Боги существуют, подумал я. По крайней мере, существовали раньше. Не всемогущие, не всезнающие, не вездесущие и уж никак не добрые и милосердные. Боги греков были очень похожи на людей, правда, с небольшой поправкой. Этакие сверхлюди, обладающие нечеловеческими способностями, но, судя по всему, весьма человеческим нравом. Боги, с которыми можно договориться, с которыми можно сойтись в бою, которых можно ранить и заставить отступить.
Когда-то боги были. Теперь их нет, по крайней мере, мы их не видим, мы в них не верим, а они не вмешиваются в наши дела.
Почему?

Часть третья
КОНЕЦ ВОЙНЫ И ПОСЛЕДСТВИЯ
ГЛАВА 15
Полковник Трэвис
Эней подошел ко мне первым, поздоровался, бросил замечание о погоде. Никого это не удивило.
Был третий день очередного перемирия, выпрошенного ахейскими вождями.
Народ не хотел драться.
Прошло уже два месяца после ультиматума Ахилла, а Агамемнон так и не созрел, чтобы выдать за него свою дочь. Соответственно Ахилл не выходил на бой, боги поддерживали троянцев, ахейцы гибли пачками, и боевой дух воинов неизменно падал.
Арес появлялся на поле боя еще трижды. Ко мне он больше не лез, так как рядом все время был неистовый Диомед, но все равно за каждый его визит на поле ахейцы платили сотнями трупов. Бог войны немного прихрамывал.
Дважды являлась Артемида-охотница, сестра парня, которому я вывихнул челюсть. Ее стрелы несли погибель независимо от того, в какую часть тела воина они попадали. Отравленные, наверное.
Не самые приятные боги у древних греков.
Вот греки особо на битву и не рвались. А что толку идти в бой, если ты не знаешь, с кем тебе предстоит биться: с такими же солдатами, как ты, или с бессмертными олимпийцами?
Победа скрылась за горизонтом, обещанные вождями грабеж и мародерство откладывались на неопределенный срок, и подставляться под божественную бронзу никому не хотелось.
Менелай предложил поединок от отчаяния. План был таков: он убивает Париса – тут уж боги не смогут ему помешать, ибо схватка будет обставлена честь по чести – воины смотрят на победу своего вождя, воодушевляются и пинками сносят Скейские ворота.
Никто не верил, что Парис примет вызов, однако он его принял. Условия поединка обсуждали хитроумный Лаэртид и доблестный троянский лавагет. Бой должен был состояться в полдень близ кургана какой-то там амазонки, чье имя сразу же выветрилось из моей головы, биться предстояло пешими, на мечах и в полном доспехе.
Поединок должен был начаться с минуты на минуту, народ все прибывал. Собрались все видные представители обеих армий, вожди, герои, свита… Лаэртид толкнул меня в бок и заявил, что видит на стороне троянцев Аполлона.
Как раз в этот момент Эней предложил мне отойти в сторонку.
– Кое-кто хочет с тобой поговорить, – пояснил он.
На миг всколыхнулась моя профессиональная паранойя. Стоит ли с ним идти?
Ловушка? Вряд ли. Во-первых, в эти времена воюют честно и опасаться кинжала в спину в день перемирия просто глупо. Во-вторых, я слишком мелкая сошка, чтобы из-за меня нарушать торжественные клятвы.
Я не боялся, что меня запишут в троянские шпионы на основании моей беседы с Энеем и «кое-кем». После той истории с Аполлоном никто не сомневался в моей лояльности. А зря.
– Идти далеко? – спросил я.
– Вон до той рощи.
– Чудесно, – сказал я. – Лаэртид, расскажешь мне, чем тут все кончится.
– А никто не сомневается – чем, – сказал Одиссей. – Вопрос только, на каком ударе.
Эней хмыкнул.
По всеобщему мнению – по крайней мере, по мнению, бытовавшему среди ахейцев, – Парис Менелаю не противник, и я готов с этим согласиться. Менелай – профи, опытный рубака, прошедший не одну войну, а Парис – просто романтично настроенный юноша, пусть молодой, сильный и атлетически сложенный.
Менелай его убьет.
Правда, если верить Гомеру, то не до конца.
– Чего ваш царевич вообще согласился выйти против нашего рогоносца? – поинтересовался я, когда мы отшагали уже половину расстояния до указанной рощи. – Жить с самой прекрасной женщиной в мире ему уже надоело?
Эней снова хмыкнул. Это у него здорово получалось.
– Похоже, что в последнее время любовь самой прекрасной женщины в мире к нашему Парису несколько ослабела, – сказал он. – Наверное, таким образом он пытается снова разжечь потухший костер.
– Как бы его на том костре не сожгли, – сказал я. – Она хоть будет приходить на его могилку, как думаешь?
