Не исключено, что это обличие будут искусственно раздувать, чтобы скрыть историческую капитуляцию. Подчистят крайности ельцинизма. Кое-кого прижмут. Но суть нового пути России останется.
— Надолго?
— Навечно.
В таком же духе думает и Критик. Он считает, что будущее уже предопределено, никаких радикальных перемен не будет — они уже произошли. Что предстоит лишь перераспределение ролей и смена исторических актёров, перестановка декораций и смена костюмов.
— Но для них это и есть будущее!
— Надо различать будущее в социальном и физическом смысле. Будущее наступило в социальном смысле: то, что в этом смысле будет, это уже есть. А в физическом смысле, конечно, что-то будет происходить. И это будет рутинная жизнь того социального монстра, который уже родился.
— Но с ним может произойти что-то значительное?
— Что считать значительным? Произойдёт приведение внешних форм российского социального монстра в соответствие с его сущностью.
— А как это произойдёт конкретно?
— Как это и происходит в таких случаях: перелом (а возможно, переворот) в верхах власти.
— Какого рода переворот?
— Согласно моей теории, «Кремль» (т.е. президентский аппарат) попытается стать тем, чем он и должен быть в системе власти, а именно органом сверхвласти, подобным ЦК КПСС в советское время.
— Но ведь президент избирается!
— Генсек тоже избирался.
— Другие выборы!
— Это формальные мелочи.
— ЦК был лишь вершиной партийного аппарата.
— «Кремль» является вершиной президентского аппарата.
— Тогда была КПСС!
— И теперь попытаются создать нечто подобное. Ведь поговаривают о «партии власти» или о «президентской партии».
— Думаете, получится что-то?
— Конечно, что-то получится. Но не подлинное нечто, а лишь имитация. Сейчас в России вообще наступила имитационная эпоха. Игра в большую историю.
— Но хуже не будет?
— Как и положено по законам бытия, сначала будет видимость улучшения и даже кое-какие улучшения, а потом… Одним словом, потом будем пожинать настоящие плоды контрреволюции.
Ночные мысли
Смотрю телевизор. Читаю газеты и журналы. Даже новые книги почитываю. Многое вроде бы верно. Критика. Разоблачения. Облачения. Ни к чему вроде не придерёшься. Свобода слова. Свобода творчества. Но в целом возникает смутное ощущение какой-то огромной лжи. В чем тут дело? Я долго ломал голову, ища объяснение этому ощущению. И, кажется, я его нашёл. В нашей реальной жизни мечутся уроды, дураки, жулики, шарлатаны, развратники, обманщики, крохоборы, холуи и т.п. ничтожества, червяки, пигмеи. А в том, как это кишение пигмеев изображается в СМИ, это выглядит как высокого уровня театральная драма или трагедия. Как в сумасшедшем доме: бродят ублюдки с бумажными генеральскими погонами, с надписями на лбу «я — президент», «я — академик», «я — гениальный артист», «я — гениальный писатель», «я — великий убийца», «я — великий мафиозо» и т.п. Нашей позорной постсоветской истории придают вид великой исторической трагедии. В таком же духе преподносят дореволюционную историю России. И топчут в грязь единственно великий период нашей истории — советский. Пигмеи, чтобы выглядеть великанами, должны унавозить, унизить великанов.
Все явления современной российской жизни довольно аморфны, изменчивы, обманчивы, можно сказать, хамелеонообразны. В них нет внутренней устойчивой сущности. Последняя не просто различно проявляется, а на самом деле зависит от обстоятельств. Тут все выглядит как дурной спектакль дилетантов, как маскарад. И искать в нём какие-то глубинные замыслы и интеллектуальные расчёты просто бессмысленно. Что бы тут ни произошло, все приобретает видимость осмысленности лишь задним числом. И лишь видимость, а не смысл, ибо это есть лишь истолкование, которое может быть изменено как угодно. Все происходящее тут есть трясина грязной, пошлой, ублюдочной псевдоисторической жизни, в которой при желании можно найти всё, что угодно, но все в каких-то балаганных и мошеннических формах. Жизнь стабилизировалась, но именно в нестабильных формах. Впечатление такое, что тут строят социальный небоскрёб, но строят из социального навоза, соломы, досок. И при этом претендуют на нечто подлинное. Строят сумасшедшие, дебилы и жулики, претендующие на разумное историческое творчество. Причём такое состояние возникло не просто в результате краха советской системы, а было искусственно создано и умышленно поддерживается силами Запада и их российских холуёв. Мне как совку не просто трудно жить в этом безумном мире, а оскорбительно.
