Нет, это вовсе не было проблемой... – Он вскинул глаза. – А если уж совсем честно: да, возможно, это было проблемой.
– Алан знал, что это как-то связано с преступлением.
– Да? – Джон явно пытался вспомнить наш разговор в машине. – Ну что ж, с отцом она, видимо, разговаривала больше, чем со мной.
– С ним больше, чем с тобой?
– Ну, меня очень злили эти проекты Эйприл. – Джон заколебался, словно прикидывая, как много стоит говорить. Затем он встал и принялся заправлять рубашку под ремень брюк. Поправил ремень. Эти лихорадочные маневры не могли скрыть, что Джону не по себе. Наклонившись, он взял со стола стакан. – Эти проекты действовали мне на нервы. Я не понимал, почему надо отрывать время от семьи на всю эту галиматью, за которую ей никто не платит.
– Ты знаешь, как и когда она впервые заинтересовалась убийствами «Голубой розы»?
Джон нахмурился, глядя в пустой стакан.
– Нет.
– А что ей удалось узнать?
– Не имею ни малейшего понятия. Наверное, Монро и Уилер унесли папку, где об этом написано, вместе со всеми остальными. – Джон тяжело вздохнул. – Подожди. Я сделаю себе еще выпить. – Сделав несколько шагов в сторону кухни, Джон обернулся. – Не подумай – у нас были хорошие отношения. Я просто хотел, чтобы Эйприл проводила больше времени дома. Но мы не ссорились. То есть, мы конечно спорили. Мне не хотелось говорить об этом при полицейских. И при родителях. Им не обязательно знать, что мы не всегда бывали счастливы друг с другом.
– Понимаю, – кивнул я.
Джон сделал еще шаг вперед, помахивая пустым стаканом.
– Знаешь, чего стоит собрать коллекцию вроде нашей? Когда у Эйприл случалось затишье в делах, она садилась на самолет и летела в Париж охотиться за очередным полотном. Так уж ее вырастили – для маленькой Эйприл Брукнер не было ничего невозможного – нет, сэр, – Эйприл Брукнер могла делать все, что придет в ее хорошенькую головку.
– И ты злился на нее за то, что она оставляла тебя?
– Ты ничего не понял, – повернувшись на каблуках, Джон направился в кухню. Я услышал звук льющейся жидкости, падающего в стакан льда, захлопывающегося холодильника. Джон вернулся в комнату и остановился на том же самом месте, на каком стоял, согнув в локте руку со стаканом. – Иногда с Эйприл было очень трудно жить. Что-то в ней было не так, словно отсутствовало равновесие.
Заметив на ковре расплывающиеся черные пятна, Джон протер ладонью дно стакана, с которого стекали капельки воды, и отпил из него. – Я – самое лучшее, что произошло в жизни Эйприл, и где-то в глубине сознания Алан знает об этом. Когда она вышла за меня замуж, Алан расслабился – я сделал ему настоящее одолжение. Он знал, что я способен удержать ее от безрассудств.
– Она была очень одаренной женщиной, – сказал я. – Что ты хотел, чтобы она делала целыми днями – пекла пирожки?
Снова хлебнув из бокала, Джон вернулся к креслу.
– И чем же это она была так одарена? Эйприл умела делать деньги. Это что – такой уж чудесный дар?
– Мне кажется, ее не очень волновали деньги сами по себе. Таковы сейчас многие капиталисты.
– Не обманывай себя, – сказал Джон. – Она просто завязла во всем этом.
Джон нахмурился.
– Я уверен, что Эйприл была благодарна тебе за стабильность, которую ты ей дал, – сказал я. – Подумай хотя бы, сколько лет вы прожили вместе.
Рот Джона Рэнсома искривился, он зажмурился и чуть наклонился вперед, прижав ко лбу холодный бокал.
– Меня пора на свалку, – он невесело рассмеялся. – И как я вообще выжил во Вьетнаме? Я был тогда тверже. Вернее, не тверже, а сумасброднее.
– То же можно сказать про каждого из нас.
