Мать Альта кивнула.
– А ты что скажешь, Джо-ан-энна?
Дженна взялась за правую косу, напоминая себе, что увлекаться нельзя.
– Мы в самом деле будем ходить из хейма в хейм, о Мать, но не только для того, чтобы погостить и развлечься. В своем странствии мы должны держать открытыми глаза и уши, сердце и разум. Мы должны учиться, сравнивать, размышлять и… и…
– И расти! – вставила Пинта.
– Очень хорошо, Марга, – сказала жрица. – И Мать каждого хейма должна заботиться о вашем росте. Иногда девочки растут лучше, когда путешествуют вместе, иногда же…
Дженне снова стало холодно, и она больно дернула себя за косу, чтобы сдержать дрожь. Мать Альта вдохнула полной грудью, и девочки невольно повторили это за ней – все, кроме Дженны.
– Иногда же их лучше разлучить. И я, как ваша наставница и Мать этого хейма, рассудила, что вам на время странствий лучше расстаться. Марга, Селинда и Альна отправятся в Калласфорд. Но ты, Джо-ан-энна…
– Нет! – вырвалось у Дженны, и другие девочки, вздрогнув, шарахнулись от нее. – Девочек никогда не разлучают, если в странствие отправляются больше одной.
– В Книге об этом ничего не сказано, – ответила Мать Альта медленно и раздельно, словно втолковывая малому ребенку. – А все, о чем там не сказано, есть всего лишь обычай, и оставляется на усмотрение Матери хейма. – Она раскрыла Книгу на другой странице – это место не было заложено, но к нему, видимо, часто обращались, ибо Книга раскрылась сама по себе. – Прочти это вслух, дитя.
Дженна встала и начала читать строки, отчеркнутые длинным ногтем Матери Альты. Губы ее шевелились, но не было слышно ни звука.
– Громче, Джо-ан-энна! – приказала жрица. Голос Дженны окреп, не выдавая ни гнева, ни горя:
– «Мудрость Матери сказывается во всем. Если холодно, она зажжет огонь. Если жарко, она впустит воздух в комнату. Но все, что бы она ни делала, делается для блага ее детей». – Дженна умолкла и села на место.
– Вот видишь, дитя мое, – сказала Мать Альта, и ее улыбка, тронув губы, впервые отразилась в глазах, – ты поступишь так, как я велю, ибо я Мать и знаю, что будет лучше и для тебя, Джо-ан-энна, и для других. Они как маленькие цветочки, а ты – как дерево. Они не могут расти в твоей тени.
Рука Пинты сжала руку Дженны, но та не ответила. Она запретила слезам заволакивать глаза, приказала сердцу не биться так бурно и медленно овладела своим дыханием. Она смотрела Матери Альте прямо в лицо, думая: «Этого я тебе никогда не прощу».
Мать Альта снова воздела руки, и девочки – Селинда, Альна и Пинта – покорно склонили головы, принимая ее благословение. Но Дженна не опустила головы, глядя своими черными глазами в зеленые глаза жрицы, и встретила благословение Великой Альты с поднятым лицом.
Они собрались в дорогу на следующей неделе, и от птичьих трелей, которыми полнилось утро, сердце Дженны ныло еще сильнее. Она ни с кем не обсуждала приказание жрицы, но весь хейм только и гудел об этом. Особенно безутешны были девочки, а Пинта всякий раз плакала перед сном. Дженна же носила свое горе в себе, не желая обременять им других, и не понимая, что ее молчание тревожит сестер больше, чем самые горючие слезы.
Только раз за всю неделю Дженна позволила себе заговорить. Когда девочки с их матерями отправились на вошедшую в обычай прогулку, которую совершали вокруг хейма в честь предстоящего странствия, она отвела Амальду в сторонку.
– Неужели я – дерево, которое всех затеняет? – спросила Дженна. – Правда ли, Ама, что вокруг меня ничего не растет?
Амальда с улыбкой обвила ее руками и повернула лицом к большому каштану у тропинки.
– Посмотри-ка на него.
Дженна посмотрела. У корней дерева цвели белые лилии и фиалки, качая головками на ветру.
– Твоих подружек цветочками не назовешь, – засмеялась Амальда, – а ты еще не доросла до дерева. Разве что через пару лет дорастешь. – Она крепко обняла Дженну, и всю остальную прогулку они проделали молча.
Дженна вспоминала об этом, пока укладывалась. Нарядные штанишки она положила на дно котомки, ночную сорочку – в середину. Сверху она поместит провизию, которую получит от Донии, и свою кукурузную куколку. Она завернула куклу и уже хотела уложить ее, но Пинта ее удержала.
– Отдай свою куклу мне, светлая сестрица, а сама возьми мою. Тогда мы как будто и не расстанемся.
