– Ну, сначала я считал ее идеальной клиенткой, покровительницей. Она была замужем, жила в прекрасном доме, имела много денег, и при этом вовсе не была снобкой – когда Эйприл пришла сюда первый раз, она вела себя совсем как обычная женщина. Ее нисколько не смущало, что я живу в настоящем сарае, по понятиям людей ее круга. Пробыв с ней рядом около часа, я понял, что мы прекрасно поладим. Мы как-то сразу стали друзьями.
– Она была очень восприимчива, – вставил я.
– Да, но дело не только в этом. Внутри ее шли довольно сложные процессы. Она была как отель с множеством разных комнат.
– Наверное, она была очаровательной женщиной, – сказал я.
Подойдя к окну, Дориан стал разглаживать покрывавший его холст. Я снова не мог разглядеть его лица.
– Отель.
– Простите? – переспросил я.
– Я сказал, что она была похожа на отель. Ну разве не забавно?
– Вы были когда-нибудь в «Сент Элвин»?
Дориан медленно обернулся. Руки его были сжаты в кулаки, плечи напряжены.
– Что это значит? Вы спрашиваете, не я ли отвез ее туда и забил до полусмерти?
– Честно говоря, мне никогда не приходила в голову такая мысль.
Дориан расслабился.
– Я не думаю также, что ее убили в отеле.
Теперь молодой человек нахмурился.
– Мне кажется, на нее напали в «мерседесе». И в машине наверняка осталось много крови.
– А что случилось с машиной?
– Полиция еще не нашла ее.
Дориан вернулся к дивану, присел и сделал глоток кофе.
– Как вы думаете, она была счастлива в браке?
Он резко поднял голову.
– Вы думаете, в этом заслуга ее мужа?
– Я просто спросил, была ли Эйприл, по вашему мнению, счастлива в браке.
Дориан довольно долго молчал, потягивая кофе и время от времени закидывая ногу на ногу. Затем он снова пробежал глазами по ряду висящих на стене картин.
– Думаю, с ее браком все было в порядке. Эйприл никогда не жаловалась на мужа.
– Но вы очень долго думали об этом.
– Ну, у меня было чувство, что если бы Эйприл не была так занята, она чувствовала бы себя одинокой, – Дориан прочистил горло. – Потому что муж ведь не разделял ее интересы, разве не так? Она о многом не могла с ним поговорить.
– И говорила об этом с вами.
– Да, конечно. Но я не мог поддержать разговор о ее бизнесе – как только Эйприл заговаривала о вложениях и платежах, я понимал в ее речи только предлоги. А работа очень много значила для Эйприл.
– Она ничего не говорила вам о переезде в Сан-Франциско?
Дориан наклонил голову набок и сделал челюстями жевательное движение.
– Вы что-то слышали об этом? – В глазах его появилось настороженное выражение. – Это было лишь отдаленной перспективой – не более того. Она, кажется, упомянула об этом всего один раз, когда мы гуляли вместе. – Он снова прочистил горло. – Вы тоже слышали об этом?
– Мне говорил об этом ее отец, но он тоже ни в чем не был уверен.
Лицо Байрона просветлело.
– Да, это вполне понятно. Ведь если бы Эйприл переехала куда-нибудь, она должна была взять его с собой. Не для того, чтобы жить вместе, но чтобы по-прежнему иметь возможность заботиться о нем. Мне кажется, он не очень хорош в последнее время.
– Вы сказали, что ходили с Эйприл гулять?
– Да, иногда.
– Вы ходили куда-нибудь выпить? Или что-нибудь в этом роде?
Дориан задумался.
– Когда мы еще разговаривали только о картинах, то позавтракали как-то вместе несколько раз. Иногда ездили кататься на машине.
– И куда же вы ездили?
Дориан вдруг резко поднял руки и быстро оглянулся.
– Ничего, что я задаю все эти вопросы?
– Нет, но только на них бывает иногда трудно ответить. Мы ведь не каждый день катались на машине. Однажды поехали на мост, и Эйприл рассказала мне обо всем, что творилось в находящемся рядом баре на Уотер-стрит.
– Вы никогда не пытались зайти туда?
Дориан покачал головой.
– В него нельзя зайти – он закрыт.
– Эйприл никогда не упоминала о человеке по имени Уильям Фрицманн?
Дориан покачал головой.
– Нет. А кто это?
– Возможно, это не важно.
Дориан вдруг улыбнулся.
– Я вспомнил одно место, куда мы ездили. Я даже не знал о его существовании, пока Эйприл не показала мне. Вы знаете Флори-парк? Это недалеко от Истерн Шор-драйв. Там есть каменная платформа, окруженная деревьями, которая нависает прямо над озером. Эйприл очень нравилось там.