– Да, но я шел своим путем. Покончив с желанием свергнуть коммунизм, я хотел того, что вообще плохо понимал. – Он печально улыбнулся.
– И что же это было?
– Мне кажется, я хотел научиться видеть мир.
3
Джон глубоко вздохнул и выдохнул воздух со звуком, который напомнил мне басовые ноты саксофона Гленроя Брейкстоуна.
– Я не хотел никакой преграды между собой и реальностью. Мне казалось, что это возможно. Ты понимаешь меня? Я считал, что можно переступить границу.
– И тебе даже казалось, что ты близок к этому?
Вскочив с кресла, Джон погасил ближайшую к нему лампу.
– Иногда казалось. – Взяв со столика стакан, он погасил лампу в дальнем конце дивана. – Свет слишком яркий – тебе не мешает?
– Нет.
И все же, обойдя вокруг стола, Джон погасил лампу возле меня. Теперь комнату освещали только стоявший у входа торшер и неяркий серебристый свет, падавший из окна.
– Было время, когда я путешествовал в глубине Вьетнама с еще одним парнем, Джедом Чэмпионом. Он был превосходным солдатом. Мы передвигались пешком, в основном по ночам. У нас был джип, но мы спрятали его в лесу, чтобы он был на месте, когда мы вернемся.
Джон ходил какими-то странными кругами от окна к камину, затем к креслу, к торшеру и снова к окну.
– Через два-три дня мы практически перестали разговаривать. Мы знали, что делаем, и нам не требовалось обсуждать это вслух. Это было похоже на телепатию – я точно знал, о чем думает он, а он – о чем думаю я. Мы шли практически по пустым землям, но время от времени нам попадались вьетконговцы. Нам приказано было не вступать в бой. Если мы видели вьетконговцев, то предоставляли им идти своим путем. На шестую ночь нашего похода я вдруг понял, что вижу гораздо лучше, чем раньше – не только зрение, все мои чувства обострились. Я слышал все. Я чувствовал даже, как растут под землей корни деревьев. Мимо прошел патруль вьетконговцев, а мы сидели на своих скатках и смотрели на них. Мы услышали их приближение еще за полчаса, а ты ведь помнишь, как тихо они умеют ходить. Я чувствовал запах их пота и ружейной смазки. А они даже не видели нас. На следующую ночь я уже мог ловить голыми руками птиц. Я начал слышать новые звуки – сначала я думал, что их издает мое собственное тело. Но потом, к рассвету, я понял, что слышу голоса деревьев, камней, земли. На следующую ночь мое тело стало существовать как бы самостоятельно, а я парил где-то наверху. Я не мог бы сделать неверный шаг, даже если бы очень захотел.
Рэнсом замолчал и повернулся ко мне. Он стоял у окна, и теперь, когда Джон повернулся, лицо его оказалось во тьме, а холодный серебряный свет освещал лишь макушку и плечи.
– Ты понимаешь, о чем я говорю? – спросил он. – Все это имеет для тебя какой-то смысл?
– Да, – кивнул я.
– Хорошо. Тогда может быть, тебе не покажется полным бредом все, что было дальше.
Последовала долгая пауза, в течение которой Джон внимательно смотрел на меня. Потом он повернулся и направился к камину.
– Пожалуй, я не хотел бы снова стать таким чудовищно живым. В такие моменты находишься как никогда близко к смерти. – Дойдя до камина, Джон поднял руку и погладил мраморную крышку. – Нет, пожалуй, я сказал неправильно. Просто чувство пронизывающей тебя жизни несет смерть в себе самом. – Отвернувшись от камина, он снова перешел в освещенную часть комнаты. – Незадолго до этого я потерял очень много своих людей. Вьетнамцев. У нас в лагере было два отряда – одним командовал я, другим – второй офицер по фамилии Баллок. Баллок со своим отрядом вышел из лагеря, и никто из них не вернулся обратно. Мы прождали лишние двенадцать часов, затем я вывел свой отряд на поиски. – Джон снова оказался в темноте между двумя окнами. – Понадобилось три дня, чтобы найти их в лесу неподалеку от небольшой деревушки. Баллока и его пятерых помощников подвесили на деревьях и вспороли им животы, оставив истекать кровью. Им вырезали языки. Когда мы сняли тела и сделали носилки, чтобы унести их, я завернул эти языки в тряпочку и взял с собой. А потом высушил их и носил везде с собой.
