. Толкнул мордой хлипкую дощатую дверцу. Щеколда легко опустилась от толчка и Джулька выбрался на свет.
Свет был ослепительным. Белый снег, белое небо, – белый, белый мир. Джулька потянул воздух носом. Да, сегодня в мире творилось что-то неладное. Совсем, совсем неладное.
Джулька прошел по тропинке, пробитой Андреем в сугробах, вышел в огород, и неторопливо побрел к забору, отделявшему двор от улицы.
Пока он болел, и конуру, и площадку перед ней в углу огорода изрядно занесло снегом. Джулька поворчал, и упал прямо в снег, прижимаясь боком к забору.
За забором слышался шум: скрипел снег под чужими, уверенными шагами, в отдалении фырчали моторы. Лаяли охрипшие собаки и доносились человеческие голоса.
Джулька лежал, принюхиваясь, с равнодушным видом, полуприкрыв глаза. Он уже знал, что сейчас произойдет. Он предвкушал, он наслаждался предчувствием великого представления.
И вот шаги приблизились. Тяжелые, чужие шаги.
Джулька почти неохотно приподнялся, упёрся передними лапами в доски и высунул голову.
Генерал-майор Лавров, совершавший обход поля боя, не особенно торопился. Мороз спал, да и коньячок, устроившись в обширной утробе, приятно согревал изнутри. Вся свита нестройно брела в субординационном отдалении, разглядывая заборы, голые деревья, старух, торчавших в запотевших окошках.
– Деревня и деревня, – сказал кто-то. – Никогда бы не поверил, что до центра города отсюда – двадцать минут.
– Э-э, ты еще на Втором поселке не был! Во где зона! В смысле, по Стругацким – экологического бедствия, – подхватил второй офицер. – У меня там знакомый живет, в общежитии завода ДСП.
– А зачем он там живет?
– Ну, во-первых, больше негде. А во-вторых, там ему удобно: он три комнаты соединил, получилась квартира. Правда, горячей воды нет и канализация забивается. Зато, прикинь, недавно хвалился, что платит за все про всё 45 рублей! Со светом, прикинь? Он там, кажется, единственный нормальный человек. Остальные нигде не работают. Бутылки собирают, металл воруют. И незаконных там много. И русские мигранты, и молдаване, и чеченцы. Прикинь, только цыган нет. Пьянь страшная. Половина общаги разбавленным спиртом торгует. Этот мой друг – он художником, вообще-то, работает, – рассказывал: на выборы у них любят ходить. Ну, которые с пропиской. Выборы у них там – праздник, ну, они и наряжаются, как на праздник. И вот, говорит, вышла одна баба, у ней мужик пьяница, колотит её постоянно, – так вот, пошла на выборы: вся принаряженная, в допотопном платье, бигудями завитая, накрашенная. А под глазом – во-от такой фингал! Прикинь!
Оба засмеялись. Генерал хотел обернуться, недовольство лицом выразить, и не успел.
Прямо перед ним над забором поднялась невообразимая львиная морда. Слегка помятая, вроде, даже добродушная. И пророкотала:
– У-у… Ав!
Звук оказался за пределом возможностей человеческого восприятия. С генерала снесло шапку, а сам он, отскочив, сел в снег.
Смешки сзади затихли. Генерал в ужасе смотрел на морду и беззвучно шевелил губами. Потом стал наливаться красной, синюшной даже, краской. Цапнул себя за кобуру. И вспомнил, что кобура – для вида: набита бумагой. Ему по нынешней его должности пистолет с собой носить не полагалось.
Повернувшись к оторопевшей свите, рявкнул почти молодецки:
– Ствол!
Кто-то подбежал, услужливо подал ему АКС. Генерал, сидя, выхватил у него из рук автомат и нажал на крючок.
Отдача, с непривычки, оказалась слишком сильной. Генерал грузной спиной повалился на дорогу, а автомат продолжал прыгать у него в руках, и сверху на генерала падали черные ветки, сухие зазимовавшие листья, хлопья снега, и со свистом летели брызги от расщепленных досок. И шипели, плавя снег, далеко отлетавшие стреляные гильзы.