Не проходит и дня, чтобы средства массовой информации не сообщали об убийствах, грабежах, перестрелках конкурирующих банд, банкротствах частных фирм, многомиллионных мошенничествах, скандалах в «высшем свете» и т.п. Все это стало привычными буднями нашей постсоветской жизни. Западная бульварная пресса, к которой, так недавно мы относились с презрением, теперь смотрится как нечто пуритански скромное и даже целомудренное в сравнении с российской.
Дети
Когда я шёл в парк, ко мне подошли три девочки лет 13—14 и попросили денег на… водку! Им нужно похмелиться, они так и сказали. Я извинился, что их просьбу не могу удовлетворить, так как денег не имею. Они обругали меня такими словами, каких я по своему адресу не слышал ещё никогда, не слышал даже от хулиганов, с которыми приходилось сталкиваться в детстве. Я рассказал об этой истории Защитнику при встрече.
— Считайте, что вам повезло, — сказал он. — Могли и избить. Со мной недавно такая история случилась. Ко мне неподалёку отсюда подошли два парня тоже лет пятнадцати или меньше — теперь дети вырастают раньше, чем в годы нашего детства. Они предложили мне девчонку, которая стояла за кустами. Попросили за это всего сто рублей. Тоже на выпивку. Я отказался. Тогда они потребовали отдать все деньги, какие со мной, угрожая избить, да в таких выражениях, какие в гангстерских фильмах не услышишь. Плюс к тому — мат и скабрёзности. Мне повезло — появились другие люди, и парни с девчонкой ушли. Уходя, девчонка сказала, что я старый импотент, и что-то ещё похабное.
— Что происходит?! — воскликнул я, тут же устыдившись своего банального восклицания.
— Происходит преднамеренное и систематическое разрушение человеческого материала России. Алкоголизм, разврат, наркомания, детская беспризорность и преступность, болезни, безграмотность и т. д. Об этом открыто пишут и говорят в СМИ. Ещё десять-двадцать лет такого «развития» России в западном направлении, и в России просто не останется людей, способных удержать её на уровне мало-мальски значительной страны.
— Неужели правящие силы не понимают этого?!
— Все всё понимают. Но упомянутые вами «силы» заботятся лишь о себе, ибо они являются таковыми лишь благодаря тому, что происходит именно то, что вас возмущает. Они допущены до власти, чтобы такое происходило. И лишь постольку они суть правящие силы, поскольку это происходит.
— Но ведь и у них есть дети!
— О их детях не беспокойтесь, они прекрасно устроены.
— Но их детей недостаточно для спасения России!
— А им и не требуется спасать Россию.
Москва
И вместе с тем Москва с поразительной быстротой хорошеет. Строятся бесчисленные новые дома. Многие — очень красивые. Реставрируются старые особняки. Но я никакой радости от этого не испытываю. Все это чужое. В советские годы даже новые дома барачного типа, даже так называемые «хрущобы» радовали, ибо они означали улучшение условий жизни для нас всех, а не узкой кучки новых богатеев. Когда я с Защитником ехал с урока, он мне показал целый район, застроенный великолепными виллами. Это зрелище вызвало у меня состояние унылости и обречённости. Вот сейчас я вижу из окна квартал новых высотных домов, по архитектурной красоте не уступающих современным кварталам западноевропейских столиц. Глядя на эти красоты, я ощущаю себя так, как будто какие-то жестокие завоеватели оккупировали нашу страну. Почему «как будто»?! На самом деле оккупировали. Защитник говорил тогда, что скоро Москва станет одним из самых красивых и богатых городов мира. И самым интересным в смысле динамизма жизни. Не спорю, возможно, так и будет. Скорее всего, именно так и будет. Но для кого будет?! Не для нас. Нас не будет. Нас вообще вычеркнут из памяти потомков. Москва станет столицей завоевателей, чуждых нам и враждебных нам, русским изгоям.