– И кто же убил Баллока и его команду? – спросил я.
Из темноты блеснули зубы улыбающегося Джона.
– Вьетконговцы иногда отрезали своим жертвам языки, чтобы надругаться над трупом. То же самое делали иногда ярды – чтобы ты стал немым в том, другом мире.
Разговаривая, Джон продолжал кружить по комнате.
– Итак, наступила восьмая ночь нашего путешествия с Чэмпионом. И тут я услышал, как кто-то произносит мое имя. Сначала я подумал, что это мой товарищ, но, посмотрев на него внимательно, понял, что Чэмпион не произнес ни слова. А я снова услышал, как меня зовут: «Рэнсом!» Я обошел вокруг огромного дерева и там, под огромным папоротником увидел глядящего на меня Баллока. Рядом стоял его помощник по отряду. Их одежда была заляпана кровью. Они просто стояли и ждали. Их не удивляло, что я могу их видеть. И меня тоже. – Теперь Джон ходил туда-сюда вдоль камина, я едва различал в темноте очертания его фигуры. – Я находился в месте, где сходятся жизнь и смерть. Языки касались моей кожи, словно листья. Они позволили мне переступить границу. Они знали, куда я иду, знали что я делаю.
Я ждал продолжения истории, но Джон молчал, повернувшись лицом к камину.
– Ты говоришь о своем походе за Бачелором? – спросил я.
– Да, – я слышал по голосу, что Джон улыбается. – Бачелор знал, что я иду за ним, и ускользнул задолго до моего прихода. Он всегда шел своей дорогой. Этот человек жил в царстве богов.
Я все еще надеялся услышать конец этой истории.
– Ты испытывал когда-нибудь что-нибудь подобное? Можешь судить об этом?
– Что-то вроде этого я действительно испытал, но не знаю, могу ли о чем-то судить.
Джон оттолкнулся от крышки камина, словно боец, отжимающийся в положении стоя. Потом он включил одну из ламп, и комната снова осветилась.
– Я чувствовал себя весьма необычно, – сказал Джон. – Как король. Даже как бог.
Обернувшись, он посмотрел на меня.
– И каков же конец этой истории? – спросил я.
– Это и есть конец.
– Что случилось, когда ты добрался туда?
Джон нахмурился и поспешил сменить тему.
– Я хотел бы завтра взглянуть изнутри на интерьер «Зеленой женщины». Поедешь со мной?
– Ты хочешь взломать дверь?
– Хей, ведь мой отец владел отелем, – воскликнул Джон. – У меня есть огромная связка с самыми разными ключами.
4
На следующее утро я узнал, что, пока мы разговаривали о том, как смерть встречается с жизнью, мистер и миссис Санчана с Норт Бейбери-лейн чуть было не погибли в огне пожара, вызванного взрывом газа. Я вспомнил емкости с пропаном и задумался: что же могло вызвать взрыв? Мне было не по себе при мысли, что причиной пожара мог послужить я. Ведь вполне может быть, что человек, преследовавший меня в Элм-хилл, решил ни за что не дать возможности бывшим жильцам Боба Бандольера побеседовать со мной о своем хозяине.
5
После завтрака Ральф и Марджори вернулись в комнату для гостей, чтобы собрать вещи, а Джон куда-то ушел. Ральф оставил «Леджер» открытой на спортивных страницах, где пели хвалу команде Миллхейвена за победу со счетом 9:4 над «Пивоварами Милуоки». Я перевернул газету на первую страницу и прочел последние новости с Армори-плейс. Местные граждане и религиозные лидеры сформировали комитет «За справедливость в Миллхейвене» и потребовали места в городской ратуше и выделения средств на организацию работы.
