– Ну, тогда не знаю, как тебе помочь. Тебя же увидят на улице – и если сразу не пристрелят, как оборотня, так точно в кутузку заметут.
Рупь-Пятнадцать помолчал, напряжённо морща лоб. Наконец признался:
– Скучно мне там.
Бракин внимательно посмотрел на него, что-то решая про себя. Потом неожиданно спросил:
– А как ты вылез?
– Дак через гараж! Они только про один ход знают, где горело. В другие спускались через подполье или через люк в сарае. А я в это время в гараже сидел. Ну, не в этом, который на переулке стоит, а в дальнем, заброшенном. Я давно тот выход знаю: вместе с Алёшкой его устраивали. Там стена не бетонная – доски. Так я эти доски отодрал и ход прокопал, метра три. Давно, летом еще. И прямо в гараж. Мотоцикл там старый с коляской. Ну, и рухлядь всякая. А запор – так себе, на честном слове. Алёшка замок поставил сквозной, с двух сторон открывается. Он тем ходом, бывало, к бабам бегал, чтоб отец не узнал. У них же нравы были строгие. А ключ я сам сделал.
– Ладно, понятно, – сказал Бракин. – Я этот гараж знаю. Он как раз на углу, а за ним – заколоченный дом. Кстати, чего ты в этом доме не живешь?
– А боюсь. Он же на продажу, соседи за ним приглядывают. Заметят, гадство, донесут, – и опять повяжут.
Он посидел, криво усмехнулся. Бракин понял, что Рупь-Пятнадцать чего-то не договаривает. То ли боится кого?
Бракин налил свежезаваренного чаю в треснувшую «гостевую» кружку, щедро насыпал сахару.
– На, грейся.
Бомж с благодарностью принял чашку. Видно, чайком он был неизбалован. От первых же глотков его прошиб пот, он снял шапку с вымытых светлых волос.
Допил. Покосился на Бракина и сказал:
– Я тебе верю. Поэтому тебе – расскажу.
Он сделал паузу, смешно морща лоб.
– Страшно мне там, в подземелье. Гости там начали появляться.
– Кто? – спросил Бракин и пригладил усики.
– Ты не поверишь – Коростылёв.
Бракин подался вперед:
– А ты его откуда знаешь?
– Ну… Я ж тут давно живу, на переулке многих знаю, а уж этого трудно не узнать.
Бракин вспомнил белое бритое лицо с глубокими складками морщин от ноздрей до подбородка, разбитое стекло в очках…
– Это точно, – проговорил он. – Такого трудно не узнать.
– Ну вот, – Рупь-Пятнадцать подвинулся ближе. – Только он не один. Ещё появляется – не поверишь, – белый волк.
– Волчица, – машинально поправил Бракин и добавил: – Почему не поверю? Поверю.
Рупь-Пятнадцать уставился на него и молчал несколько секунд.
– Дак ты знаешь?
– Пришел волк – весь народ умолк… – сказал Бракин. – Про волчицу больше всех Рыжик знает. Если бы она говорить умела, – многое бы про неё рассказала, – Бракин кивнул на дремавшую собачку, которая, не открывая глаз, только повела острым лисьим ухом.
Рупь-пятнадцать не понял, поглядел на собаку.
– Ну, так что дальше? – спросил Бракин. – Появляются они там, и что делают?
– А не знаю! – в сердцах ответил Рупь-Пятнадцать. – Прячусь я. Мельком только и видел. Проходят по подземелью, и исчезают. Я думаю, – он вовсе перешел на шёпот, – что они мой запах уже знают. Знают, что я там. Но я им не нужен. Я, чуть тень замечу, – а у меня там кильдымчик такой оборудован, коптилка горит, – так бегом в гараж. И сижу, пока не околею. Потом загляну внутрь – тихо. Никого. Я уж в гараж одёжи натаскал. Но тут морозы вдарили, – ничего не спасает. А костерок не разложишь, – дым повалит.
Рупь-Пятнадцать уныло вздохнул и повесил нос.
Бракин спросил серьёзным голосом:
– Знаешь дом, где жил Коростылёв?
– Как не знать! Проклятое место.
– Вот именно. Оттуда вся зараза и пошла.
Бракин налил еще чаю, закрыл печную трубу, походил по своей каморке.
– А больше в подземелье никто не появляется?
Рупь-Пятнадцать поперхнулся чаем, закашлялся. Вытаращил глаза на Бракина и тихо спросил:
– Откуда знаешь?
– Догадался.
– Ой, – сказал Рупь-Пятнадцать и поднялся. – Засиделся я у тебя. Отогрелся уже, и то ладно, спасибо.
Бракин положил ему руку на плечо:
– Я даже догадываюсь, кто.
Рупь-Пятнадцать съёжился и спросил жалобным голосом:
– Кто?.. – так, как будто боялся ответа.
– Наташка.
Рупь-Пятнадцать упал на табурет, вытаращив глаза.
– Как узнал-то?
