Шира, отогревшись, сказала Эррину:
— Мне. Право же, очень жаль.
— Не стоит, — пожал плечами он. — Я никогда не умел защищаться. Мой учитель фехтования говорил, что запястья у меня, как сырой лук-порей.
— Со зверем вы управились очень умело — ваш меч едва не выпотрошил его.
— Зверь все равно подыхал, — вмешался Убадай, — ты могла бы убить его своей веткой.
— Что ты хочешь этим сказать? — вознегодовал Эррин.
— Больной был, наверное. Когда убивал коня, он не нападал. Просто споткнулся.
— Хорошее дело, — вздохнул Эррин. — Отважный рыцарь убивает полудохлого зверя. Песню об этом, пожалуй, не сочинишь, однако мне он больным не показался.
— Нет, это правда, — сказала Шира. — Грудь у него была совсем синяя, и он валился с ног.
— Шкура тонкая, — подтвердил Убадай. — Не годится для холодов.
— Может быть, хватит его жалеть? — сказал Эррин. — Нашли тоже бедного больного зайчика.
— Сидите тут, я поищу коня.
Убадай вышел, а Шира подбросила дров в огонь.
— Это ничего, что зверь был слаб, Эррин. Вы храбро вступили с ним в бой и выхватили меня из-под его когтей с невероятной быстротой.
— Мне самому понравилось, — улыбнулся Эррин и хотел рассказать ей о волшебном поясе, но воздержался: ведь так приятно побыть немного в героях. Сходство Ширы с сестрой поражало его: те же большие глаза и полные губы, тот же проницательный взгляд. Шира выше ростом, волосы у нее короче и больше вьются, но в их родстве никто бы не усомнился.
— Что случилось? — спросила Шира, заметив, как он переменился в лице.
— Ничего. Может быть, вы хотели бы поесть?
— Не сейчас. Я еще не пришла в себя после битвы.
— Вы поступили очень смело, выйдя против такого чудища с головней. Незабываемое было зрелище.
— Я не успела воспользоваться луком, да и расстояние не позволяло. Вы очень ловко бросили зверю своего коня.
— Я тут ни при чем. Бедная животина просто хотела осадить и не устояла. — Эррин отвел глаза, и между ними воцарилось молчание. — Знаете… что касается Дианы…
— Не будем говорить об этом, — с посуровевшим лицом прервала она.
— Есть вещи, о которых нельзя умалчивать. Я был глупцом и сознаю это; сколько ни бей себя в грудь, этого не поправишь, но я не знал, в какой она опасности, не знал, что в вас есть номадская кровь.
— Вы убили ее, Эррин, ваша стрела пронзила ей сердце.
Он зажмурился и снова открыл глаза, устремив их в огонь.
— Да. Моя… но вы не знаете, как это было. Я, со сломанной ногой, только что бежал из города. Я хотел спасти ее, но не мог даже слезть с коня. Когда я въехал на холм, ее уже привязывали к столбу на вершине костра…
— Я не хочу этого слышать!
— Если бы я даже добрался до нее, то спасти бы не смог, — продолжал Эррин. — Она сгорела бы на медленном огне или задохнулась от дыма. Как поступили бы вы на моем месте, Шира?
— Все эти люди вокруг, — прошептала девушка, — ведь она многих из них знала. Она раздавала бедным в Макте еду и деньги, а они веселились, когда ее вели на костер — мы слышали об этом в Пертии. И они взревели от ярости, когда вы лишили их такого удовольствия. Что делает людей такими? Как могут они быть так жестоки, так злы?
— Не могу вам на это ответить. Несколько недель назад от меня сбежал мальчишка-раб, купленный мною в дар герцогу. Я снарядил погоню, а когда ему почти уже удалось уйти, послал стрелу ему в спину. Зачем? Кто знает? Он был моим и ослушался меня. Я не хотел, чтобы он ушел в лес, и обрек его на одинокую смерть. С тех пор я не переставал думать об этом. Я не могу объяснить своего поведения — и ни один человек, присутствовавший при казни Дианы, не может объяснить своего.
— Вы уверены, что тот юноша умер?
— Нет, но стрела вошла глубоко.
Они помолчали, и Шира заговорила снова:
— Просто не верится, как быстро способен измениться мир. Я четыре года училась в Фурболге, где бывала на балах и празднествах. Даже с королем встречалась. Он высок и еще не стар, но глаза у него странные, холодные. Мне не понравился ни он, ни его новые рыцари, о них ходят самые разные слухи. Одни говорят, что это демоны из потустороннего мира, другие — что это чародеи, приносящие человеческие жертвы на своем тайном алтаре. А потом начался этот ужас — аресты, казни, вопящие на улицах толпы. Прежде я без страха гуляла ночью по Душистой Аллее, помните ее?
— Да. Приют влюбленных, она обсажена розами и другими цветами до самого Королевского парка.
