– И так много крови.
– Значит, все кончено? – с мукой в голосе спросил он. Она отвела прядь волос с его лба, как прежде сделал он.
– Последние пять лет ты жил, Карум Длинный Лук, – но я не жила.
– Что ты такое говоришь?
– Если я расскажу, ты не поверишь.
– Расскажи. Я поверю.
И Дженна рассказала ему о греннах, о пещере и о роще. Описала Альту в зеленом с золотом платье, поведала об ожерелье, браслете и короне. Все это время Карум качал головой, словно не веря своим ушам.
– Я же сказала, что ты мне не поверишь.
Карум взял ее руки в свои, потрогал кольцо жрицы на мизинце и переплелся с ней пальцами.
– В нашем клане говорят: «Коли нет мяса, ешь хлеб». В то, что ты говоришь, Дженна, поверить невозможно – но иного объяснения у меня нет. А лгать мне ты бы не стала. Все эти пять лет тебя не было – только слухи о тебе ходили. Ты говоришь, что провела их в глубине холма вместе с греннами и Альтой, и что эти пять лет уместились в один день и одну ночь. Ты предлагаешь мне хлеб вместо мяса – и мне ничего не остается, как только принять его из твоих рук. – Он прижал ее руки к своей груди, и она почувствовала, как бьется сердце под его кожаным камзолом.
– Тебе семнадцать и еще пять, и ты все эти годы прожил. Мне тринадцать и пять, но я по-прежнему чувствую себя тринадцатилетней.
Он поцеловал ее в лоб.
– Ты никогда не была тринадцатилетней, Дженна. У тебя нет возраста. Но я терпелив, как дерево. Я подожду.
– Как долго?
– А как долго ждет лавр? Или дуб? – Он отпустил ее руки, но Дженна по-прежнему чувствовала тепло его кожи.
Бок о бок они вернулись к королю, Питу и Катроне.
Солнце опускалось, заливая небо красным пламенем, и холодный ветерок гулял в развалинах, поднимая маленькие вихри пыли из-под ног. Вечерние трели птиц за дорогой оттеняли басовитые голоса мужчин.
Петра и мальчики, подойдя к Дженне, стали плечом к плечу, и король вполголоса обратился к ним:
– Мы долго ждали вас, Дженна, – или кого-то вроде вас. Наши люди бьются доблестно, но мы так одиноки.
– Тут все наше войско, – вмешался Пит. – Славные ребята, храбрые и верные, – но, кроме них, у вас нет никого.
Катрона, подсчитав, видимо, их численность, кивнула.
– Но что же мы можем? – сказала Дженна. – Нас всего-то шесть человек. Однако мы готовы помочь вам, если это поможет сестрам.
Пит прочистил горло, но король его опередил:
– Люди уже говорят о тебе – Белой Деве, Анне, которая заставила преклониться Быка и Гончую. Старые предания у всех на устах.
– Они хорошие ребята, – добавил Пит, – но готовы верить во что угодно.
– Однако ты не веришь, что я Анна, – со смесью облегчения и досады сказала Дженна.
– «Вера – это старая собака в новом ошейнике», – ответил Пит.
– Но ведь есть знаки, – сказал Карум и продолжил, загибая пальцы: – Три матери, белые волосы, Бык и Гончая…
– Меня не надо уговаривать, братец, – сказал король. – Я и без того знаю, как сильно мы в ней нуждаемся. И Пит тоже. Мы и без веры обойдемся. Что же до наших людей…
– Если Анна будет с нами, – подхватил Пит, – многие, думаю, примкнут к нам, чтобы следовать за ней.
– Но прежде чем начать сызнова, я должна покончить со старым, – заметила Дженна. – Не забывайте – об этом тоже сказано в пророчестве.
– От старого и без того осталось не так уж много. – Король хлопнул себя по больной ноге. – Мой отец убит и мачеха тоже. Моего старшего брата злодейски зарезали в ванне, выпустив его кровь в мыльную воду, и я теперь по праву король. Но на троне сидит эта жаба, Калас, отравляя самый воздух, которым он дышит, вонью своего пиджи, мы же вынуждены обитать в этих развалинах, где троном мне служит камень. – Голос короля стал хриплым от гнева, и глаза превратились в узкие щели.
Дженне снова подумалось, что он похож на волка или на одичавшую в лесу собаку.
– Да и ваша старая жизнь кончилась, – мягко напомнил Дженне Карум.
Она содрогнулась, вспомнив мертвых сестер в залитых кровью камзолах и передниках.
– Да, – точно спохватившись, добавил Горум, – женщины в десяти хеймах зверски перебиты, а их дочери подверглись насилию. – Он выговаривал слова медленно, но хрипота в его голосе не проходила. – Не кажется ли тебе, Анна, что это и есть конец?