Семинар
Тема семинара — трагическая судьба России. Привожу запись доклада Критика.
Русская трагедия
Слово «трагедия», как и вся прочая терминология сферы социальных объектов, является многосмысленным и плохо обработанным в качестве научного понятия. В общеразговорном языке оно употребляется обычно для обозначения событий, в которых происходит гибель людей и их объединений. Но не любую гибель такого рода называют трагедией. Если, например, в сражении в войне погибают солдаты, слово «трагедия» тут выглядит неуместным. Чтобы оценить ту или иную гибель людей как трагедию, требуется ещё указать переживание ими или какими-то другими людьми этой гибели именно как трагедии. И переживание это должно быть настолько сильным, чтобы перед ним поблекли прочие переживания.
В античном словоупотреблении слово «трагедия» имело более узкий и даже несколько смещённый сравнительно с интуитивным употреблением смысл. В частности, оно предполагало предопределённость гибели тех или иных людей. Предопределяли эту гибель некие высшие силы — боги или неопределённая судьба. Они избирали жертву трагедии, заранее выносили ей смертный приговор, мотивируя его некоей виной избранной жертвы. Трагедия в этом смысле считалась предсказуемой. Предсказывали её оракулы, пророки и боги. А порою это было ясно самим жертвам с самого начала, и они поступали как обречённые на гибель.
Я здесь буду употреблять слово «трагедия» как социологическое понятие, осуществив экспликацию (уточнение и выявление) некоторого интуитивного его употребления. Оно будет близко к античному смыслу, но не будет совпадать с ним полностью.
Такая экспликация совершенно необходима, если мы хотим понять по существу, что произошло с нашей страной и нашим народом к концу XX века и что их ожидает в наступающем веке.
Трагедия в социологическом смысле (скажем, социальная трагедия) включает в себя следующие основные компоненты: 1) жертву; 2) судью; 3) палача. Все эти компоненты суть люди как социальные существа или объединения людей, рассматриваемые как целое, все они суть социальные субъекты. Возможно совпадение каких-то двух и даже всех трех компонентов в одном субъекте — субъект осуждает сам себя или даже наказывает сам себя. Это логически вырожденные случаи. Но и в них происходит удвоение и даже утроение одного субъекта — он выступает в различных ролях, так что все три компонента так или иначе присутствуют.
Судья социальной трагедии не есть причина исторических событий, являющихся компонентом данной ситуации как трагедии. Он есть именно судья. Его историческая роль состоит в том, чтобы выбрать определённый социальный субъект в качестве жертвы трагедии, оценить какие-то поступки избранной жертвы как преступные (с точки зрения судьи!), то есть установить вину жертвы, вынести приговор и найти его исполнителя, то есть палача.
Понятие вины я здесь употребляю точно так же, как социологическое, а не как моральное и юридическое (хотя оценка упомянутых поступков с моральной и юридической точки зрения не исключается). Оценка поступков социального субъекта как вины предполагает, помимо судьи, также того, в отношении кого жертва трагедии осуждается как виновная. Если при этом два или все три субъекта (виновный, судья и только что упомянутый третий субъект) совмещаются в одном, имеет место удвоение и утроение одного субъекта того же типа, как и упомянутое выше.
В социальной трагедии, повторяю, судья выносит приговор жертве. Палач приводит в исполнение приговор судьи. Судья считает свой приговор оправданным теми или иными соображениями — моральными, юридическими, гуманности, справедливости и т.п. Палач в оправдании не нуждается. Признание жертвой вины не требуется — её не спрашивают об этом. Если жертва сама кается, она выступает лишь в роли помощника судьи и палача, — и такое случается в конкретной истории.
В трагедийной ситуации судья располагает силами, превосходящими силы жертвы. Он рассчитывает на то, что уцелеет в борьбе с жертвой, отделается ничтожными потерями, не пострадает совсем или даже выгадает. Если задуманная расправа с жертвой не удаётся, ситуация не становится трагедией.
Классическим примером трагедийной ситуации, в рассматриваемом смысле, может служить ситуация с Сербией, которую мы можем наблюдать сейчас. Жертва трагедии — Сербия и сербы как народ. Судья — хозяева западного мира, точнее говоря — глобальное сверхобщество, сложившееся как своего рода «надстройка» над национальными государствами Запада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Надолго?
