Клещи сомкнутся, подставив нас под удар пехоты. Надо отступать.
— Согласен, — сказал Элодан. — Нельзя позволить им навязать нам сражение. Их численность намного превосходит нашу.
— Я это понимаю, — сказал Мананнан, — но отступать мне не хочется, и не потому, что я слишком горд. Большинство наших людей пришло сюда по доброй воле. Если они решат, что дело наше проиграно, то сразу побегут по домам. С каждым шагом отступления у нас будет таять армия.
— Это правда, — признал Эррин, подошедший к ним вместе с Убадаем. — Двадцать человек из отряда Буклара уже ушли домой ночью, как только дождь перестал.
— Вы утверждаете, что отступать нельзя, — покачал головой Элодана, — а Лемфада говорит, что нас скоро окружат и перебьют всех до единого. Это не оставляет нам особого выбора. Наступать мы не можем — у нас дисциплина не та. Если мы и дадим бой, то здесь, на этом самом месте. Я готов выслушать любое твое предложение, Мананнан.
— Я думаю, на этой стадии нам очень пригодится победа, хотя бы и малая. Предлагаю сменить позицию и ударить по их левому крылу. Пока грязь еще не просохла, она будет мешать лошадям, и наша пехота получит солидное преимущество. Но тем самым мы откроем дорогу их пехоте. Она может войти в лес и сровнять с землей все деревни отсюда до самых гор.
— Верно, — подтвердил Элодан. — А люди начнут дезертировать сотнями, чтобы спасти свои семьи.
— Враг испытывает нужду в продовольствии и не станет наступать ускоренным порядком, — вставил Эррин. — Так, как мы, они прокормиться не смогут. Стада мы отогнали на север, а на полях еще ничего нет.
— Вопрос с продовольствием для них скоро решится, — тихо заметил Лемфада. — Герцог Мактийский убит Самильданахом, и все его люди погибли вместе с ним.
Эррин выругался, остальные промолчали, и слово опять взял Мананнан.
— Сегодня они вряд ли пойдут в наступление: будут ждать, когда подсохнет. По-моему, у нас только один выход: напасть первым. Ударить по их лагерю. Но это рискованно, друзья мои, и потери будут велики.
— Я человек не военный, Мананнан, — сказал Эррин, — но у меня тоже есть одна мысль — возможно, глупая.
— Говори, не стесняйся.
Они выслушали то, что придумал Эррин, после чего Убадай молча встал и отошел прочь.
Ближе к вечеру Океса вышел из шатра и, приподняв полы своей пурпурной одежды, поднялся на холм в середине лагеря. Отсюда он видел ровные ряды палаток. Горящие через равные промежутки костры и длинные столы на козлах, где солдаты получали свой скудный ужин. Под прямым углом к палаткам располагались загоны для лошадей, с подветренной стороны — отхожие канавы. Завтра с мятежниками будет покончено, и мечта Окесы начнет сбываться. Он уже стал герцогом Мактийским и вхож к королю. Скоро армия Габалы двинется в поход на соседние страны, а там и через море, к богатому Цетаэрону. Океса предвкушал, как король сделает его сатрапом какого-нибудь завоеванного государства, где он сам будет властвовать, подобно королю. Двое его послушников поднялись за ним на холм, ведя белого козла. Они положили животное на грубый каменный алтарь, и Океса, перерезав ему горло, вскрыл брюхо и вынул печень. Послушник посветил ему факелом, и Океса увидел, что печень поражена болезнью и покрыта черными пятнами. Он проглотил слюну и сказал:
— Приведите другого козла. Сейчас же.
Один из послушников передал ему факел и побежал вниз, оскальзываясь на грязном склоне.
— Что сулит судьба королю, мой господин? — спросил другой.
— Я загадывал не на короля, а на врага, — солгал Океса. Он показал послушнику печень, и тот осклабился.
— Завтра будет великий день, Мудрейший.
— Да, — согласился Океса, бросив печенку на землю. Внизу солдаты толпились у костров. С запада медленно, устало приближался кавалерийский отряд. — Ступай к тому офицеру, — приказал Океса, — и скажи, чтобы он явился с докладом ко мне. — Послушник поклонился и побежал с холма навстречу всадникам.
Отряд между тем въехал в лагерь. Одни солдаты спешивались и зажигали факелы, другие ехали к загонам, где стояло больше пятисот лошадей. На глазах у изумленного Окесы трое всадников обнажили мечи и зарубили часовых у загона. На западной стороне вспыхнуло несколько палаток, и ветер быстро раздул пламя. Солдаты бросились спасать свои пожитки, и в лагере воцарилось смятение. С востока донесся крик, и Океса увидел, как их кони несутся к лесу, гонимые дюжиной всадников. Повсюду при свете костров сверкали мечи и падали люди.