– В десяти? – глядя перед собой невидящим взором, повторила Катрона. – В десяти хеймах?
– Я не знаю. Не знаю, конец это или нет, – прошептала Дженна, кладя руку ей на плечо.
Горум улыбнулся своей волчьей улыбкой.
– Для моих людей и этого довольно. И потому они охотно пойдут за своим королем и своей королевой – ведь в пророчестве сказано и об этом.
– Нет! – вскричал Карум, раньше других поняв, о чем речь.
– Людям нужен какой-то знак, – терпеливо, словно говоря с детьми, сказал король. – Нужен прямо сейчас. А что же может быть лучше свадьбы? Мой отец женился на женщине из Долин – почему бы и мне не сделать того же?
– Никогда! – снова воскликнул Карум. – И думать не смей!
– Мне приходится думать о многом, брат, ибо я, как подобает королю, думаю о благе моего королевства. Из тебя поэтому вышел бы скверный король – счастье для Долин, что я еще жив.
– Но не можешь же ты ее принудить.
– Я сделаю то, что должен сделать. – Горум больше не улыбался. – Так же поступишь и ты. И она.
В наступившей тишине птичий щебет прозвучал, как боевой клич, и Дженна сказала:
– Никогда! Здесь для тебя нет ничего. – Она ударила себя кулаком в грудь.
– Милое мое дитя, – сказал, подавшись к ней, Горум. – Первое, что преподал мне отец как будущему властителю было: «В совете королей сердце не имеет голоса». Здесь, – он стукнул себя в грудь, – тоже нет ничего для тебя. Я люблю тебя лишь глазами моего младшего брата. Зато мой народ полюбит тебя – за твои белые косы и твою историю. Всякое царствование – это череда символов и знаков.
– Нет! – сказала Дженна. – Ты меня не принудишь. А если ты это сделаешь, то будешь не лучше той жабы на троне, хоть твое дыхание и чище. Зачем тогда власть, если сердце не смеет высказаться?
– Она права, – сказала Катрона. – И мне ты ни слова не сказал о женитьбе, хотя много чего наговорил.
– Брачные намерения короля не касаются тебя, женщина из хейма, – бросил король.
Но тут, не дав Катрене ответить, в круг вышла Петра и заговорила подвывающим жреческим голосом:
– Пока мужчина говорит так с женщиной, о конце не может быть и речи, сколько бы хеймов ни погибло – один, десять или все до единого.
– Верно! – воскликнул Марек.
– Эта война не только твоя, но и наша, государь, – сказала Катрона. – Даже больше наша, чем твоя.
– Ваша, хотя Калас украл у меня трон? Никогда! – вскричал Горум.
– Началось все с того, что Гаруны украли у нас землю, – брякнул Сандор, сам не меньше других изумившись собственной смелости.
Джарет, схватившись рукой за горло, тоже пытался что-то сказать, но слова его так и остались непроизнесенными.
– Чьей бы, ни была эта война, – сказал Карум, положив руку на плечо Дженны, – негоже выкупать королевство такой ценой.
– Это мое королевство, брат. Не твое. Не забывай об этом. Оно мое, пока жив я и мои наследники.
– Не стану я женой короля и не дам ему наследников, – сказала Дженна. – Не стану, что бы там ни говорилось в пророчестве.
– Вприщурку, – тем же вещим голосом изрекла Петра. – Пророчества следует читать прищурясь, иначе мы прочтем их неверно.
– Но должен же быть какой-то знак, – сказал король, пытаясь вернуть себе главенство. – И этот знак…
– Я знаю, какой знак нужен людям, – сказал внезапно Пит. – И это не свадьба. – Он оставил своих собеседников и крикнул воинам: – Все сюда. Сейчас вы убедитесь, что Белая Дева вернулась.
Войско собралось в круг около короля и остальных. Пит шепнул что-то одному воину, и тот отошел куда-то с серьезным лицом.
– Скажи им слово, – тихо сказал Пит королю. – Скажи, кто она, и прибавь, что скоро они увидят это воочию.
Король вскинул руку, и тут же настала тишина. Дженна никогда бы не подумала, что столько мужчин могут вести себя так тихо.
– Все вы слышали о Ней, – начал король. – И говорили о Ней.
Дженна невольно расправила плечи и вскинула голову.
– Это Белая Дева.
Петра подхватила высоким, всем слышным голосом:
– «И сказал пророк: „Белое дитя с черными глазами родится от девы в зимнюю пору. Бык в поле, гончая у огня, медведь в берлоге, кошка на дереве – все склонятся перед нею и воспоют…“
Воины, происходящие из Гарунов, подхватили нараспев:
– «Славься, славься, славнейшая из сестер, ты, что бела и черна, ты, что сочетаешь в себе свет и тьму, чье пришествие означает и начало, и конец».
