— В жизни не видел ничего подобного, — сказал Эррин. — Смотрите: он целехонек, ни единой царапины.
Убадай приложил ладонь к груди зверя.
— Одни мускулы, жира нету. Он замерз.
— В фурболгском зверинце много диковинных животных, — заметила Шира. — Может быть, туда везли новых с моря, и они убежали.
— Я вырос в степи, но никогда не слыхивал о ящерице с шестью ногами, — возразил Убадай. — Надо найти безопасное место для ночлега. Солнце садится — могут прийти еще звери.
Путники осторожно перебрались через тушу и пошли дальше по извилистой тропе. На вершине холма она разделилась надвое — одна дорога вела на восток, другая на юг.
Убадай понюхал воздух, показал на восток и сказал:
— Туда.
Эррин слишком устал и замерз, чтобы спорить. Он поправил сумки на плече и зашагал под уклон. Еще через четверть мили они увидели за поворотом каменный дом, притулившийся к отвесной скале. Перед ним сидел на снегу старик в выцветшем голубом балахоне, лысый, но с белой раздвоенной бородой, ниспадавшей до самой груди.
— Он что, умер? — спросил Эррин. Старик открыл глаза и рявкнул:
— Нет, не умер. Я мыслю и наслаждаюсь своим уединением.
— Прошу меня извинить, — низким поклоном молвил Эррин, — но неужели вам не холодно?
— Тебе-то какая печаль? Это мой дом. И тело тоже мое. Если ему холодно, это его забота.
— Разумеется, — с деланной улыбкой поддакнул Эррин. — Но мы, мои спутники и я, нуждаемся в крове. Быть может, вы разрешите нам переночевать у вас в доме?
— Я не люблю, когда мое уединение нарушают, — ответил старик.
— Ну и сиди себе на снегу, — вмешался Убадай. — Зачем тратить время на старого дурака? Пошли в дом.
— Нет, — сказал Эррин. — Найдем себе пещеру или еще что-нибудь.
— Я передумал, — усмехнулся старик. — Можете остаться. Вы, наверное, захотите развести огонь. Дров нет, добывайте их сами, в доме должен быть топор.
Убадай, бормоча что-то под нос, отправился в дом и вскоре вышел с упомянутым орудием.
Эррин еще раз поклонился сидящему и спросил:
— Можно узнать, почему вы передумали?
— Я капризен по натуре, уходите и оставьте меня с моими мыслями.
Эррин и Шира вошли в дом, где была всего одна комната. В одном ее углу стояла кровать, посередине — стол с двумя лавками. Очаг давно остыл, и не видно было никаких следов приготовления пищи.
— Пойду наберу хвороста на растопку, — сказала Шира. Эррин скинул на пол свою поклажу. В каменном доме стоял леденящий холод. Северная стена обросла льдом от воды, проникавшей сквозь протекшую крышу. На кровати не было тюфяка — только доски, а поверх них единственное истертое одеяло.
Эррин вышел из негостеприимного жилья, обогнул сидящую фигуру и стал собирать дрова вместе с Широй. Сгущались сумерки. В отдалении слышался мерный стук топора. Набрав валежника, они развели в доме огонь, но тепло далеко не сразу одолело застарелый холод.
Убадай, красный и вспотевший, явился час спустя и буркнул:
— Помогать надо. — Эррин с Широй пошли с ним в лес, где он разрубил на чурбаки сухое дерево. Когда они перетаскали дрова в дом, стало совсем темно, и огонь в очаге запылал вовсю.
Эррин время от времени подымался, открывал дверь и смотрел на освещенного луной старика. Пошел снег. В конце концов Эррин не вытерпел, подошел к старику и присел перед ним на корточки.
— Прошу прощения.
Тот открыл свои темные глаза.
— Опять ты? Чего тебе еще? В дом вас пустили, что ж тебе снова неймется?
— Вы хотите умереть?
— А если и так, то что?
— Я знаю, это ваше дело, но в доме теперь тепло, и мне будет спокойнее, если вы присоединитесь к нам. Мы поговорили бы с вами. Смерть, как правило, ничего не решает.
— Не говори глупостей, мальчик, смерть решает все. Она завершает всякое путешествие, дарует покой и прекращает тревоги.
— Верно, но заодно она обрывает смех и радость, дружбу и любовь, не говоря уж о мечтах и надеждах.
— Выходит, человеку, у которого нет ни надежд, ни мечтаний, смерть не страшна. Тебе не приходило в голову, что чем больше мы любим, тем больше страдаем, ибо всему на свете приходит конец? А мечта никогда не сбывается полностью.
— Можно сказать и наоборот: чем больше наша печаль, тем сильнее радость. Как могли бы мы познать одно без другого?
— Скажи мне, юный спорщик: если мужчина любит женщину пятьдесят лет, боготворит ее, живет ради нее, что он почувствует, когда она умрет и он останется один? И если ему будет дано начать все сызнова, не предпочтет ли он никогда с ней не встретиться и прожить жизнь без любви?