Преподобный Климент Мор возглавил марш протеста по Иллинойс-авеню. Мэр официально разрешил этот марш. И отрядил полицейских следить за порядком. Иллинойс-авеню будет закрыта для проезда с половины второго до пяти часов.
Заметка на пятой странице сообщала о том, что труп мужчины, убитого на Ливермор-авеню, был наконец опознан и принадлежит Гранту Хоффману, тридцать один год, аспиранту кафедры религии Аркхэм-колледж.
Перевернув страницу, я увидел фотографию почти целиком уничтоженного пожаром фермерского дома. Вся левая сторона его превратилась в груду пепла, из которой торчали фарфоровая раковина и остатки труб. Уцелевшая часть фасада была закопчена, от веранды остались одни стойки. Рядом с домом стоял гараж или сарай с полопавшимися окнами.
Я даже не узнал этот дом, пока не увидел фамилию Санчана в подписи под фотографией.
Патрульный полицейский Элм-хилл по имени Джером Ходжес в момент взрыва как раз проезжал по Норт Бейбери-лейн. Он тут же вызвал по рации пожарную машину. Затем патрульный Ходжес проник в дом через окно спальни и вытащил оттуда мистера и миссис Санчана. Пожарная команда успела спасти часть дома и мебели, а семейство Санчана уже отпустили из больницы после обследования, не выявившего серьезных повреждений. Источник пожара подозрений не вызывает.
Я подошел к телефону, нашел в справочнике номер полицейского управления и попросил соединить меня с детективом Фонтейном. Оператор сказал, что попытается соединиться с ним.
Я почему-то удивился, когда действительно услышал в трубке голос Пола Фонтейна.
Когда я представился, он спросил:
– Нашли что-нибудь интересное в деле Дэмрока?
– Почти что нет. Я готов вернуть его вам. – И тут я вспомнил вдруг одну вещь. – Вы ведь, кажется, говорили мне, что кто-то еще интересовался делом «Голубой розы»?
– Во всяком случае это дело лежало наверху.
– А вы ничего не изымали из дела?
– Снимки обнаженной Ким Бессинджер будут стоить вам дополнительных денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
– Алан знал, что это как-то связано с преступлением.
– Да? – Джон явно пытался вспомнить наш разговор в машине. – Ну что ж, с отцом она, видимо, разговаривала больше, чем со мной.
– С ним больше, чем с тобой?
– Ну, меня очень злили эти проекты Эйприл. – Джон заколебался, словно прикидывая, как много стоит говорить. Затем он встал и принялся заправлять рубашку под ремень брюк. Поправил ремень. Эти лихорадочные маневры не могли скрыть, что Джону не по себе. Наклонившись, он взял со стола стакан. – Эти проекты действовали мне на нервы. Я не понимал, почему надо отрывать время от семьи на всю эту галиматью, за которую ей никто не платит.
– Ты знаешь, как и когда она впервые заинтересовалась убийствами «Голубой розы»?
Джон нахмурился, глядя в пустой стакан.
– Нет.
– А что ей удалось узнать?
– Не имею ни малейшего понятия. Наверное, Монро и Уилер унесли папку, где об этом написано, вместе со всеми остальными. – Джон тяжело вздохнул. – Подожди. Я сделаю себе еще выпить. – Сделав несколько шагов в сторону кухни, Джон обернулся. – Не подумай – у нас были хорошие отношения. Я просто хотел, чтобы Эйприл проводила больше времени дома. Но мы не ссорились. То есть, мы конечно спорили. Мне не хотелось говорить об этом при полицейских. И при родителях. Им не обязательно знать, что мы не всегда бывали счастливы друг с другом.
– Понимаю, – кивнул я.
Джон сделал еще шаг вперед, помахивая пустым стаканом.
– Знаешь, чего стоит собрать коллекцию вроде нашей? Когда у Эйприл случалось затишье в делах, она садилась на самолет и летела в Париж охотиться за очередным полотном. Так уж ее вырастили – для маленькой Эйприл Брукнер не было ничего невозможного – нет, сэр, – Эйприл Брукнер могла делать все, что придет в ее хорошенькую головку.