– Сначала Лавров, потом Густых, потом – она. Они все мёртвые, и все ходили, как живые. Это потерянная душа, египтяне называли её Ка. И еще было предсказано, что Египет будет сражаться и победит в некрополе. В царстве мёртвых, значит.
– Ка, – тупо повторил бомж и слегка встрепенулся. – А Лавров – это кто?
– Тот, что собаку застрелил.
– Андрейкину-то? Джульку? Зна-аю!..
Бракин тоже выпил чаю, и начал быстро собираться.
– Вот что, Уморин-Рупь-Пятнадцать. Я с тобой пойду.
– В подземелье? – ахнул бомж.
– Ну.
Рупь-Пятнадцать поднялся и спросил тихо:
– А не забоишься?
– Забоюсь. Ты мне, главное, покажи, где прятаться и куда бежать. А сам можешь в своем кильдыме закрыться. К тебе они не полезут, не нужен ты им. Ты, кстати, рисовать умеешь?
– Ась?
– План своего подземелья нарисовать сможешь?
– Ну… примерно только…
– Ну-ка, нарисуй.
Он вырвал из общей тетради листок, положил авторучку. Рупь-Пятнадцать снова сел и старательно, высовывая язык, нарисовал что-то вроде лабиринта.
Бракин повертел план так и этак, проворчал:
– Ты случайно в детских журналах не печатался?.. Ладно, пошли.
Рупь-Пятнадцать ничего не понял, но с готовностью напялил шапку на самые глаза.
– А откуда ты мою фамилию знаешь? – спросил он, выходя.
– Добрые люди сказали…
Бракин зажег фонарь, но и без фонаря было видно, что в заброшенном гараже кто-то успел побывать. Металлическая дверца была сорвана с верхней петли и углом утопала в снегу.
Бракин вошел, посветил. Выход из подземелья был разворочен, словно в проход пролезала какая-то необъятная туша. Мотоцикл лежал у стены на боку, а гнилой дощатый пол вздыбился.
Рупь-Пятнадцать тихо ойкнул.
Бракин посветил внутрь лаза, увидел покрытые изморозью неровные земляные стены. Потом вышел. Деловито спросил:
– Ты снег возле гаража чистил?
– Не-а. Сюда же давно никто не ходит.
Бракин наклонился, посвечивая фонарем, стал разбираться в следах.
– Кто-то вышел погулять, – заметил он. – Ну, ты вот что: посторожи здесь. Если что заметишь опасное – сигай в сугроб, или вон, за забор. Держи фонарь. Собаку, если что, ослепить сможешь.
– А ты? – испуганно спросил Рупь-Пятнадцать.
– А я влезу, погляжу…
Он свободно опустился в лаз, оказался в довольно узком и кривом туннеле, пополз вперёд, пока не упёрся в доски. Сдвинул их, как научил Рупь-Пятнадцать, и спрыгнул вниз. Под ногами был твёрдый, зацементированный пол.
Бракин прислушался. Кругом царила тьма, было душно и очень холодно.
Вспоминая план, нарисованный Умориным, сориентировался, встав спиной к доскам, и двинулся налево. Коридор был длинным, и, судя по ощущениям, достаточно высоким и просторным.
Он дошел до поворота и приостановился. Налево вёл ход в один из нежилых домов. Направо – в главный туннель. Бракин осторожно пошел направо.
И замер. В полной, непроницаемой тьме чувствовалось движение, шорох. Бракин опустился на корточки, принюхиваясь. Но запах был только один – запах гари. Причем гарь была едкая, – должно быть, от пластиковых ящиков и упаковок, в которых хранились цыганские припасы. Надо надеяться, что эта гарь перешибает собачье чутье, и обнаружить присутствие Бракина даже белой волчице будет трудно.
Странный шум возник у Бракина в голове. Ему показалось, что он слышит чей-то разговор. Это был, конечно, не разговор, а неясное порыкивание и ворчание. Но, странное дело, стоило Бракину вслушаться, как он стал различать смысл разговора.
– Все люди – ничтожества, – произнес низкий завораживающий голос. – Ни на кого нельзя положиться.
– Подождём немного, – свистящим шепотом ответил собеседник. – Цыганка найдёт его.
– Мне надоело ждать. Я жду девять тысячелетий, и уже устала. Вас всех следовало истребить ещё во времена Сехмет, но владыка пощадил оставшихся в живых. А этот пёс – я знала, что он околеет в промёрзших болотах, и он околел. Но кто-то оживил его. Кто-то, посланный Киноцефалом.
– Цыганка найдет пса, – примиряюще просвистело в ответ. – И тогда мы устроим последнюю битву. Битву в некрополе.
– Замолчи. Замолчи. Ты мешаешь мне слушать.
Бракин взмок от страха и медленно-медленно начал подниматься на ноги.
– Я чую. Чую одного из тех, кто должен был умереть, но остался жив из-за твоей глупости. Молчи!