Еще немного — и всадники покинули лагерь. Шатер Окесы тоже загорелся. Провидец устремился вниз с холма, но споткнулся и покатился кубарем, перепачкав свои одежды. С громкой руганью он вскочил на ноги. Но шатер вместе с книгами и свитками погиб безвозвратно.
Океса схватил за руку какого-то офицера, но тот вырвался и побежал дальше. Плача, кашляя и отплевываясь от густого дыма, провидец стал выбираться из огненного ада. На востоке люди рушили палатки, чтобы остановить пожар. В этот миг прогремел гром и полил дождь, гася горящие палатки заодно с кострами и факелами. Очень скоро весь лагерь погрузился во тьму.
Океса ярился, но ему не на ком было сорвать свою злость. Гроза бушевала больше двух часов. Когда из-за туч наконец проглянула луна, Океса, промокший и грязный, отыскал генерала Кар-ашена и приказал казнить часовых и высечь капитана вечерней стражи.
На рассвете все это привели в исполнение, но Окесе не стало легче.
Извлекая у козла печень, он загадывал на короля.
У короля Ахака в Макте настроение было куда лучше. Этому способствовали теплые комнаты, обильные яства и предвкушаемые вечером удовольствия. В пище он не нуждался, но нужда — это одно, а наслаждение — совсем другое. Взять женщину так, как предназначено богами, наполнить ее новой жизнью, а потом высосать из нее эту жизнь. Наполнив себя самого — вот удовольствие, которого он прежде не ведал.
Ему вспомнился день, когда Самильданах принес ему амбрию. Чудесный напиток. Но в тот раз, когда он впервые высосал жизнь из живого существа, он испытал нечто неописуемое. Теперь у него есть все: бессмертие и власть. Он будет царствовать вечно. Вечность! Как сладко звучит это слово!
Ахак посмотрел из окна во двор. Куда, черт побери, подевался его слуга? Он давно должен был найти какую-нибудь девку.
Король налил себе крепкого вина и залпом осушил кубок. Было время, когда вино казалось ему нектаром богов — но было это до амбрии, до удовольствий Вира. Теперь оно лишь разжигало его аппетит.
В дверь тихонько постучали, и он крикнул:
— Входи!
Его слуга Маган доложил с низким поклоном:
— Ваше величество, есть женщина, которая почтет за честь и удовольствие разделить с вами вечер.
— Давай ее сюда! — Ахак расправил складки своего пурпурного плаща и приосанился.
Маган отошел в сторону и впустил женщину — высокую, стройную, но полногрудую, с восхитительным изгибом бедер. Когда Ахак взял ее за руку, она потупилась.
— Не смущайся, душенька, — сказал король. — Я люблю встречаться с моими подданными и узнавать об их нуждах и заботах из первых уст. Это помогает мне в моих одиноких трудах. — Он взял ее за подбородок и был вознагражден застенчивой улыбкой. Отпустив Магана, он подвел женщину к окну. — Хочешь вина?
— Как вам будет угодно. — Ее тихий и мелодичный голос разжег в короле страсть, но он подавил ее, наслаждаясь мгновением. Обнимая женщину за талию, он поднес ее руку к губам.
— Скажи: ты на все готова ради своего короля?
— Да, ваше величество.
Его пальцы, сжав ее грудь, спустились к животу.
— Ты ведь знаешь, чего мне хочется?
— Да. — Она распустила шнуровку, сбросила с плеч платье и переступила через него. Король подвел ее к кровати и разделся сам.
— Ты даже представить не можешь, что тебя ожидает, — сказал он, ложась рядом с ней.
— Могу, Ваше величество, — ответила Морриган.
Самильданах, поставив коня в стойло, взошел наверх и постучался. Ему открыл Маган.
— Где король? — спросил красный рыцарь.
— В герцогской опочивальне, ваша милость. У него женщина.
— Хорошо, я подожду, принеси вина.
— Да, ваша милость. Возможно, это затянется дольше обычного: уж очень она хороша, — ухмыльнулся слуга.
— Красавица в Макте? Чудеса.
— Да, ваша милость. Королю нынче посчастливилось. Я вышел, а она тут и сидит, прямо у ворот.
— Опиши мне ее.
— Высокая, с золотыми волосами. Сама молодая, а в косах уже серебро…
— Боги милостивые! — Самильданах выхватил меч и помчался по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Дверь спальни была заперта. Отступив, он ударил ногой по медному замку. Дверь распахнулась, и он ворвался внутрь.
Маленькое, ссохшееся тело короля лежало на кровати. Морриган, нагая, сидела на полу. Из глубоких разрезов на ее запястьях струилась кровь.