– Первые три дня, – сказал Эней. – Парис принадлежит не к тому типу парней, по которым женщины долго убиваются.
Рожа у Энея была самодовольная. Наверное, себя он причислял как раз к «тому типу».
Кое-кем желавшим со мной пообщаться оказались, как ни странно, троянский лавагет и далекий предок Одиссея.
– Радуйся, – сказал Эней Гермесу. Не как богу сказал, а как обычному человеку. – Гектор, между прочим, твоего брата вот-вот прикончат.
– Зевс с ним, – сказал Гектор. То ли высказался в том духе, что владыка олимпийцев на стороне его брата, то ли просто выругался. – Парис уже взрослый и волен сломать себе шею по собственному выбору. Я отговаривал его от этой драки, но он меня не слушал. Теперь это его дело.
– А почему ты не остался наблюдать бой, Анхисид? – поинтересовался Гермес. – Достаточно было просто указать Алексу направление…
– Не люблю смотреть, как другие дерутся, – сказал Эней. – Все время хочется отобрать у них мечи и надавать обоим пинков.
– Зачем звали? – спросил я.
– Посоветоваться, – сказал Гермес. – Как с наблюдателем.
– Очень мило, – сказал я. – О чем будем советоваться?
– О богоравном Пелиде, о чем же еще, – сказал Гермес, причем слово «богоравный» в его устах прозвучало не как обычный комплимент, а на полном серьезе. – О том, как от него избавиться.
– И чем он лично тебе помешал? – спросил я.
– Я – бог, – сказал Гермес. – Такова моя воля.
– Этого достаточно для Гектора, Энея, Одиссея или Диомеда, – сказал я. – Но я – Алекс, сын Виктора, и на твою волю мне начхать.
– Я тоже попросил бы объяснений, – сказал Эней.
– Не груби, – сказал Гермес. – Вижу, чужестранцы на вас плохо влияют. Я и так собирался объяснить. В Дюжине я слыву слабым именно потому, что слишком часто объясняюсь со смертными, вместо того чтобы просто требовать выполнения своей воли, однако я считаю, что смертный, если он знает, что и почему должен сделать, будет действовать гораздо эффективнее, чем если бы просто слепо и бездумно выполнял приказ. Я не велю вам убивать Ахилла. Я прошу вас об этом;
– Почему? – спросил Гектор.
Конечно, он не водил с Ахиллом дружбы и готов был сразить его на поле боя, однако ему тоже было интересно, какой зуб завелся у Гермеса на богоравного сына Пелея.
– Он опасен, – сказал Гермес.
– Для вас?
– Для нас, – согласился Гермес. – И смертельно опасен для вас. Ахилл – ходячая катастрофа.
– Это долгая история? – осведомился Эней.
От кургана амазонки донеслись приветственные выкрики: «Парис и Троя!» Младший Приамид прибыл на место схватки.
– Не очень, – сказал Гермес. – Но давайте присядем на траву.
Мы присели.
– Вы все слышали о тайне Прометея?
– Я слышал, – сказал Эней.
Гектор просто кивнул.
– Я не в курсе, – сказал я. – Он вроде бы украл у вас огонь? Эта версия меня не слишком устраивала.
– Как и всякая официальная версия, – сказал Гермес. – На самом деле тайна, которую должен был выведать орел, ежедневно терзая его печень, была другой. Прометей знал, что сын Фетиды Глубинной, будущей матери Ахилла, будет более могучим, нежели его отец.
– И что? – спросил я, – Любой отец должен быть рад, что у него такой сын.
– В те времена считалось, что Фетида должна родить от Зевса.
– О, – сказал я.
– О, – согласился Гермес. – Зевс сразил Крона и отправил деда в Тартар, заняв его место на Олимпе и в умах ахейцев. Такова семейная традиция. Когда тайна Прометея стала известна, папаше почему-то сразу расхотелось обзаводиться потомством от Фетиды, и он отдал ее в жены одному из смертных – великому герою Пелею. Типа за заслуги перед отечеством.
– И?
– Пелей, как вы понимаете, не был чистокровным смертным. В его жилах, равно как и в жилах моего правнука Одиссея, или в ваших, кроме тебя, Алекс, или в жилах большинства вождей, собравшихся под стенами Трои, наравне с алой кровью смертных струился серебристый ихор – нетленная кровь богов. Пелей был полубогом, Фетида – богиней, следовательно, их сын унаследовал три четверти божественной крови.
– Я не вижу в этом проблемы, – сказал Эней. – Я сам, между прочим, наполовину бог. По маме.
