— Нет. Мощь Красного растет, а другие Цвета слабеют. Зеленый, самый дальний, страдает больше других.
— В чем же причина? Я знаю, что Цвета постоянно играют и перемещаются, но такого еще никогда не было. Зеленый сузился до мерцающей полоски — мне даже теленка вылечить стоит большого труда.
Руад выгреб из очага золу и положил дрова.
— У меня нет ответа, Гвидион. Равновесие нарушено, и Цвета утратили свою гармонию.
— Не знаешь ли ты, случалось это раньше или нет? Я никогда о таком не слыхал.
— Я тоже. Быть может, все наладится само собой.
— Ты думаешь? В воздухе чувствуется что-то недоброе. В Макте на последней неделе произошли три убийства. Люди боятся, Руад.
— Это влияние Красного — он усиливает страх. Я тоже чувствую это — нетерпение и гнев, которые отражаются на моей работе. На днях я не сумел прибегнуть к Синему и потому обратился к Черному, но даже и он тускнеет.
Гвидион поежился от холодного ветра, проникшего в открытую дверь.
— Разведи-ка огонь, Руад. Мои старые кости не выносят холода.
Руад, взял из очага толстое полено, провел по нему пальцами. Дерево тут же загорелось, и Руад бросил полено обратно.
— Красный тоже по-своему полезен, — заметил он, раздувая пламя.
— Только не для лечения, которым я на хлеб зарабатываю, — усмехнулся Гвидион.
Руад закрыл дверь и подвинул стулья к огню. Гвидион, сев, протянул руки к пляшущему пламени.
— Ты, само собой, останешься ночевать у меня, — сказал Руад.
— Спасибо.
— Что еще нового в городе?
— Боюсь, что ничего хорошего. Один человек, приехавший из Фурболга, говорит, что столица охвачена ужасом — там тоже орудует убийца. Найдены тела одиннадцати молодых женщин и пяти молодых мужчин. Король обещал разыскать убийцу, но пока этого не произошло. А тут еще слухи о номадах. Их, больше тысячи человек, сослали в Гар-аден, чтобы будто бы поселить там. Но один надежный человек сказал мне… — Гвидион содрогнулся. — Огонь почему-то уже не греет меня, как бывало. Может, мне помирать пора, Руад?
— Я не провидец, дружище. Так что ты слышал о номадах?
— Мне сказали, что в некоем овраге у самых гор лежит тысяча тел — и есть место еще для многих тысяч.
— Не может быть, — прошептал Руад. — Какой в этом смысл? Зачем нужна подобная бойня?
Гвидион, помолчав немного, сказал:
— Король объявил номадов нечистым народом, марающим наше чистое королевство. Во всех наших бедах он винит их. Слышал ты о дворянине по имени Кестер?
— Встречался с ним как-то. Раздражительный старик.
— Он предан смерти. Его дед был женат на номадской княжне.
— Ушам своим не верю. И никого не нашлось, чтобы возразить королю?
— Находилось. Первый королевский боец, рыцарь Элодан, заступился за Кестера и вызвался защищать его на поединке. Король дал согласие, что всех удивило, ибо не было в государстве воина лучше, чем Элодан. На турнирном поле за городом собралась большая толпа. Король не присутствовал, зато явились его новые рыцари, и один из них вышел сражаться против Элодана. Бой завязался жестокий, но все, кто там был — как мне передавали, — сразу поняли, что Элодану этого нового бойца не победить. Так и вышло. Красный рыцарь раздробил меч Элодана на куски и ударом по шлему швырнул противника на колени, а после преспокойно отсек ему кисть правой руки.
— Красный рыцарь, говоришь ты? Расскажи мне о нем.
— Меня там не было, Руад, но я слышал, что они появляются на людях только в полных доспехах с опущенными забралами.
— Они? Сколько же их?
— Восемь, и они смертельно опасны. Уже шесть раз выступали они в поединках на стороне короля, и в каждом бою рыцари были разные, но поражения ни один не потерпел. Что все это может значить, Руад?
Мастер молча встал, закрыл окно и задернул плотные шерстяные занавески, чтобы не дуло.
— Будь здесь, как дома, — сказал он Гвидиону. — Если захочешь пить, пей, если проголодаешься, в кладовке есть еда.
Сам Руад ушел в мастерскую, открыл сундук у дальней стены, порылся в нем и наконец извлек черное блюдо, окованное золотом и серебром.
Он отнес блюдо на верстак и тщательно отполировал, а после зажмурил свой глаз и погрузился в Цвета. Красный тут же нахлынул на него, но Руад прошел сквозь этот Цвет, отыскивая Белый. Цвета переливались и убывали; Белый превратился в узкую ленту, но Руад все же прикоснулся к нему и обрел покой.