Раздался легкий шорох, подуло леденящим сквозняком. И, уже не пытаясь сохранять тишину, Бракин метнулся назад по тоннелю. Он пулей пролетел всё расстояние, едва не пробежав мимо входа в тайный лаз. Ему казалось, что сзади его догоняет голубое мертвящее сияние – бесшумное и смертоносное, в образе безжалостной седой волчицы.
Бракин вывернул доски, ужом скользнул внутрь и вылетел с той стороны лаза, будто у него появились крылья.
Не задерживаясь в гараже, он кинулся к выходу, огляделся, и спрятался за углом, прижавшись к проржавевшей стенке.
Над Черемошниками, в разрывах белесых облаков, плыл холодный колючий месяц. Всё было тихо и мёртво кругом.
Внезапно из тьмы выплыла фигура. Бракин быстро опустил руку в карман, но тут же с облегчением вздохнул: он узнал понурый силуэт бомжа.
– Ну, как сходил? – буднично спросил он.
– Отлично! – Бракин перевел дух. – Ты тут никого не видел? Тогда пошли.
И двинулся к ближайшему поперечному переулку.
– Куда? – опомнился Рупь-Пятнадцать.
– К Алёнке. Или к Андрею, – если дети сообразили перенести Тарзана к нему.
Наташка на секунду замирала возле тёмных домов и, глядя на окна, долго и сосредоточенно прислушивалась. Постояв и уяснив что-то важное для себя, она двигалась к следующему дому. И снова останавливалась, устремив пронзительный взгляд в тёмные окна, в глубину комнат.
Иногда, засомневавшись, она задерживалась возле дома дольше обычного. Ей мерещились запах Девы и смрад старого больного пса. Она ненавидела болезнь и старость. Теперь-то она точно знала, что умирать следует как можно раньше, – задолго до того, как начнутся болезни, и уж конечно до того, как мозг подаст сигнал и включится бомба с часовым механизмом, спрятанная в каждом живом существе. С этого момента отравленные смертью невидимые существа начнут свою работу, проникая с током крови повсюду, до кончиков ногтей, и повсюду заражая смертью бессмертные живые клетки.
Слава Сараме, с ней этого не случилось.
Наташка отошла от очередного дома, принюхалась. Она неслышно и мягко ступала по снегу, она скользила по нему, почти не оставляя следов. Её тело – это было лучшее, что знал за последние перевоплощения беспокойный и вечно неутолённый дух Ка.
Она скользила мимо домов, но некоторые вызывали у нее подозрения. Иногда она не только долго стояла, вглядываясь во тьму спален и сараев. Она перескакивала через штакетник, обходила дом вокруг, заглядывала в окна.
Она видела спящих женщин; среди них попадались и молодые, и даже почти такие же красивые, как она сама; но они не были Девами. От них разило потом, мочой и месячной кровью.
Попадались и старые больные псы. Но все они умирали от включившегося механизма смерти, а не от ран. К тому же они были напуганы, и либо жались в своих конурах, тоскливо и жалобно тявкая во сне, когда месяц заглядывал к ним; либо, если хозяева прятали их в домах, дрожали от ужаса у порогов.
Наташка качала головой, глаза её гасли, и она продолжала свой путь.
Бракин схватил Уморина за плечо и прошипел в самое ухо:
– Т-с-с! Видишь? Вон она!
Уморин встал на цыпочки и начал озираться. Потом рискнул шепотом спросить:
– Кто?
– Наташка. Вернее, то, что от неё осталось.
Уморин вгляделся в дальний конец Стрелочного переулка. И вдруг присвистнул:
– Ба! Да это же Наташка!..
Больше он не успел ничего сказать: Бракин крепко, двумя руками, зажал ему рот.
Ка почувствовал движение позади.
Остановился, подозрительно оглядел переулок.
К счастью, они стояли довольно далеко, в тени забора, к тому же Бракин немедленно поволок слабо упиравшегося Уморина за угол.
– Ты чо? – обидчиво спросил Уморин, едва получив возможность говорить. – Это ж наша цыганка, Наташка! Поди, ходит, спирт предлагает. Или золото там…
– Какое золото?? – прошипел Бракин. – Идем скорее, пока она ещё далеко. Если со Стрелочного начала, – нескоро до Аленкиного дома доберется…
– Дык… – начал было Уморин и умолк, заторопившись за Бракиным.
– Теперь я знаю, почему тебя Рупь-Пятнадцать прозвали, – сказал на ходу Бракин. – Раньше думал: наверное, ему раньше вечно «рупь-пятнадцать» на бормотуху не хватало. А теперь понял. И раньше, и теперь. И не на бормотуху. Так. Вообще не хватает.
– Ну, – согласился Уморин и больше ничего не добавил.
Кто-то мягко трогал Алёнку за плечо, щекотал висок.
– Отстань! – хотела сказать Аленка, и проснулась.
Над ней мелькнул смутный силуэт.
Она привстала, протерла глаза и шепнула радостно:
– А чего ты так долго не приходил?
– Тише.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51