— Разве зимой человек скорбит о лете? — улыбнулся Эррин. — И разве ему хочется жить в вечной осени? Ваш довод неубедителен, сударь. Пойдемте в дом и посидим у огня.
— Огонь — вещь нематериальная, но я пойду с тобой. — Старик без усилия встал, отряхнул одежды от снега и вошел с Эррином в дом. Шира уснула у огня, Убадай точил старый топор.
— Не умер еще? — спросил он старика.
— Нет пока, — подтвердил тот.
Эррин закрыл дверь и стал греть руки у очага, скинув плащ и верхний кафтан.
— Как вы могли выдержать столько на холоде? — подивился он.
— Потрогай мою руку, — сказал старик. Эррин повиновался. Рука оказалась теплее, чем его собственная.
— Невероятно. Как вам это удается?
— Он колдун, я это сразу смекнул, — сказал Убадай.
— Это так, сударь? Вы, правда, чародей?
— В некотором роде. Я Дагда. Однако злых чар с моей стороны можно не опасаться.
— В чем же состоит ваше волшебство?
— Не спрашивай его! — одернул Убадай.
— Я говорю правду и могу видеть игру цветов в пределах всего круга жизни: в прошлом, в настоящем и в разных будущих.
— Вы предсказатель. Скажите, какая судьба ждет меня?
— Я мог бы это сделать, барон Эррин, мог бы рассказать обо всем, что тебе уготовано.
— Говорите же, я слушаю вас.
— Нет, не стану, ты мне понравился. А вот тебе скажу, если хочешь, — обратился старик к Убадаю.
— Не хочу. Вы, шаманы, все одинаковы. Смерть, отчаяние и неудачи. Не говори мне ничего, старик.
— Ты мудро решил, Убадай, — улыбнулся Дагда.
— Ответьте мне только на один вопрос, — попросил Эррин.
— Спрашивай.
— Можно ли победить зло, которое творит король?
— Ты убежден, что Ахак — злой человек?
— По-вашему, его деяния можно назвать добрыми?
— Мы говорим о победоносном полководце, который завершил миром распад империи. О короле, который ввел особый налог, чтобы обеспечить раздачу хлеба неимущим. Не забудем и о лекарствах, которыми больных бедняков снабжали даром.
— Я помню об этом — но помню также об истреблении номадов и гнусных нравах, царящих нынче в столице.
— И о чем это говорит тебе?
— О том, что король стал злым.
— Ты прав, барон, но самое важное слово здесь — это «стал». Что-то проникло в его королевство и портит все, к чему прикасается.
— Об этом я ничего не знаю — но можно ли победить это зло, откуда бы оно ни явилось?
— На это следовало бы ответить «да». Зло большей частью коренится в людских сердцах, а поскольку люди смертны, оно умирает вместе с ними. Но твой вопрос имеет более узкий смысл, не так ли? Ты хочешь знать, способен ли Лло Гифс искоренить это зло? Сейчас я могу ответить только одно: нет.
— Но ведь все еще может измениться?
— Будущих много, и каждый имеет возможность выбрать свое сам. Цвета сместились, и гармония нарушена, но все действительно может измениться. Сейчас успех твоего предприятия зависит от прихоти вора и убийцы.
— Лло Гифса?
— Нет, ложись спать, барон. Утром меня здесь не будет. Оставайтесь в доме, сколько вам будет нужно, а потом ступайте на восток. Там ты найдешь человека, которого ищешь.
— А куда отправитесь вы?
— Куда захочу.
Решету не хотелось расставаться с девочкой, которую он спас во время метели. Но когда беженцы разместились в его деревне, к нему явилась пожилая женщина и сказала, что она доводится малютке бабушкой. Девочку звали Эваи. Решето испытал грусть и умиление вместе, когда она заплакала, прощаясь с ним. Бабка унесла ее в хижины, наспех выстроенные у северной стороны частокола.
Он посмотрел с порога, как старуха с ребенком на руках идет по снегу, и помахал малышке. Ариана подошла к нему и заметила:
— Теперь здесь станет тесновато. Пойду-ка я, пожалуй, обратно домой.
— Скоро опять начнется вьюга, — предупредил он, указывая на ненастное небо. — Подожди пару дней, а там и уходить можно будет. Пойдем выпьем вина. Вино доброе. Десятилетней выдержки. — Не дожидаясь ответа, Решето вернулся в дом и стал у огня. Ариана замешкалась на пороге. Она чувствовала себя одинокой: Лло избегал ее, а Нуада стал теперь жить со своей черноглазой номадкой, Картией. Сбросив овчинный плащ, она подошла к Решету и взяла у него серебряный кубок. Пригубила кроваво-красное вино и села напротив атамана.