— Навечно.
В таком же духе думает и Критик. Он считает, что будущее уже предопределено, никаких радикальных перемен не будет — они уже произошли. Что предстоит лишь перераспределение ролей и смена исторических актёров, перестановка декораций и смена костюмов.
— Но для них это и есть будущее!
— Надо различать будущее в социальном и физическом смысле. Будущее наступило в социальном смысле: то, что в этом смысле будет, это уже есть. А в физическом смысле, конечно, что-то будет происходить. И это будет рутинная жизнь того социального монстра, который уже родился.
— Но с ним может произойти что-то значительное?
— Что считать значительным? Произойдёт приведение внешних форм российского социального монстра в соответствие с его сущностью.
— А как это произойдёт конкретно?
— Как это и происходит в таких случаях: перелом (а возможно, переворот) в верхах власти.
— Какого рода переворот?
— Согласно моей теории, «Кремль» (т.е. президентский аппарат) попытается стать тем, чем он и должен быть в системе власти, а именно органом сверхвласти, подобным ЦК КПСС в советское время.
— Но ведь президент избирается!
— Генсек тоже избирался.
— Другие выборы!
— Это формальные мелочи.
— ЦК был лишь вершиной партийного аппарата.
— «Кремль» является вершиной президентского аппарата.
— Тогда была КПСС!
— И теперь попытаются создать нечто подобное. Ведь поговаривают о «партии власти» или о «президентской партии».
— Думаете, получится что-то?
— Конечно, что-то получится. Но не подлинное нечто, а лишь имитация. Сейчас в России вообще наступила имитационная эпоха. Игра в большую историю.
— Но хуже не будет?
— Как и положено по законам бытия, сначала будет видимость улучшения и даже кое-какие улучшения, а потом… Одним словом, потом будем пожинать настоящие плоды контрреволюции.
Ночные мысли
Смотрю телевизор. Читаю газеты и журналы. Даже новые книги почитываю. Многое вроде бы верно. Критика. Разоблачения. Облачения. Ни к чему вроде не придерёшься. Свобода слова. Свобода творчества. Но в целом возникает смутное ощущение какой-то огромной лжи. В чем тут дело? Я долго ломал голову, ища объяснение этому ощущению. И, кажется, я его нашёл. В нашей реальной жизни мечутся уроды, дураки, жулики, шарлатаны, развратники, обманщики, крохоборы, холуи и т.п. ничтожества, червяки, пигмеи. А в том, как это кишение пигмеев изображается в СМИ, это выглядит как высокого уровня театральная драма или трагедия. Как в сумасшедшем доме: бродят ублюдки с бумажными генеральскими погонами, с надписями на лбу «я — президент», «я — академик», «я — гениальный артист», «я — гениальный писатель», «я — великий убийца», «я — великий мафиозо» и т.п. Нашей позорной постсоветской истории придают вид великой исторической трагедии. В таком же духе преподносят дореволюционную историю России. И топчут в грязь единственно великий период нашей истории — советский. Пигмеи, чтобы выглядеть великанами, должны унавозить, унизить великанов.
Все явления современной российской жизни довольно аморфны, изменчивы, обманчивы, можно сказать, хамелеонообразны. В них нет внутренней устойчивой сущности. Последняя не просто различно проявляется, а на самом деле зависит от обстоятельств. Тут все выглядит как дурной спектакль дилетантов, как маскарад. И искать в нём какие-то глубинные замыслы и интеллектуальные расчёты просто бессмысленно. Что бы тут ни произошло, все приобретает видимость осмысленности лишь задним числом. И лишь видимость, а не смысл, ибо это есть лишь истолкование, которое может быть изменено как угодно. Все происходящее тут есть трясина грязной, пошлой, ублюдочной псевдоисторической жизни, в которой при желании можно найти всё, что угодно, но все в каких-то балаганных и мошеннических формах. Жизнь стабилизировалась, но именно в нестабильных формах. Впечатление такое, что тут строят социальный небоскрёб, но строят из социального навоза, соломы, досок. И при этом претендуют на нечто подлинное. Строят сумасшедшие, дебилы и жулики, претендующие на разумное историческое творчество. Причём такое состояние возникло не просто в результате краха советской системы, а было искусственно создано и умышленно поддерживается силами Запада и их российских холуёв. Мне как совку не просто трудно жить в этом безумном мире, а оскорбительно.