– И ты злился на нее за то, что она оставляла тебя?
– Ты ничего не понял, – повернувшись на каблуках, Джон направился в кухню. Я услышал звук льющейся жидкости, падающего в стакан льда, захлопывающегося холодильника. Джон вернулся в комнату и остановился на том же самом месте, на каком стоял, согнув в локте руку со стаканом. – Иногда с Эйприл было очень трудно жить. Что-то в ней было не так, словно отсутствовало равновесие.
Заметив на ковре расплывающиеся черные пятна, Джон протер ладонью дно стакана, с которого стекали капельки воды, и отпил из него. – Я – самое лучшее, что произошло в жизни Эйприл, и где-то в глубине сознания Алан знает об этом. Когда она вышла за меня замуж, Алан расслабился – я сделал ему настоящее одолжение. Он знал, что я способен удержать ее от безрассудств.
– Она была очень одаренной женщиной, – сказал я. – Что ты хотел, чтобы она делала целыми днями – пекла пирожки?
Снова хлебнув из бокала, Джон вернулся к креслу.
– И чем же это она была так одарена? Эйприл умела делать деньги. Это что – такой уж чудесный дар?
– Мне кажется, ее не очень волновали деньги сами по себе. Таковы сейчас многие капиталисты.
– Не обманывай себя, – сказал Джон. – Она просто завязла во всем этом.
Джон нахмурился.
– Я уверен, что Эйприл была благодарна тебе за стабильность, которую ты ей дал, – сказал я. – Подумай хотя бы, сколько лет вы прожили вместе.
Рот Джона Рэнсома искривился, он зажмурился и чуть наклонился вперед, прижав ко лбу холодный бокал.
– Меня пора на свалку, – он невесело рассмеялся. – И как я вообще выжил во Вьетнаме? Я был тогда тверже. Вернее, не тверже, а сумасброднее.
– То же можно сказать про каждого из нас.
– Да, но я шел своим путем. Покончив с желанием свергнуть коммунизм, я хотел того, что вообще плохо понимал. – Он печально улыбнулся.
– И что же это было?
– Мне кажется, я хотел научиться видеть мир.
3
Джон глубоко вздохнул и выдохнул воздух со звуком, который напомнил мне басовые ноты саксофона Гленроя Брейкстоуна.
– Я не хотел никакой преграды между собой и реальностью. Мне казалось, что это возможно. Ты понимаешь меня? Я считал, что можно переступить границу.
– И тебе даже казалось, что ты близок к этому?
Вскочив с кресла, Джон погасил ближайшую к нему лампу.
– Иногда казалось. – Взяв со столика стакан, он погасил лампу в дальнем конце дивана. – Свет слишком яркий – тебе не мешает?
– Нет.
И все же, обойдя вокруг стола, Джон погасил лампу возле меня. Теперь комнату освещали только стоявший у входа торшер и неяркий серебристый свет, падавший из окна.
– Было время, когда я путешествовал в глубине Вьетнама с еще одним парнем, Джедом Чэмпионом. Он был превосходным солдатом. Мы передвигались пешком, в основном по ночам. У нас был джип, но мы спрятали его в лесу, чтобы он был на месте, когда мы вернемся.
Джон ходил какими-то странными кругами от окна к камину, затем к креслу, к торшеру и снова к окну.
– Через два-три дня мы практически перестали разговаривать. Мы знали, что делаем, и нам не требовалось обсуждать это вслух. Это было похоже на телепатию – я точно знал, о чем думает он, а он – о чем думаю я. Мы шли практически по пустым землям, но время от времени нам попадались вьетконговцы. Нам приказано было не вступать в бой. Если мы видели вьетконговцев, то предоставляли им идти своим путем. На шестую ночь нашего похода я вдруг понял, что вижу гораздо лучше, чем раньше – не только зрение, все мои чувства обострились. Я слышал все. Я чувствовал даже, как растут под землей корни деревьев. Мимо прошел патруль вьетконговцев, а мы сидели на своих скатках и смотрели на них. Мы услышали их приближение еще за полчаса, а ты ведь помнишь, как тихо они умеют ходить. Я чувствовал запах их пота и ружейной смазки. А они даже не видели нас. На следующую ночь я уже мог ловить голыми руками птиц. Я начал слышать новые звуки – сначала я думал, что их издает мое собственное тело. Но потом, к рассвету, я понял, что слышу голоса деревьев, камней, земли. На следующую ночь мое тело стало существовать как бы самостоятельно, а я парил где-то наверху. Я не мог бы сделать неверный шаг, даже если бы очень захотел.