— В последний год моего пребывания в Фурболге по ней никто уже не гулял. Там исчезли бесследно четыре женщины, а еще две подверглись насилию. Аллея стала опасным местом. А убийства, а грабежи? Дня не проходило без известий о новых бесчинствах, но дворянское сословие и тут ничуть не обеспокоилось. Затем начались перемены во дворце. Король созвал всех на пир; мы пришли с опозданием и увидели, что весь чертог уставлен ложами, на которых предавалось любви множество пар. Раб у дверей сказал моему дяде, что с женами оставаться никому не позволяют: надо найти себе другую даму.
Мы незаметно ушли. После этого дядя отправил меня к Диане, и мы с ней задумали бежать из страны.
— Король превратил свой дворец в публичный дом? — воскликнул Эррин. — И знать покорилась этому?
— Четверых, кто выступил против этого разврата, позднее обвинили в измене. Тогда-то королевский боец Элодан отказался от своей службы и бросил вызов красному рыцарю Карбри. Мы тогда уже были в дороге, но слышали об этом поединке.
— Да, Карбри мне рассказывал. Мир отказался от рассудка в пользу безумия.
— Не мир, Эррин. Только Габала.
— Быть может, Картан сумеет собрать достаточно сильную армию.
— Нет, не сумеет, — с жаром возразила Шира. — Цитаэрон далеко, и к чему это, если у нас уже есть своя армия? Вы ведь слышали о Лло Гифсе. Действовать надо сейчас, Эррин. Не через год и не через десять лет — сейчас!
— Этот человек — простолюдин. Не может быть, чтобы вы говорили серьезно.
— Простолюдин? Лучше уж подчиняться честному простолюдину, чем безумному королю. И его армия будет расти еще быстрее, если к нему придут такие люди, как вы.
— Я много слышал об этом легендарном убийце своей жены, но никакой армии в глаза не видел. Из кого она может состоять? Из воров, разбойников, злодеев? Если они даже покончат с ужасами правления Ахака, не будет ли их царство еще ужаснее?
— Когда я была маленькая, в нашем поместье случился пожар, и лесники пустили ему навстречу другой, спаливший все на своем пути. Первый пожар, не получив пищи, угас, и угроза миновала. Через несколько лет никому бы в голову не пришло, что здесь прокатились две огненные стены.
— Без толку, — сказал вошедший в пещеру Убадай, — конь убежал, и я видел волчьи следы. Уходим.
— Обратно в Пертию? — грустно спросила Шира.
— Нет, — ответил Эррин. — К Лло Гифсу.
— Час от часу не легче, — проворчал Убадай.
12
Лемфада лежал в теплом углу хижины, укрытый толстым шерстяным одеялом, с вышитой подушкой под головой. Под тихий разговор Элодана и Гвидиона он вошел в Желтый Цвет. Ему не терпелось увидеть цвет своей жизни. Кем он будет: целителем, чародеем, провидцем или мастером: Лемфада закрыл глаза и ощутил тепло Желтого. Тело его утратило вес: он точно купался в теплом море, поднимаясь в то же время вверх. В Желтом он плавал уже много раз, но теперь его влекло все выше и выше. Желтый постепенно превратился в Золотой. Лемфада широко раскрыл глаза. Небо переливалось всеми цветами — Красным, Зеленым, Белым, Синим, Черным, Фиолетовым — и Золотым. Они мерцали, сплетались, и Лемфада плыл по волшебной реке высоко над лесом. Сначала он испугался и хотел вернуться, но Золотой вселил в него покой, и юноша доверился ему.
Из какого-то темного закутка памяти явилось сознание, что он однажды уже соприкасался с Золотым. Ему тогда было девять лет, и он горевал по умершей матери. Он вспомнил человека в плаще с капюшоном, поющего на вершине холма, и понял, что это был Руад Ро-фесса, волшебник Оллатаир. Там был еще и другой человек, который вернул испуганного мальчика домой, но его имени Лемфада вспомнить не мог.
На краю леса он замедлил свой головокружительный полет. Взглянув на себя, Лемфада увидел, что он наг и ноги его упираются в золотой диск. Далеко внизу простирались деревья, и по холму бежал олень, преследуемый волками. Лемфада испугался, что сейчас упадет с плоского, без бортов, диска. Тогда диск превратился в полусферу, и юноша опустился на высокое сиденье.
Это превосходило все, о чем он мог мечтать.