Не проходит и дня, чтобы средства массовой информации не сообщали об убийствах, грабежах, перестрелках конкурирующих банд, банкротствах частных фирм, многомиллионных мошенничествах, скандалах в «высшем свете» и т.п. Все это стало привычными буднями нашей постсоветской жизни. Западная бульварная пресса, к которой, так недавно мы относились с презрением, теперь смотрится как нечто пуритански скромное и даже целомудренное в сравнении с российской.
Дети
Когда я шёл в парк, ко мне подошли три девочки лет 13—14 и попросили денег на… водку! Им нужно похмелиться, они так и сказали. Я извинился, что их просьбу не могу удовлетворить, так как денег не имею. Они обругали меня такими словами, каких я по своему адресу не слышал ещё никогда, не слышал даже от хулиганов, с которыми приходилось сталкиваться в детстве. Я рассказал об этой истории Защитнику при встрече.
— Считайте, что вам повезло, — сказал он. — Могли и избить. Со мной недавно такая история случилась. Ко мне неподалёку отсюда подошли два парня тоже лет пятнадцати или меньше — теперь дети вырастают раньше, чем в годы нашего детства. Они предложили мне девчонку, которая стояла за кустами. Попросили за это всего сто рублей. Тоже на выпивку. Я отказался. Тогда они потребовали отдать все деньги, какие со мной, угрожая избить, да в таких выражениях, какие в гангстерских фильмах не услышишь. Плюс к тому — мат и скабрёзности. Мне повезло — появились другие люди, и парни с девчонкой ушли. Уходя, девчонка сказала, что я старый импотент, и что-то ещё похабное.
— Что происходит?! — воскликнул я, тут же устыдившись своего банального восклицания.
— Происходит преднамеренное и систематическое разрушение человеческого материала России. Алкоголизм, разврат, наркомания, детская беспризорность и преступность, болезни, безграмотность и т. д. Об этом открыто пишут и говорят в СМИ. Ещё десять-двадцать лет такого «развития» России в западном направлении, и в России просто не останется людей, способных удержать её на уровне мало-мальски значительной страны.
— Неужели правящие силы не понимают этого?!
— Все всё понимают. Но упомянутые вами «силы» заботятся лишь о себе, ибо они являются таковыми лишь благодаря тому, что происходит именно то, что вас возмущает. Они допущены до власти, чтобы такое происходило. И лишь постольку они суть правящие силы, поскольку это происходит.
— Но ведь и у них есть дети!
— О их детях не беспокойтесь, они прекрасно устроены.
— Но их детей недостаточно для спасения России!
— А им и не требуется спасать Россию.
Москва
И вместе с тем Москва с поразительной быстротой хорошеет. Строятся бесчисленные новые дома. Многие — очень красивые. Реставрируются старые особняки. Но я никакой радости от этого не испытываю. Все это чужое. В советские годы даже новые дома барачного типа, даже так называемые «хрущобы» радовали, ибо они означали улучшение условий жизни для нас всех, а не узкой кучки новых богатеев. Когда я с Защитником ехал с урока, он мне показал целый район, застроенный великолепными виллами. Это зрелище вызвало у меня состояние унылости и обречённости. Вот сейчас я вижу из окна квартал новых высотных домов, по архитектурной красоте не уступающих современным кварталам западноевропейских столиц. Глядя на эти красоты, я ощущаю себя так, как будто какие-то жестокие завоеватели оккупировали нашу страну. Почему «как будто»?! На самом деле оккупировали. Защитник говорил тогда, что скоро Москва станет одним из самых красивых и богатых городов мира. И самым интересным в смысле динамизма жизни. Не спорю, возможно, так и будет. Скорее всего, именно так и будет. Но для кого будет?! Не для нас. Нас не будет. Нас вообще вычеркнут из памяти потомков. Москва станет столицей завоевателей, чуждых нам и враждебных нам, русским изгоям.
Семинар
Тема семинара — трагическая судьба России. Привожу запись доклада Критика.