– Алан водил меня туда, – сказал я, представив себе, как Эйприл с Дорианом бредут вдвоем к каменной площадке.
– Тогда вы все понимаете.
– Да, – кивнул я. – Понимаю. Это очень личное.
– Так оно и было, – посмотрев на меня в упор, Байрон вдруг вскочил на ноги и понес на кухню свою чашку. Я слышал, как он споласкивает ее, потом открывает и закрывает холодильник. Он вернулся с бутылкой минеральной воды. – Хотите?
– Спасибо, у меня еще остался кофе.
Дориан подошел к столу и налил себе воды. Затем подвинул один из тюбиков с краской.
– Мне пора возвращаться к работе, – он сжал чашку обеими руками. – Если только вы не хотите купить что-нибудь, я не могу больше уделить вам время.
– Я действительно хочу купить одно из ваших полотен, – сказал я. – Мне нравятся ваши работы.
– Хотите дать мне взятку или что-то в этом роде?
– Нет, просто пытаюсь купить одну из ваших картин. Я думаю об этом с тех пор, как увидел их.
– Действительно? – он снова улыбнулся мне. – И какая же вам приглянулась? – Он подошел к стене.
– Человек в баре.
Дориан кивнул.
– Да, мне она тоже нравится. – Он снова посмотрел на меня с сомнением. – Так вы действительно хотите ее купить?
Я кивнул.
– Если вы сумеете упаковать ее для пересылки.
– Конечно, сумею.
– И сколько вы за нее хотите?
– О, Боже, я никогда об этом не задумывался, – он улыбнулся. – Никто, кроме Эйприл, не видел этих картин. Тысячу?
– Хорошо, – сказал я. – У меня есть ваш адрес, и я пошлю вам чек из дома Джона. Пусть почтовая служба отправит картину вот по этому адресу. – Я достал из бумажника и протянул Дориану одну из своих визитных карточек.
– Это очень мило с вашей стороны, – сказал Дориан.
Я заверил его, что счастлив буду иметь в своем доме это полотно, и мы направились к двери.
– Когда вы выглянули на улицу, прежде чем впустить меня, вы опасались, что рядом может стоять Джон?
Дориан застыл, положив ладонь на дверную ручку. Потом он открыл дверь, и я был ослеплен ярким светом.
– Я не осуждаю вас ни за какие поступки, Байрон, – заверил его я. – Вы помогали Эйприл скрасить одиночество.
Дориан поежился, словно в открытую дверь подул вдруг зимний ветер.
– Я ничего больше вам не скажу. Я не знаю, чего вы хотите.
– Все, что я хочу от вас – это ваша картина, – сказал я, протягивая руку. Поколебавшись несколько секунд, Дориан все-таки пожал ее.
14
После разговора с Дорианом мне не хотелось сразу возвращаться на Эли-плейс. Надо было, чтобы все услышанное улеглось у меня в голове, прежде чем я увижу Джона. Удовлетворение от того, что теперь я точно знал – Боб Бандольер был убийцей «Голубой розы», вдруг оставило меня. Я ясно понял, что снова испытаю это чувство не раньше, чем найду убийцу Эйприл Рэнсом. Я сидел за рулем «понтиака», пока не заметил, что Дориан смотрит на меня сквозь щели в холсте, которым были занавешены окна.
Тогда я завел машину и поехал, не зная, куда направляюсь. Я поеду, как, должно быть, ездила Эйприл Рэнсом за рулем своего «мерседеса», просто поеду и посмотрю, что из этого получится.
15
Проехав около пяти кварталов, я внезапно осознал, что лишь сменил один призрак на другой. Там, где я видел раньше блуждающий дух Эйприл Андерхилл, теперь мне будет являться Эйприл Рэнсом.
Вереница образов пронеслась перед моим внутренним взором. Я увидел Уолтера Драгонетта, сидящего напротив Пола Фонтейна за столом для допросов и кричащего на одной ноте «жертва, жертва, жертва». Затем я увидел Бегуна, моего старого товарища по Кэмп Уайт Стар, склонившегося над телом капитана Хейвенза, которое он собирался расчленить. Я увидел мозаики из человеческих тел внутри мешков для трупов, мальчика в хижине в Бонг То, Эйприл Рэнсом и Анну Бандольер, лежащих без сознания на своих кроватях, разделенных временем и пространством. Все эти образы связывал какой-то тайный смысл, который я, казалось, вот-вот смогу постичь, фигура с протянутой рукой, выступившая из владений самой смерти, протягивала мне этот смысл, словно жемчужину на ладони. На этой открытой ладони было написано слово, которое никто не мог прочесть и невозможно было произнести вслух.