Олень на холме обернулся к стае передом и нагнул голову. Первый волк отлетел, отброшенный рогами, но второй, а за ним и третий обошли оленя сзади, вцепились в него и повалили. Из перекушенного горла животного хлынула кровь. Лемфада ощутил великую печаль, и его золотая лодка опустилась на землю. Волки, напуганные светом, разбежались. Лемфада подошел к оленю — старому, с поседевшей мордой — стал на колени и коснулся его. Но рука прошла сквозь тело животного, и Лемфада вспомнил, что он — бесплотный дух. Из руки на оленя брызнул золотой свет. Раны закрылись, седина пропала, изношенные мышцы налились силой и молодостью. Олень вскочил на ноги и одним прыжком взвился на вершину холма. Волки снова бросились на него, но он без труда убежал от них и скрылся в лесу.
Лемфада снова сел в свою лодку и поднялся в небо, переполненный радостью.
Наверху он огляделся и увидел Красный, пылающий, как дальний закат, а в небе рядом с ним появился человек, одетый в красные доспехи, с волосами, сияющими белизной при луне. Но когда Лемфада приблизился к нему, то увидел, что рыцарь почти прозрачен.
— Кто ты? — спросил Лемфада.
Налитые кровью глаза уставились на него, и рыцарь попытался подлететь поближе, но Золотой отбросил его назад.
— Я Карбри. А ты?
— Я Лемфада. Что ты здесь делаешь?
— Смотрю. Ты человек Лло Гифса?
— Да. Ты его знаешь?
— Скоро узнаю, — улыбнулся рыцарь. — А его жалкая шайка познает на себе мощь новой Габалы. Передай ему, что я так сказал. Передай, что весной сюда придет король со всем своим войском и что от красных рыцарей он не скроется нигде.
— Он не станет скрываться, он не боится вас.
— Все живое боится меня и моих собратьев. Скажи, мальчик, в чем источник твоей волшебной силы?
— Не знаю, — настороженно ответил Лемфада. — В Цветах я новичок.
— Только один цвет имеет значение, — отрезал рыцарь.
— Ты говоришь о Красном, но он не способен исцелять.
— Исцелять? Он способен создавать то, что не нуждается в исцелении. Да что с тобой толковать! Прочь, мальчишка — я не хочу убивать тебя.
— У тебя болит что-то? — спросил внезапно Лемфада. — Ты нездоров?
Глаза Карбри вспыхнули, и он выхватил из ножен призрачный меч, но клинок отскочил от золотой сферы, и рыцарь сделался еще прозрачнее.
Карбри выронил меч, но тот сам подплыл к нему.
— Убей меня, — сказал он, — убей меня, мальчик.
— Чего ради мне совершать такое злодейство?
— Злодейство? Ты не имеешь понятия, что это такое, но узнаешь, когда мы нагрянем сюда весной. Расскажи обо мне Лло Гифсу.
— Хорошо, скажу. За что ты его так ненавидишь?
— Ты заблуждаешься, мальчик. Я ненавижу только себя — ко всему остальному я безразличен. — Рыцарь стал почти совсем невидим, но вдруг вспыхнул кроваво-красным огнем. — Оллатаир! — вскричал он. — Ты пришел от Оллатаира?
Лемфада отпрянул назад, и между ними возникла стена золотого света.
— Какая роскошь! — засмеялся рыцарь. — Ступай к нему и передай ему привет от Карбри-Патеуса!
С этими словами он исчез, а Лемфада вернулся в хижину и в свое тело. Быть может, все это приснилось ему, а теперь он проснулся? Но он явственно видел перед собой горящие глаза рыцаря.
Элодан спал в другом углу, но Гвидион по-прежнему сидел за столом, глядя в свой кубок. Лемфада встал.
— Что, не спится? — спросил целитель.
— Можно с вами поговорить, сударь?
— Отчего же нет. Больше все равно заняться нечем.
— Я нашел свой Цвет.
Гвидион, встрепенувшись, хлопнул Лемфаду по плечу.
— Вот и хорошо. Я надеюсь, что это Зеленый: миру нужны целители.
— Это Золотой.
— Среди цветов нет Золотого, мальчик. Ты по-прежнему остаешься в Желтом.
— Нет, сударь. Я плыл в золотой лодке и видел, как погиб старый олень. Я вернул ему жизнь, и он воспрял.
— Ба! Тебе приснился сон — чертовски приятный, надо сказать.
— Погодите! Дайте я еще раз попробую. — Лемфада зажмурился, и Желтый принял его, но Золотой даже не показался.
— Не огорчайся, — сказал Гвидион. — Такие вещи требуют времени. Что еще ты видел?
— Я видел красного рыцаря, парящего над лесом. Он велел мне передать Оллатаиру привет от Карбри-Патеуса.
Гвидион вздрогнул и сильно побледнел.
— Не передавай ему ничего! Молчи. Забудь об этом.
— Но почему?
— Не понимаешь — и не надо. Но поверь мне: не нужно ничего говорить, это был только сон… очень скверный сон.
Убадай опустился на колени у мертвого тела, лежащего поперек тропы. У зверя было шесть ног, кожу покрывала чешуя, в челюстях длиннее человеческой руки помещалось три ряда зубов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43