Рэнсом замолчал и повернулся ко мне. Он стоял у окна, и теперь, когда Джон повернулся, лицо его оказалось во тьме, а холодный серебряный свет освещал лишь макушку и плечи.
– Ты понимаешь, о чем я говорю? – спросил он. – Все это имеет для тебя какой-то смысл?
– Да, – кивнул я.
– Хорошо. Тогда может быть, тебе не покажется полным бредом все, что было дальше.
Последовала долгая пауза, в течение которой Джон внимательно смотрел на меня. Потом он повернулся и направился к камину.
– Пожалуй, я не хотел бы снова стать таким чудовищно живым. В такие моменты находишься как никогда близко к смерти. – Дойдя до камина, Джон поднял руку и погладил мраморную крышку. – Нет, пожалуй, я сказал неправильно. Просто чувство пронизывающей тебя жизни несет смерть в себе самом. – Отвернувшись от камина, он снова перешел в освещенную часть комнаты. – Незадолго до этого я потерял очень много своих людей. Вьетнамцев. У нас в лагере было два отряда – одним командовал я, другим – второй офицер по фамилии Баллок. Баллок со своим отрядом вышел из лагеря, и никто из них не вернулся обратно. Мы прождали лишние двенадцать часов, затем я вывел свой отряд на поиски. – Джон снова оказался в темноте между двумя окнами. – Понадобилось три дня, чтобы найти их в лесу неподалеку от небольшой деревушки. Баллока и его пятерых помощников подвесили на деревьях и вспороли им животы, оставив истекать кровью. Им вырезали языки. Когда мы сняли тела и сделали носилки, чтобы унести их, я завернул эти языки в тряпочку и взял с собой. А потом высушил их и носил везде с собой.
– И кто же убил Баллока и его команду? – спросил я.
Из темноты блеснули зубы улыбающегося Джона.
– Вьетконговцы иногда отрезали своим жертвам языки, чтобы надругаться над трупом. То же самое делали иногда ярды – чтобы ты стал немым в том, другом мире.
Разговаривая, Джон продолжал кружить по комнате.
– Итак, наступила восьмая ночь нашего путешествия с Чэмпионом. И тут я услышал, как кто-то произносит мое имя. Сначала я подумал, что это мой товарищ, но, посмотрев на него внимательно, понял, что Чэмпион не произнес ни слова. А я снова услышал, как меня зовут: «Рэнсом!» Я обошел вокруг огромного дерева и там, под огромным папоротником увидел глядящего на меня Баллока. Рядом стоял его помощник по отряду. Их одежда была заляпана кровью. Они просто стояли и ждали. Их не удивляло, что я могу их видеть. И меня тоже. – Теперь Джон ходил туда-сюда вдоль камина, я едва различал в темноте очертания его фигуры. – Я находился в месте, где сходятся жизнь и смерть. Языки касались моей кожи, словно листья. Они позволили мне переступить границу. Они знали, куда я иду, знали что я делаю.
Я ждал продолжения истории, но Джон молчал, повернувшись лицом к камину.
– Ты говоришь о своем походе за Бачелором? – спросил я.
– Да, – я слышал по голосу, что Джон улыбается. – Бачелор знал, что я иду за ним, и ускользнул задолго до моего прихода. Он всегда шел своей дорогой. Этот человек жил в царстве богов.
Я все еще надеялся услышать конец этой истории.
– Ты испытывал когда-нибудь что-нибудь подобное? Можешь судить об этом?