– Баба!! – чужим, страшным голосом взвизгнула Алёнка, бросаясь к окну. – Баба, что это?
Баба вздрогнула, засеменила к другому окну.
Автоматная очередь стихла.
– Баба, баба! – уже плачущим голосом звала Алёнка.
– Вот ироды! – выговорила, наконец, баба. – Уже стрелять тут удумали.
Аленка подбежала, затеребила бабкин подол. Глаза – испуганные, в половину лица.
– Баба, это что – война?
– Да кто их, проклятых, разберет! Должно, с собакой не справились. Может, бешеная попалась. Тьфу-ты, грех!..
Она сунула ноги в галоши, накинула драный грязный пуховик с капюшоном.
– Я выйду погляжу. А ты дома сиди!.. Как бы окна, ироды, не побили…
Она распахнула тяжелую дверь, шаркая, выбежала из избы. Через минуту с улицы донёсся её хриплый, но сильный, совсем не старушечий голос:
– Это вы чо тут, а? Начали с собак, а закончить людьми хотите, а?
К её голосу сейчас же присоединился хор других голосов – соседей.
А потом проревело раскатистое:
– Ма-алчать!!
Отовсюду по переулку бежали люди: жители, военные, милиция.
Генерал по-прежнему сидел на дороге; с тупым и равнодушным видом рассматривал автомат.
– Да я тебя… – раскатилось сзади, – под трибунал! Стрелок говнистый! Генерал сраный! – этот был толстомордым, в зимнем камуфляже, с двумя большими звездами на погончиках. – Да тебя сюда для чего поставили? Коньяк жрать?..
Потом, слегка успокоившись, толстомордый, прошипев напоследок: «развелось тут у вас тыловых генералов», спросил у кого-то:
– В кого он палил?
– Собака тут, товарищ генерал-лейтенант… – пояснил офицер. – Здоровенная такая, как лев. Высунула морду из-за забора, да как рыкнет. Ну, товарищ генерал-майор по нему и вдарили.
– Кто ему автомат дал?
Из кучки омоновцев нехотя отозвались:
– Ну, я… Только я не давал…
Омоновец замолчал, не зная, как объяснить, что его автомат сначала оказался в руках какого-то странного местного жителя, – вырвал он его из рук, что ли, в суматохе? – а потом уже – у генерал-майора.
– Записать фамилию, – приказал толстомордый. – Что там с собакой?
Один из военных заглянул через забор.
– Сдохла псина. Вон, забор весь в дырах.
– Собака на цепи?
– Никак нет…
– Зайди в дом, выясни, почему.
Толстомордый мельком глянул вокруг:
– Значит, так. Отставить операцию. Жителей – по домам. Пройти по всем переулкам, выяснить, нет ли пострадавших. Гильзы соберите. А ты…
Он повернулся к генерал-майору.
– Иди в машину. Пиши подробный рапорт.
– Какой? – нехотя отозвался тот, все ещё сидя на дороге.
– Как хрен кривой! – вполголоса отозвался толстомордый.
– А ты мне не указ, – тускло промямлил Лавров.
– Жаль, что не указ. А то бы я тебя сейчас рядом с этим псом положил, – проскрежетал всё так же вполголоса генерал-лейтенант.
Из-под забора просачивалась кровь, и сугроб становился розовым. Генерал-майор Лавров не без труда поднялся: штаны у него были мокрыми. Поглядел вокруг, удрученно развёл руками.
– Товарищ генерал-лейтенант! Мальчонка там! – испуганно крикнул кто-то.
Толстомордый тяжело глянул на Лаврова.
– Живой?
– Ранен, вроде…
– Тьфу, твою мать!.. Пойдем во двор.
Алёнка торопливо накинула курточку, выскользнула во двор. Ворота были открыты. Она выглянула: в переулке, неподалеку от её дома, толпилось множество людей, больше всего – военных. Бабы нигде не было видно.
Алёнка вернулась, заперла входную дверь, ключ положила под коврик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51