– Мамы у вас разные, вот в чем проблема, – сказал Гермес. – Твоя не устраивала тебе купания в Стиксе, обливания амброзией и обжигания в огне. Мамаша пыталась вытравить из Ахилла смертного. Ты, Анхисид, был рожден человеком, человеком и стал. Ахилл же должен был быть рожден богом, но родился таким, как ты. В этом его проблема, в этом его противоречие, которое он не может постичь и уж тем более обуздать. Его естество стремится на Олимп. Любой ценой. Мне сложно это объяснить… Его природа – природа бога, волею судеб оказавшегося в человеческом теле. У него разум… нет, не разум, подсознание бога. Оно ищет выход, а возможных вариантов всего два – либо оно обретет то, что ищет, либо разрушит бренную оболочку.
– Но второе невозможно, поскольку Ахилл неуязвим, – сказал Эней.
– А ты не дурак, сын Анхиса, – сказал Гермес. – Впрочем, твоя мама редко дураков рожает. Но Ахилл не неуязвим. Он практически неуязвим, а это две большие разницы. Пока он не занял свое место на Олимпе, спихнув с него, я полагаю, моего кровожадного брата Эниалия, убить его еще можно. Надо только хорошо постараться. Когда я понял, что Троянской войны и великого похода Агамемнона не избежать, я решил, что Ахилл должен принять в нем участие. Именно я подкинул оракулам идею, что ахейцам не взять верха, если Ахилл не выступит на их стороне.
– Иными словами, ты наврал, – сказал я.
– Пусть и наврал, – сказал Гермес. – В конце концов, я – бог воров. Я очень надеялся, что Ахилл будет убит на этой войне. Здесь у него больше всего шансов умереть.
– Интересно, – сказал Эней. – А почему вы не можете убить его сами? Если он так опасен, как ты расписываешь, Гермий, то почему ты решил поручить грязную работу нам, смертным? Стукни его своим кадуцеем, или пусть Феб его пристрелит, или Зевс огреет молнией с небес, и вся недолга. В чем его опасность для нас, Гермес? Хочет мальчик на Олимп, ну и пусть хочет. В чем наша проблема, проблема смертных? Ваши тревоги мне хотя бы понятны: вы боитесь за своего драгоценного Ареса.
– Я бы с удовольствием и сам его пристукнул, – сказал Гермес. – Да и Арес бы с удовольствием, но мы не можем.
– Почему?
– Потому что, когда Фетида была отвергнута Зевсом и вручена как почетный трофей простому смертному, пусть полубогу и герою, но все же смертному, ее это взбесило, как это взбесило бы на ее месте любую женщину.
– Да, полубог и герой не идет ни в какое сравнение с Громовержцем, – сказал Эней.
Я уже заметил, что Основатель, чью жизнь Дэн поручил мне беречь любой ценой, не объяснив, как это сделать, воюя на другой стороне, не испытывает никакого пиетета по отношению к собственному пантеону и его главе.
– Фетида пришла в ярость, и ярость ее была направлена против папы в частности и всего Олимпа в целом. Примерно в этом ключе она воспитала и своего сына, попутно делая его неуязвимым и еще в детстве пытаясь выдавить из него все человеческое.
– Вряд ли ее можно назвать образцовой матерью, – сказал я.
– Сейчас я открою вам самую охраняемую тайну Олимпа. Боги не бессмертны, – сказал Гермес. – Смертные думают, что это не так, и ошибаются. Мы могущественны, и убить нас очень сложно, однако такая возможность, пусть она мизерна, все же существует. Ты сломал челюсть одному моему брату, твой приятель Тидид пропорол бок другому.
– Я и не думал, что вы бессмертны, – сказал я. Вообще-то я об этом вообще не думал.
– Ахилл, возможно пока сам того не подозревая, жаждет убивать богов.
– При этом сам стремится на Олимп, – заметил Эней.
– Природе нужно равновесие, – сказал Гермес. – На Олимпе есть место только для двенадцати, и, чтобы попасть туда, надо освободить себе место. Больше всего Пелиду подходит роль бога войны. Возможно, я и ошибся, отправив его под Трою. Эту ошибку надо исправить. И исправить ее может только смерть Ахилла.
– Почему мы? – спросил Гектор, с самого начала разговора не проронивший ни слова.
– Вы – лучшие из троянских воинов, – сказал Гермес. – А Алекс – не совсем ахеец и тоже очень хорош. Ахилла убить трудно. Возможно, даже труднее, чем самого Ареса. Вы знаете о его уязвимом месте?
– Ареса?
– Ахилла.
Троянцы покачали головами.
– Пятка, – сказал я.
– Пятка, – согласился Гермес. – Ахиллесова пята. Возможно, это выражение останется в веках и будет существовать даже тогда, когда люди забудут о том, кто такой этот Ахилл.
– Так и будет, – сказал я. Многие из моих современников пользовались этим выражением, но бывали поставлены в тупик вопросом, откуда оно взялось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45