Самильданах бросил меч и подошел к ней.
— Зачем? — шепотом спросил он.
Она остановила на нем меркнущий взгляд.
— Зачем? А разве ты не видишь, какими мы стали? О, Самильданах… мы портим все, к чему прикасаемся. — Она пошатнулась, но он подхватил ее. Голова Морриган упала ему на плечо. — Я любила тебя больше жизни… а теперь не понимаю даже, что это означает.
— Не говори ничего. Сейчас я перевяжу тебе руки. Твою жизнь еще можно спасти.
— Нечего спасать. Я умерла там, в Вире, когда стала одной из них… такой же, как ты, любимый.
— Ты ничего не понимаешь. Мы создадим новую Габалу… новую…
— Ты помнишь, как любил меня?
— Помню.
— Не в Вире — раньше, в саду, в ночь твоего отъезда. Помнишь?
— Да. Это было в другой жизни.
— Что же стало с тем отважным молодым рыцарем?
— Он все еще здесь, Морриган. Он… Морриган! — Самильданах бережно уложил ее на пол и закрыл ей глаза.
21
Через двое суток королевская армия перешла наконец в наступление. Пехотные фаланги четырьмя большими квадратами, сомкнув щиты, двинулись вперед по долине.
Мананнан, Элодан и другие рыцари ждали, сидя на конях к северу от наступающего противника. Настроение у них было сумрачным. Лло послал разведчиков на восток и запад, чтобы прикинуть численность вражеской кавалерии, и уже получил первое донесение. С запада наступали две тысячи всадников, с востока вестей пока не было.
— Придется отступать, — сказал Мананнан. — У нас не хватит людей, чтобы расстроить эти фаланги.
Лло неохотно согласился с ним, и в этот миг из лесу выбежал человек, весь красный, с блестящими глазами.
— Лло! Лло! Кавалерия разбита!
— Как разбита? Что ты говоришь?
— К нам подошло пять тысяч повстанцев. Командует ими человек по имени Рамат. Они разгромили конницу и теперь движутся сюда.
— Рамат? Никогда о таком не слышал.
— Весь лес к северу от нас поднялся. Там случилось чудо — они все толкуют что-то о Нуаде и древе жизни. Я мало что понял, однако они здесь!
— Где? — спросил Мананнан, и разведчик показал на восточный склон. Вооруженные люди толпами выходили из-за деревьев и бежали вниз, на врага.
— Проклятие! — вскричал Элодан. — Их изрубят на куски!
— Труби наступление! — скомандовал Лло. — Ударим на них со всех сторон.
— Если они удержат строй, мы отскочим от них, как волна от скалы, — заметил Мананнан.
— Тогда молись, чтобы они его не удержали. Вперед! — Лло пришпорил коня. Рыцари и еще около восьмидесяти всадников в трофейных доспехах устремились за ним.
Океса в середине первого квадрата увидел атакующих повстанцев и побелел: их были тысячи.
— Назад! Назад! — завопил он, и фаланга заколебалась. Паника в голосе герцога вкупе с дикими криками атакующих орд сделала свое дело, и солдаты, сломав строй, побежали назад по долине. Две другие фаланги тоже рассыпались, но четвертая, под командованием Кар-ашена, продолжала маршировать.
Океса направил коня на равнину, обгоняя бегущих солдат. Он был уже почти вне опасности, но навстречу ему с холма сбежал стройный воин с натянутым луком. Стрела попала коню в грудь, и он споткнулся, сбросив седока. Океса перелетел ему через голову, ударился оземь, привстал на колени и увидел, что в него стреляла женщина.
— У меня есть деньги, — сказал он, шаря за поясом. — Возьми все.
— Ты убил мою сестру, — ответила Шира, доставая другую стрелу. Океса встал и побежал назад к полю битвы. Стрела вошла ему под лопатку и пробила сердце.
Шира стала бегом подниматься в гору, но солдатам было не до погони — они спасали себя. Кар-ашен сохранил остатки пехоты, сомкнутым строем отступив на исходные позиции. Многие из бегущих солдат, оглядываясь и видя мужественные действия генерала, стали присоединяться к нему. Пехота понесла огромные потери, но к вечеру вновь стала единым целым.
Самильданах с красными рыцарями прибыл около полуночи, и Кар-ашен доложил ему о событиях дня.
— Я мало что мог сделать, — говорил пожилой, крепко сбитый генерал. — Герцог поддался панике, и его люди обратились в бегство вслед за ним. Но армия по-прежнему существует, и две тысячи кавалерии по-прежнему при нас. Думаю, что завтра мы разобьем врага наголову.
— Не думаю, что это необходимо, — сказал Самильданах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43