Вновь открыв глаз, Руад кольнул кривым ножом большой палец и уронил каплю крови на блюдо. Капля, едва коснувшись черной поверхности, исчезла, и блюдо преобразилось в серебряное зеркало.
— Оллатаир, — произнес Руад. Его отражение заволоклось туманом, затем этот туман как будто сдуло призрачным ветром, и Руад увидел королевский чертог в Фурболге. Король сидел на троне, а вокруг него стояли восемь рыцарей в красной броне. Руад сосредоточился, и картина приблизилась к нему.
Доспехи рыцарей, хотя и странные с виду, напоминали те, которые когда-то сделал он сам для ордена Габалы. Круглые шлемы смыкались с шейными щитками, а с другой стороны к этим воротникам, надежно защищающим шею, вплотную прилегали наплечники.
Самый высокий из рыцарей внезапно обернулся, поднял голову, и Руад сквозь щель в забрале увидел налитые кровью глаза, глядящие прямо на него. Меч рыцаря сверкнул в воздухе, и Руад отпрянул назад, а блюдо разлетелось на куски, и осколки раскаленного металла засвистели по комнате Один из них врезался в дверной косяк, и дерево воспламенилось. Руад, весь дрожа, поднялся с пола, погасил огонь и затоптал все прочие осколки.
После этого он вернулся к Гвидиону.
— Боюсь спрашивать, но все же спрошу, — сказал старик. — Что тебе удалось найти?
— Зло. А дальше будет еще хуже, много хуже.
— Возможно ли победить это зло?
— Только не нам с тобой.
— Значит, оно поистине ужасно, если Оллатаир бессилен против него.
— Я не говорю, что бессилен, дружище, — улыбнулся Руад, — просто сил у меня недостаточно.
— Есть ли в мире сила, способная поддержать тебя?
— Рыцари Габалы.
— Но ведь их больше нет.
— Вот именно. А я лишился единственного своего оружия.
— Какого оружия?
— Тайны. Они знают, кто я, и, что еще хуже, где меня искать.
Ближе к полуночи Руад проснулся, сидя на стуле. В задней комнате храпел Гвидион, снаружи сотрясал деревья осенний ветер. Руад не помнил, как уснул, но чувствовал себя освеженным. Он потянулся и встал. Огонь в очаге угасал — старик, чего доброго, совсем замерзнет. Руад сходил в дровяной сарай и набрал охапку поленьев. Ночь была холодная и, если не считать ветра, спокойная. Он принес еще две охапки дров и развел огонь пожарче, чтобы тепла хватило до рассвета.
Спать ему больше не хотелось. Руад пошел к колодцу и уже собрался опустить вниз ведро, но тут слева от него мелькнула тень, и он замер, не поворачивая головы. Потом присел на обод колодца и стал ждать.
Они появились разом, семеро солдат с эмблемой герцога на груди — черный ворон, распростерший крылья на зеленом поле.
— Ко мне! — вскричал Руад. Из задней части дома послышался треск расколотого дерева, и на луг выбежали трое золотых зверей. По виду собаки, но крупнее львов, они стали перед солдатами, загородив Руада, и их стальные клыки сверкнули при луне. — Добрый вечер, — поднявшись на ноги, сказал Руад.
Солдаты застыли без движения, глядя на своего командира, стройного юношу с длинным мечом. Тот, облизнув губы, с трудом оторвал взгляд от золотых собак.
— Добрый вечер, мастер. Нам приказано сопроводить вас в Макту.
— Зачем?
— Мудрейший провидец Океса желает вас видеть — не знаю, для чего.
— Однако он послал вас сюда среди ночи, снаряженных, как на войну?
— Он приказал доставить вас немедленно, мастер, — сказал юноша, не глядя Руаду в глаза.
— Возвращайтесь в Макету и скажите господину Окесе, что я его приказам не повинуюсь. Скажите также, что мне не нравится его манера приглашать людей к себе.
Офицер покосился на стальные собачьи челюсти.
— Разумнее было бы отправиться с нами, мастер. Вас объявят мятежником, человеком вне закона.
— Ступай-ка отсюда, паренек, да поживее. — Руад, став на колени, шепнул что-то собакам, и они двинулись вперед. Их красные глаза сверкали, из пастей шел устрашающий рев. Солдаты бросились вниз с холма, и собаки с лаем погнались за ними.
Гвидион вышел из дома и стал рядом с ремесленником.
— Как им удалось найти тебя так скоро?
— Не знаю, да это теперь и не важно. Надо уходить — прямо сейчас.
— Я пойду с тобой, если, конечно, не помешаю.
— Буду рад твоему обществу, — усмехнулся Руад.
— Эти собаки проломили стену дома. Не думаю, что солдаты доберутся домой живыми.
— Доберутся все как один. Я не приказывал собакам убивать. Они проводят солдат до места, где те оставили лошадей, а потом вернутся. Пошли, поможешь мне собрать пожитки. Не хочу оставлять здесь ничего, что может быть использовано герцогом или Окесой.