Русская трагедия
Слово «трагедия», как и вся прочая терминология сферы социальных объектов, является многосмысленным и плохо обработанным в качестве научного понятия. В общеразговорном языке оно употребляется обычно для обозначения событий, в которых происходит гибель людей и их объединений. Но не любую гибель такого рода называют трагедией. Если, например, в сражении в войне погибают солдаты, слово «трагедия» тут выглядит неуместным. Чтобы оценить ту или иную гибель людей как трагедию, требуется ещё указать переживание ими или какими-то другими людьми этой гибели именно как трагедии. И переживание это должно быть настолько сильным, чтобы перед ним поблекли прочие переживания.
В античном словоупотреблении слово «трагедия» имело более узкий и даже несколько смещённый сравнительно с интуитивным употреблением смысл. В частности, оно предполагало предопределённость гибели тех или иных людей. Предопределяли эту гибель некие высшие силы — боги или неопределённая судьба. Они избирали жертву трагедии, заранее выносили ей смертный приговор, мотивируя его некоей виной избранной жертвы. Трагедия в этом смысле считалась предсказуемой. Предсказывали её оракулы, пророки и боги. А порою это было ясно самим жертвам с самого начала, и они поступали как обречённые на гибель.
Я здесь буду употреблять слово «трагедия» как социологическое понятие, осуществив экспликацию (уточнение и выявление) некоторого интуитивного его употребления. Оно будет близко к античному смыслу, но не будет совпадать с ним полностью.
Такая экспликация совершенно необходима, если мы хотим понять по существу, что произошло с нашей страной и нашим народом к концу XX века и что их ожидает в наступающем веке.
Трагедия в социологическом смысле (скажем, социальная трагедия) включает в себя следующие основные компоненты: 1) жертву; 2) судью; 3) палача. Все эти компоненты суть люди как социальные существа или объединения людей, рассматриваемые как целое, все они суть социальные субъекты. Возможно совпадение каких-то двух и даже всех трех компонентов в одном субъекте — субъект осуждает сам себя или даже наказывает сам себя. Это логически вырожденные случаи. Но и в них происходит удвоение и даже утроение одного субъекта — он выступает в различных ролях, так что все три компонента так или иначе присутствуют.
Судья социальной трагедии не есть причина исторических событий, являющихся компонентом данной ситуации как трагедии. Он есть именно судья. Его историческая роль состоит в том, чтобы выбрать определённый социальный субъект в качестве жертвы трагедии, оценить какие-то поступки избранной жертвы как преступные (с точки зрения судьи!), то есть установить вину жертвы, вынести приговор и найти его исполнителя, то есть палача.
Понятие вины я здесь употребляю точно так же, как социологическое, а не как моральное и юридическое (хотя оценка упомянутых поступков с моральной и юридической точки зрения не исключается). Оценка поступков социального субъекта как вины предполагает, помимо судьи, также того, в отношении кого жертва трагедии осуждается как виновная. Если при этом два или все три субъекта (виновный, судья и только что упомянутый третий субъект) совмещаются в одном, имеет место удвоение и утроение одного субъекта того же типа, как и упомянутое выше.
В социальной трагедии, повторяю, судья выносит приговор жертве. Палач приводит в исполнение приговор судьи. Судья считает свой приговор оправданным теми или иными соображениями — моральными, юридическими, гуманности, справедливости и т.п. Палач в оправдании не нуждается. Признание жертвой вины не требуется — её не спрашивают об этом. Если жертва сама кается, она выступает лишь в роли помощника судьи и палача, — и такое случается в конкретной истории.
В трагедийной ситуации судья располагает силами, превосходящими силы жертвы. Он рассчитывает на то, что уцелеет в борьбе с жертвой, отделается ничтожными потерями, не пострадает совсем или даже выгадает. Если задуманная расправа с жертвой не удаётся, ситуация не становится трагедией.
Классическим примером трагедийной ситуации, в рассматриваемом смысле, может служить ситуация с Сербией, которую мы можем наблюдать сейчас. Жертва трагедии — Сербия и сербы как народ. Судья — хозяева западного мира, точнее говоря — глобальное сверхобщество, сложившееся как своего рода «надстройка» над национальными государствами Запада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86