– Что-то вроде этого я действительно испытал, но не знаю, могу ли о чем-то судить.
Джон оттолкнулся от крышки камина, словно боец, отжимающийся в положении стоя. Потом он включил одну из ламп, и комната снова осветилась.
– Я чувствовал себя весьма необычно, – сказал Джон. – Как король. Даже как бог.
Обернувшись, он посмотрел на меня.
– И каков же конец этой истории? – спросил я.
– Это и есть конец.
– Что случилось, когда ты добрался туда?
Джон нахмурился и поспешил сменить тему.
– Я хотел бы завтра взглянуть изнутри на интерьер «Зеленой женщины». Поедешь со мной?
– Ты хочешь взломать дверь?
– Хей, ведь мой отец владел отелем, – воскликнул Джон. – У меня есть огромная связка с самыми разными ключами.
4
На следующее утро я узнал, что, пока мы разговаривали о том, как смерть встречается с жизнью, мистер и миссис Санчана с Норт Бейбери-лейн чуть было не погибли в огне пожара, вызванного взрывом газа. Я вспомнил емкости с пропаном и задумался: что же могло вызвать взрыв? Мне было не по себе при мысли, что причиной пожара мог послужить я. Ведь вполне может быть, что человек, преследовавший меня в Элм-хилл, решил ни за что не дать возможности бывшим жильцам Боба Бандольера побеседовать со мной о своем хозяине.
5
После завтрака Ральф и Марджори вернулись в комнату для гостей, чтобы собрать вещи, а Джон куда-то ушел. Ральф оставил «Леджер» открытой на спортивных страницах, где пели хвалу команде Миллхейвена за победу со счетом 9:4 над «Пивоварами Милуоки». Я перевернул газету на первую страницу и прочел последние новости с Армори-плейс. Местные граждане и религиозные лидеры сформировали комитет «За справедливость в Миллхейвене» и потребовали места в городской ратуше и выделения средств на организацию работы.
Преподобный Климент Мор возглавил марш протеста по Иллинойс-авеню. Мэр официально разрешил этот марш. И отрядил полицейских следить за порядком. Иллинойс-авеню будет закрыта для проезда с половины второго до пяти часов.
Заметка на пятой странице сообщала о том, что труп мужчины, убитого на Ливермор-авеню, был наконец опознан и принадлежит Гранту Хоффману, тридцать один год, аспиранту кафедры религии Аркхэм-колледж.
Перевернув страницу, я увидел фотографию почти целиком уничтоженного пожаром фермерского дома. Вся левая сторона его превратилась в груду пепла, из которой торчали фарфоровая раковина и остатки труб. Уцелевшая часть фасада была закопчена, от веранды остались одни стойки. Рядом с домом стоял гараж или сарай с полопавшимися окнами.
Я даже не узнал этот дом, пока не увидел фамилию Санчана в подписи под фотографией.
Патрульный полицейский Элм-хилл по имени Джером Ходжес в момент взрыва как раз проезжал по Норт Бейбери-лейн. Он тут же вызвал по рации пожарную машину. Затем патрульный Ходжес проник в дом через окно спальни и вытащил оттуда мистера и миссис Санчана. Пожарная команда успела спасти часть дома и мебели, а семейство Санчана уже отпустили из больницы после обследования, не выявившего серьезных повреждений. Источник пожара подозрений не вызывает.
Я подошел к телефону, нашел в справочнике номер полицейского управления и попросил соединить меня с детективом Фонтейном. Оператор сказал, что попытается соединиться с ним.
Я почему-то удивился, когда действительно услышал в трубке голос Пола Фонтейна.
Когда я представился, он спросил:
– Нашли что-нибудь интересное в деле Дэмрока?
– Почти что нет. Я готов вернуть его вам. – И тут я вспомнил вдруг одну вещь. – Вы ведь, кажется, говорили мне, что кто-то еще интересовался делом «Голубой розы»?
– Во всяком случае это дело лежало наверху.
– А вы ничего не изымали из дела?
– Снимки обнаженной Ким Бессинджер будут стоить вам дополнительных денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103