Вместе они сложили разные предметы из мастерской Руада в большой холщовый мешок. Руад, взяв из тайника золотые и серебряные слитки, нагрузил ими две седельные сумки и вынес поклажу на переднее крыльцо.
Собаки вернулись час спустя и застыли под звездным небом, как статуи.
— Можно к ним подойти? — спросил Гвидион.
— Конечно, они тебя не тронут.
Старик, опустившись на колени рядом с одним из животных, провел пальцами по его шее.
— Превосходная работа. Глаза у них рубиновые?
— Да. По-твоему, это слишком? Я хотел вставить изумруды, но их у меня мало.
— Нет-нет, все просто замечательно. Мне кажется, кости у них настоящие?
— Нет. Я подражал отцу — ему собаки удавались лучше всего. Только мои побольше, чем делал он.
Руад навьючил сумки на двух собак, а мешок взвалил на третью.
— Подожди меня здесь, — сказал он Гвидиону и вошел в дом. Там вспыхнуло яркое пламя, и Руад покинул горящий дом, ни разу не оглянувшись назад. — Пошли, — сказал он, и собаки молча побежали за ним.
4
Лемфада очнулся. Перед глазами стоял туман, и в этом тумане сквозили какие-то темные линии, вроде щелей на крышке гроба.
— Нет! — простонал он и попытался встать, но нежные руки уложили его на место, и ласковые слова успокоили. Он повернул голову на подушке и увидел молодую девушку с темно-карими глазами. Она гладила ему лоб.
— Лежи спокойно, — прошептала она. — Здесь тебе ничего не грозит. Отдыхай. Я с тобой.
Когда он снова открыл глаза, линии оказались пазами между бревнами на потолке. Он повернул голову, надеясь снова увидеть девушку, но вместо нее у постели сидел мужчина с красивым лицом, в небесно-голубой рубашке. Длинные волосы падали ему на плечи, бороду он брил, а глаза у него были лиловые. Он улыбнулся Лемфаде.
— Добро пожаловать обратно в мир живых, дружище, — тихим, мелодичным голосом сказал он. — Меня зовут Нуада. Это я нашел тебя в лесу.
— Ты спас мне жизнь, — прошептал Лемфада.
— Не совсем так: это сделал другой человек. Как ты себя чувствуешь?
— Спина болит. — Лемфада облизнул губы. — И пить хочется.
Нуада принес чашу с водой и, поддерживая Лемфаде голову, напоил его.
— Стрела, ранившая тебя, вошла глубоко. Ты пять дней пролежал в жару, но Ариана говорит, что жить ты будешь. — Нуада говорил что-то еще, но юношу снова одолел сон. И ему приснились золотые птицы, порхающие вокруг солнца.
Проснувшись, он услышал, что снаружи бушует буря: ставни на окнах сотрясались, и по крыше лупил дождь. На этот раз рядом с ним сидел другой мужчина — желтоволосый, рыжебородый, с глазами серыми, как грозовые тучи.
— Пора подниматься, парень, — сказал он. — Больно дорого ты мне обходишься.
— Дорого?
— Думаешь, Ариана и ее мать задаром с тобой возятся? Если ты пролежишь еще немного, то разоришь меня вконец.
— Мне очень жаль. Правда. Я все верну.
— Из каких это средств? Твой кинжал я уже продал.
— Оставь его, Лло. — В поле зрения Лемфады появилась пожилая женщина. — Он еще не готов — пройдет несколько дней, прежде чем он сможет встать. Иди-ка отсюда.
— Под дождь, что ли? И не подумаю — больно уж вкусно тут у тебя пахнет.
— Тогда веди себя как следует. — Женщина приложила мозолистую ладонь ко лбу Лемфады. — Жар спадает — это хорошо. — Она улыбнулась юноше. — Некоторое время ты будешь чувствовать слабость, но потом силы вернутся к тебе.
— Спасибо вам, госпожа. А где та… другая?
— Ариана охотится и сегодня уж не вернется — будет пережидать бурю. Увидишь ее завтра.
— Скажешь тоже, несколько дней, — проворчал Лло. — У него вон уже девушка на уме. Влей в него немного супу, и он к ней посватается.
— Почему бы и нет? — усмехнулась женщина. — К ней уже все сватались, кроме тебя, Лло Гифе.
— Мне женщина ни к чему, — заявил Лло. Знахарка засмеялась, и он покраснел.
Лемфада снова заснул, а когда проснулся, буря уже миновала. Его, кажется, кормили с ложки, но помнилось ему это смутно, и есть хотелось зверски. Он сел и сморщился от острой боли в спине. Девушка, стоя на коленях у очага, высекала огонь. Тонкая струйка дыма вскоре вознаградила ее усилия, и Ариана, нагнувшись еще ниже, раздула пламя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43