16
Я доехал почти на автопилоте до тех мест, где жил когда-то, и как раз сворачивал с Шестой южной улицы на Маффин-стрит. Здесь находился один из торговых островков, вкрапленных посреди жилого квартала, вроде ряда магазинчиков около студии Байрона Дориана, только еще более запущенный. Два маленьких магазинчика с грязными окнами лепились по бокам строения побольше, где продавали уцененную обувь.
По другую сторону от обувного магазина стоял двухэтажный бетонный дом Хайнца Штенмица. Дверь и окна были забиты досками. По другую сторону дома виднелся магазин, порог которого успел даже порасти травой, которая вела к прямоугольному отверстию в стене, рядом с которым валялись обломки красного кирпича и серого бетона. Это запустение показалось мне символом господней справедливости. Никто не захотел построить на месте жилища этого страшного человека свой магазин или видеосалон. Место было заброшено.
В конце квартала я свернул на Седьмую южную улицу. Рядом с пустым домом Боба Бандольера Белнапы пили на веранде свой лимонад и разговаривали друг с другом. Ханна улыбнулась одной из шуток Франка, и они не заметили, как я проехал мимо. Я остановился на Ливермор-авеню, свернул на улицу Вдов, припарковал машину в квартале от отеля «Сент Элвин» и вошел в отель через «Таверну Синдбада».
Тот же старик, которого я видел раньше, сидел на своем месте с той же сигарой, та же лампа под зеленым абажуром горела рядом с тем же диваном, но вестибюль казался почему-то более мрачным и печальным.
Под ленивым взглядом портье я прошел к автомату и набрал номер, записанный на листочке в моем бумажнике. Разговор с Джорджем Даббином занял немного времени. Джордж сообщил мне, что Билл Дэмрок, конечно же, допрашивал Боба Бандольера. «Ну разумеется, Билл ведь был отличным полицейским».
– Мне хотелось бы, чтобы мой сын познакомился с женщиной своего возраста, – сказал он затем.
Закончив разговор, я подошел к местному телефону и набрал номер Гленроя Брейкстоуна.
– Опять вы? – спросил он. – Друг Тома?
– Так точно. Я внизу, в вестибюле. Могу я подняться и поговорить с вами немного?
Гленрой вздохнул.
– Скажите мне имя великого саксофониста, игравшего в оркестре Коба Кэллоуэя.
– Айк Квебек, – выпалил я.
– Вы знаете, что прихватить с собой, прежде чем подняться. – Он повесил трубку.
Я подошел к портье, который узнал меня и уже полез в ящик. Он бросил на конторку две пачки «Лаки» и сказал:
– Удивительно, что он позволил вам подняться. Плохой день для старины Гленроя, плохой день.
Когда я постучал в дверь номера Брейкстоуна, оттуда раздался его голос, слегка заглушенный звуками джаза.
– Вы что – научились летать? Дайте мне хотя бы минуту.
За звуками музыки я расслышал звук дерева, стучащего о дерево.
Гленрой открыл дверь и взглянул на меня покрасневшими глазами.
На нем была черная футболка с надписью «Джазовый фестиваль Санта-Фе».
– Принесли? – он протянул руку за сигаретами.
Я отдал ему пачки, и он прошел в комнату, рассовывая их по карманам, словно опасался, что я попытаюсь их украсть. Остановившись посреди комнаты, он поднял вдруг указательный палец. Нас окружали музыка и запах марихуаны.
– Вы знаете, кто это?
Сначала я подумал, что Глен слушает свою старую пластинку, которую я не знаю. Звучала песня «Я нашел новую подружку». Но тут саксофон заиграл соло.
– Ответ прежний, – сказал я. – Айк Квебек. С Баком Клейтоном и Кегом Джонсоном в сорок пятом году.
– Надо было придумать вопрос потруднее. – Он подошел к столику, за которым мы сидели в прошлый раз. Сейчас на нем стояла полная окурков пепельница, лежала почти полная пачка «Лаки страйкс», а рядом красовалась бутылка «Джонни Уокера» и стакан, примерно на дюйм наполненный виски. Брейкстоун упал в кресло и мрачно посмотрел на меня. Не дожидаясь приглашения, я сел в другое кресло.
– Вы выбили меня из колеи, – сказал Гленрой. – С тех пор, как вы здесь побывали, я все время думаю о Джеймсе. Я начал собирать свое барахло для поездки во Францию и вдруг понял, что ничего не могу сделать – все время вспоминаю парня. Он так и не смог реализовать себя. Мы должны бы сейчас сидеть с ним вместе и обсуждать, что будем играть и с кем, но это невозможно. И это неправильно!
– Неужели через сорок лет это по-прежнему так волнует вас? – удивился я.
– Вы не понимаете, – он сделал большой глоток виски. – То, что начал Джеймс, никто не может закончить за него.
Я подумал о рукописи Эйприл Рэнсом.
Глен смотрел на меня опухшими красными глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103