Ее серьезность убедила Дженну, и они торжественно обменялись куклами. Пинта, прежде чем спрятать куклу Дженны в свою котомку, погладила шелковистые кукурузные волосики.
Селинда дала Дженне раковину лунной улитки, которую подарила ей мать в день Выбора, а Альна – букетик сухих цветов.
– Это из нашего сада. Я всегда держала их под подушкой, – сказала она застенчиво, словно открывая тайну, хотя все прекрасно знали этот ее секрет.
Дженна отрезала каждой по локону своих белых волос и сказала тихо:
– Это всего лишь год. Он пролетит быстро, а потом мы вернемся сюда и снова будем вместе.
Ей хотелось, чтобы это прозвучало бодро и весело, но Альна отвернулась, а Селинда прижала Дженну к себе и выбежала из комнаты. Только Пинта осталась на месте, пристально глядя на белый локон у себя в руке.
Катрона ждала их в воинском дворе у настольной карты. Она оглядела их, приметив покрасневшие глаза Альны, бледность Селинды и решительный вид Пинты. Только Дженна казалась спокойной.
Сложив руки на груди, Катрона сказала отрывисто:
– Повторим дорогу еще раз, а там и в путь. Помните: «Солнце катится медленно, но всю землю обходит». Нельзя терять лучшее время дня – путь и без того долог.
Девочки собрались у стола.
– Ну, показывайте дорогу, – сказала Катрона.
Пинта подалась вперед.
– Нет, не ты, Марга. Ты хорошо знаешь лес – пусть Альна или Селинда покажут, на всякий случай.
Рука Альны быстро двинулась сперва на запад, по тропе, ведущей в город Слипскин, и вдоль реки. У подножия горы она замешкалась, и Селинда направила ее руку на юг.
– На этом месте, Дженна, ты расстанешься с ними, – вмешалась Катрона, – и пойдешь на север, в Ниллский хейм. Ты запомнила приметы?
Дженна склонилась над картой, твердой рукой показывая путь.
– У реки две дороги. Я пойду к Высокому Старцу, горе, где есть утес, похожий на человеческое лицо, и буду идти, пока не выйду к Морю Колокольчиков – лугу, где цветут лилии.
– Хорошо. А вы трое?
– Мы повернемся к Высокому Старцу спиной и пойдем к двойной вершине, что зовется Грудью Альты, – сказала Пинта.
Они обсудили дальнейшую дорогу, повторив все несколько раз, и Катрона наконец-то удовлетворилась. Она обняла каждую путницу, оставив Дженну напоследок.
Все женщины Селденского хейма собрались у ворот. Даже часовые на время покинули свои посты. Девочки в тишине опустились на колени перед жрицей, чтобы получить прощальное благословение.
– Веди их рукою своею, – произнесла нараспев Мать Альта. – Заслони их сердцем своим. Укрой их своими волосами на веки вечные.
– На веки вечные, – хором откликнулись женщины. Дженна, подняв голову, взглянула на жрицу, но та уже смотрела вдаль, на дорогу.
Девочки вскинули котомки на плечи и отправились в путь под переливчатые возгласы провожающих. Этот протяжный прощальный привет сопровождал их за первые три поворота, но и после того как он утих, девочки долго молчали, думая только о дороге, что лежала перед ними.

Книга третья
СВЕТЛАЯ СЕСТРА, ТЕМНАЯ СЕСТРА
МИФ
И тогда Великая Альта коснулась своей дочери лучом света, и дитя упало вниз, на землю. Там, где ступало дитя, расцветали цветы, подобные колокольчикам, и звонили ей осанну. «О дитя света, – пели они, – о малютка сестра, о белая дщерь, о грядущая владычица».
ЛЕГЕНДА
Однажды пастушка из Неверстона пригнала своих овец на склон Высокого Старца. Она впервые пришла на эту гору, утро только занималось, и тьма еще окутывала гранитный лик Старца. Юная пастушка, боясь сбиться с дороги, набрала белых камешков в карман своего передника и стала класть их на зеленые листья, чтобы отметить свой путь.
Весь день ее овечки и ягнята щипали сладкую траву в бороде у Старца, пастушка же молилась о благополучном возвращении.
Тем временем камешки, оставленные ею, пустили корни и превратились в крошечные белые цветочки.
Когда настал вечер и солнце село за челом Высокого Старца, пастушка благополучно пригнала свое стадо домой, ведомая звоном белых колокольчиков. Так, по крайней мере, рассказывают в Неверстоне, где в изобилии растут овечьи колокольчики, или лилии Старца.