Петра завершила пророчество:
– «Трижды ее мать будет умирать, и трижды она осиротеет, и будет она отделена от других, дабы все могли узнать ее».
– Верно, она бела и черна, – крикнул кто-то.
– И я слышал, как она говорила о трех матерях, – подхватил другой.
– И это ее меч сразил Гончего Пса, – сказал король, – и уложил его в безымянную могилу, и спас принца Карума.
Воины после мгновения тишины взревели в один голос:
– Гончая!
– И это ее меч отсек руку Быку, большому бугаю Каласа, который после умер от гнилой горячки, – сказал король.
– Бык! – в тот же миг взревели воины.
Посланник Пита вернулся, расталкивая толпу. Он тащил за рубаху связанного пленника.
Пит пошептал что-то на ухо королю, и тот медленно улыбнулся. Дженне не понравилась эта улыбка.
– В пророчестве сказано: бык и гончая, медведь и кошка склонятся перед нею и воспоют…
– Преклонись. Преклонись, – заявили хором воины, а Пит толкнул Медведя на колени перед королем, распахнув рубаху пленного так, что открылась поросшая черными волосами грудь.
– Пой, ублюдок, – приказал король. – Пой.
Медведь, подняв голову, плюнул на руку короля, и все умолкли. Пит выхватил меч. Медведь встретил это ухмылкой, а Пит протянул меч Дженне.
– Убей его. Убей его, девочка. Тогда они все пойдут за тобой, как один, и ты сможешь выйти, за кого хочешь!
Дженна взяла меч обеими руками – он был вдвое тяжелее ее собственного – и приблизилась к коленопреклоненному пленнику.
– Что ты скажешь на это? – шепнула она в его запрокинутое лицо.
– Скажу, что ты Альтина сука и ничем не лучше кобелей, которые бегают за тобой. Бей – другого случая у тебя не будет.
Она подняла меч над головой, сделала три вдоха латани и начала стократ читать заветный стих, чтобы успокоиться. Досчитав до десяти, она ощутила знакомую легкость и вылетела из тела, глядя на сцену внизу. Коленопреклоненный узник смеялся ей в лицо. Позади него стояли Пит, Карум и король, а впереди – оборванное королевское воинство и ее друзья. Чуть подальше, чуя людское волнение, топтались стреноженные кони.
Дженну влекло к троим за спиной у Медведя, прочь от слитного жара толпы. Ее прозрачные пальцы поочередно коснулись головы каждого из троих. Пит горел ровным белым огнем, не меняясь. Король был вместилищем синевато-белого обжигающего льда. А Карум…
Дженна не сразу решилась коснуться его. Она живо помнила тот раз в Ниллском хейме, когда обнаружила у него внутри неистовый, чуждый ей жар. Тогда она отпрянула, убоявшись его неведомых страстей.
Но теперь она стала крепче. Дженна коснулась Карума и позволила себе погрузиться в него.
Он показался ей более глубоким, чем прежде, и у него стало больше потаенных мест. Были среди них и тревожные, и боязливые, и полные чего-то странного и манящего, незнакомого ей. Чуждый жар остался там, где был, но теперь он почему-то не путал Дженну. Она опускалась все ниже, не находя дна, – и могла бы так опускаться вечно…
Но вечности у нее в запасе не было. Руки ее ныли, и она вдруг вспомнила о том, что держит меч. Она рывком вернулась в свое тело и увидела перед собой ухмылку Медведя.
– Убей… убей… убей… – повторяли воины. Руки у Дженны задрожали, и она медленно опустила меч. Она приставила его к груди Медведя над сердцем и нахмурилась.
Воины умолкли. Медведь широко раскрыл глаза, готовясь встретить смерть. Казалось, что все затаили дыхание.
– Я… Я не могу убить его вот так. – Дженна отступила на шаг и опустила меч к земле.
Медведь залился громким хохотом.
– Ну и дура же ты, сучонка. Что, по-твоему, сделают теперь с тобой твои псы?
– Пусть делают что хотят. Но если я стану такой же, как ты, значит, конец и правда близок – только никакого начала после не будет. – Дженна бросила меч и пошла прочь.
Карум последовал за ней. Люди расступались, пропуская их, а Джарет, единственный из всех, улыбался.
Они молча вышли за разрушенную стену и перешли через дорогу в лес. Дженна, закусив губы, прислонилась к толстому дубу и отпрянула, когда Карум протянул к ней руку.
– Нет.
– Я тебя понимаю.
– Что ты можешь понять, если я сама себя не понимаю.
– Дженна, тебе давно уже не тринадцать. Разве можно убивать безоружного человека?
– Он не человек. Он чудовище.
– Да, он душегуб, он убийца женщин и детей, которого ничто уже не исправит, – и все-таки он человек.
– А я – всего лишь слабая женщина?
– Нет. Ты Анна. Ты лучше его, лучше Горума, лучше всех нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57