— Где уж такой старухе растить ребенка. Она и зиму-то не протянет, — глядя в огонь, проворчал Решето.
— Из тебя бы вышла нянька получше?
— Не смейся надо мной, девочка, — прошипел он.
— Извини. — Ариана сглотнула. — Я не хотела тебя обидеть.
Он пожал плечами, и гнев ушел из его глаз.
— Ничего, правда твоя. Не умею я нянчить ребят. А вот ты бы сумела.
— У меня будут свои дети, когда мне захочется.
— Не сомневаюсь, бедра у тебя в самый раз, но я не о том. Ты могла бы остаться здесь… со мной. Мы вместе растили бы эту девчушку и своих ребятишек тоже. Лучшего мужа тебе в лесу не найти. Здесь все мое. А когда-нибудь я поплыву в Цитаэрон и, клянусь богами, буду там среди первых богачей!
Ариана выпила глоток вина, лихорадочно думая, как же ей быть. Как смеет эта уродливая обезьяна предлагать себя в мужья? При одной мысли, что он к ней прикоснется, Ариане делалось тошно. Он, конечно, человек сильный и, несомненно, туго набил себе мошну на грабежах и убийствах. Но чтобы связаться с таким на всю жизнь?
— Я не чувствую к тебе любви, — сказала наконец Ариана. Она приготовилась к вспышке гнева, но его ответ удивил ее.
— Думаешь, любовь — это стрела, которая слетает с небес? Ошибаешься. Я знавал мужчин и женщин, которые жили без всякой любви, и ничего — довольны были. Если уж любовь приходит, то растет потихоньку, когда люди начинают жить вместе. Я вот тоже тебя не люблю. Только хочу. Но это лишь начало. Я знаю, что ты видишь, когда смотришь на Решето. Я ведь не слепой. Я не красавец вроде Лло Гифса и не краснобай вроде Нуады. Но я сильный и буду жить, когда их обоих давно уже не станет.
— Нет, я так не могу. Ты говоришь, что желание — только начало, и я с тобой согласна, но я-то тебя не хочу. Твое богатство меня не привлекает, и жизнь в Цитаэроне тоже. Я хотела бы все это выразить как-то помягче, но не знаю как.
Он кивнул без всякого выражения на лице, а потом улыбнулся.
— Больше половины своей жизни я не мог иметь то, что хотел. Когда я сбежал и пришел сюда, то решил, что ни в чем больше не буду себе отказывать. Я посватался к тебе, как положено, но я все равно получу тебя, Ариана, хочешь ты или нет. Даю тебе несколько дней, чтобы ты обдумала мое предложение.
— Я не люблю, когда мне угрожают, — сверкнула глазами она. — А если ты вздумал взять меня силой, то подумай как следует, потому что я тебя убью.
— Думаешь, тебе это удастся?
— Ты можешь уложить меня в свою постель, Решето, но остерегайся уснуть со мною рядом, — засмеялась она.
— Одно другого стоит.
— Не пробуй лучше, не советую. — Она взяла плащ и вышла. С неба снова повалил снег. Идя к своей хижине, она увидела, как двое часовых, открыв ворота, впустили старика в выцветшем одеянии из голубой шерсти. Когда он вошел, они поклонились ему. Он был лыс, но белая борода падала ему на грудь. Ариана застыла, как завороженная. Старик точно плыл над землей, почти не оставляя следов на снегу. Остановившись посреди деревни, он сел. Часовой принес ему хлеба, и местные жители, высыпав из домов, столпились вокруг. Ариана присоединилась к толпе, подошел и Лло Гифс.
— Что тут происходит? — спросила Ариана. Старик между тем рассыпал на утоптанном снегу перед собой около тридцати черных камешков.
— Ты наверняка о нем слышала — а теперь вот и поглядеть можешь, — усмехнулся Лло. — Это Дагда. Хватит ли у тебя смелости задать ему вопрос?
— После тебя, — ответила она, взглянув в его насмешливые глаза, но он потряс головой.
— Я не желаю знать свое будущее, да и спросить толком не сумею. Он знает все, вплоть до того, кто когда умрет.
— Он замерзнет, сидя на снегу, — заметила девушка. Лло, тронув ее за плечо, указал на Решето, который шел к ним, неся теплый плащ.
— Так заведено в каждой деревне, куда он заходит. Он ждет, когда самый главный человек пригласит его к себе в дом. И его, как правило, приглашают.
— А кто не пригласит, того он проклянет?
— Хуже. Он скажет ему правду.
Толпа раздалась, и Решето, подойдя, поклонился Дагде. Старик ссыпал свои камешки в кожаный кошель, встал и принял предложенный плащ. Собравшиеся последовали за Решетом к большому дому.
— Хочешь посмотреть на него в деле? — спросил Лло, и Ариана кивнула.
У очага расчистили место. Старик уселся на пол и снова раскинул свои камни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43