ПОВЕСТЬ
У воды было прохладнее, чем в хейме. Дойдя до слияния двух рек, девочки остановились, чтобы перекусить и немного смыть с себя дорожную пыль. Тут они распростились с Дженной. Селинда и Альна были безутешны, но Пинта только засмеялась и подмигнула Дженне. Удивленная Дженна моргнула ей в ответ и зашагала по извилистой северной тропе, все еще раздумывая над странным поведением Пинты.
На ходу она все время смотрела по сторонам, как учили ее Амальда и Катрона. Думы думами, а глаза и уши должны делать свое дело. Как любит говорить Амальда, «ставь ловушку до того, как крыса пробежит, а не после».
Дженна приметила пару белок, что перебранивались на дереве, помет крупной горной кошки и олений след. В совином помете под деревом виднелся мышиный череп. Тут было чем прокормиться в случае нужды. У Дженны оставалось еще немало еды в котомке, и все же она оглядывала лес внимательно, как стряпуха свою кладовую.
Остановившись ненадолго, чтобы послушать пение лесного дрозда, Дженна улыбнулась. Она опасалась остаться одна, но теперь, несмотря на то, что скучала по Альне, Селинде и особенно по Пинте, она с удивлением и радостью убедилась, что не чувствует себя одинокой. Это озадачивало ее. Ей не хотелось расставаться со своим гневом – ей казалось, что он придает ей сил, – и она стала твердить про себя, как молитву: «Никогда ей не прощу. Буду ненавидеть Мать Альту всю свою жизнь». Но злая литания ненависти, произносимая в веселой разноголосице леса, не имела силы. Дженна потрясла головой и прошептала:
– Я – это лес. А лес – это я. – И засмеялась – не потому, что это было смешно, а потому, что это было правдой, и потому, что Мать Альта, сама того не ведая, послала ее навстречу ее истинной судьбе.
– А может быть, она знала? – задумчиво промолвила Дженна.
Лес не дал ей ответа – во всяком случае, внятного, – и Дженна, приложив пальцы ко рту, засвистала дроздом. Он тотчас же откликнулся ей.
* * *
Закат настал раньше, чем ожидала Дженна, – она все еще находилась в густом лесу, и тень от западного склона Высокого Старца падала на нее. Дженна надеялась еще дотемна добраться до поля белых лилий – со слов Катроны она поняла, что первую ночевку следует устроить там. Но они слишком много времени потеряли, пока прощались, да и потом она шла не спеша, наслаждаясь свободой. Делать нечего – придется провести ночь в лесу.
В густеющих сумерках Дженна выбрала дерево с высокой развилкой – кошачий помет, который она видела, был свежий. Спать на дереве лучше, чем ночью увидеть над собой кошку. Это не слишком удобно, но Дженну учили ночевать на деревьях, и, как часто говаривала Катрона, «лучше кошка под ногами, нежели у горла».
Дженна развела под деревом костерок и обложила его камнями. Этот огонек не защитит ее, если кошка настроена серьезно, – но может отпугнуть зверя, который всего лишь любопытствует.
Потом она взобралась на дерево и пристроила котомку в нескольких футах над собой. Вынула из ножен меч и положила его на ветку у той развилки, где собиралась спать. И усмехнулась, вспомнив, как грубая кора отпечатывалась на них с Пинтой, и как они шутили над этим по утрам. Ей вдруг стало ужасно тоскливо без Пинты, и она, взяв котомку, достала куклу. Дженна прижала куклу к себе, и ей показалось, что от кукольной юбочки пахнет Пинтой. Глаза от этой мысли заволокло слезами, и Дженна, чтобы не расплакаться, стала смотреть сквозь ветви на звезды, вспоминая названия созвездий.
– Охотница, – шептала она в темноте. – Большая Гончая. – Дженна вздохнула. – Коса Альты.
Шум реки, журчащей по камням, быстро убаюкал Дженну – она уснула, так и не кончив считать звезды, и одна ее рука, соскользнув с колен, повисла в воздухе.
Утром Дженна проснулась еще до того, как солнце проникло в долину. Она вся застыла. Мурашки в свисающей вниз руке пропали, как только Дженна пошевелила ею, но размять затекшую правую ногу оказалось труднее. Дженна слезла с дерева, прихватив меч, слазила еще раз за котомкой, лениво потянулась и огляделась кругом.
Ранние птицы уже предвещали рассвет. Дженна узнала сухую дробь пестрого дрозда и отрывистое «тью-тью-тью» пары черных. Птичка цвета ржавчины могла быть соловьем, но он молчал, и уверенности у Дженны не было. Улыбаясь, она принялась стряпать себе завтрак, пустив в дело крупу из кожаного мешочка, козье молоко из фляги и сушеные вишни, которыми Дония наделила каждую путницу. Это был настоящий пир. В горле у Дженны начало что-то переливаться, словно у певчего дрозда, и она, осознав это, громко рассмеялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57