Но для этого нужна особая ориентация
сознания, которой у них нет. Как-нибудь на досуге надо поработать над их
цифрами. Заполучить бы у них все протоколы исследований!
И все же, читал далее Болтун, наблюдение за фактами борьбы за лидерство
позволило сделать поразительное открытие. Это открытие, пожалуй, самое
значительное за весь период эксперимента. Было открыто существование единой
системы самоуправления крысиной колонией и установлена ее структура. Но
самое любопытное в этом открытии состоит в том, что система самоуправления
крысарием все время лежала на поверхности, и почему мы не замечали ее
длительное время, не поддается никакому разумному объяснению.
Необъяснимо, подумал Болтун, потому что очевидно без объяснения. Не
ожидали увидеть ничего подобного, не хотели увидеть, факт упорно лез в
глаза, а они от него оборонялись. И когда от него не стало спасения, они
его, видите ли, открыли! Действительно поразительное открытие! И Болтун
почему-то вспомнил случай. В Ибанске длительное время гостил Ш., крупный
западный ученый, коллега. Они часто встречались. Ш. в деталях изучал условия
жизни и работы ибанского ученого. И все же, вернувшись домой, он вел себя
так, будто только что сошел с ибанской газетной передовицы. Прислал
приглашение приехать в гости, снял для этого домик на берегу моря. Болтун
получил приглашение с опозданием на месяц. Знакомые посмеялись, назвали Ш.
дегенератом. Болтун все-таки ответил, поблагодарил за приглашение, сообщил,
когда он получил его, написал число, когда послал ответ. И Ш. все-таки
ничего не понял и обиделся. Они не понимают, думал Болтун, даже тогда, когда
видят. Если видят, они признают видимый факт, но отвергают общую основу,
которая кажется им неразумной и потому не существующей в действительности. И
потому они обвиняют нас лично, испытывая чувство превосходства.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ
За академическое издание "Преступления и наказания" Достоевского с
иллюстрациями Мазилы развернулось целое сражение. В нем приняли участие
известные деятели культуры Ибанска. Многие из них занимали крупные посты.
Несмотря на сильнейшее противодействие книга вышла. Книга вышла в тот
период, который, как вскоре выяснилось, был кульминационным в либеральную
эпоху, начавшуюся после смерти Хозяина и закончившуюся через несколько лет
после снятия Хряка. По мнению Болтуна, эту эпоху точнее следовало бы назвать
эпохой растерянности. В другое время (до и после) книга с такими
иллюстрациями Мазилы немыслима. Как и в случае с "Адом" Данте "Преступление
и наказание" послужило для Мазилы лишь поводом высказаться на эту тему
применительно к нашим условиям. Шизофреник дал такую интерпретацию этой
серии рисунков Мазилы Одна и та же тема как предчувствие предстоящего
события и как осмысление происшедшего события и формулируется и решается в
некотором роде противоположным образом. Для Достоевского это тема личной
ответственности за массовые преступления, для Мазилы. -- массовой
безответственности за личные преступления. Для Достоевского преступление
есть надуманное отклонение от некоей естественной нормы, а наказание есть
норма. Для Мазилы -- преступление есть естественная норма, а наказание есть
надуманное отклонение от некоей преступной нормы. Я вовсе не хочу сказать,
что именно так и думал Мазила, создавая свои рисунки. Скорее всего, он думал
совсем иначе. Я просто не нахожу в них иного смысла. Именно наказание должно
быть выдумано, изобретено как противодействие массовой преступности. Это
проблема не юридическая, а глубоко социальная. Теперь она оказалась
невероятно простой с точки зрения общих формулировок и невероятно трудной
(почти неразрешимой) с точки зрения конкретной программы действия. У Мазилы
в его серии такой программы нет. И ни у кого ее нет. Ее еще предстоит
изобрести.
ИЗ КНИГИ КЛЕВЕТНИКА
Господствующую в том или ином обществе идеологию я называю основной, а
идеологические образования рассмотренного здесь типа -- локальными. Основная
идеология допускает лишь видимость влияния на себя локальных идеологий, да и
то лишь в той мере, в какой это ей выгодно или не угрожает ее существованию
и престижу, и лишь в тех случаях, когда она этого хочет сама или не может
избежать этого по не зависящим от нее обстоятельствам. Локальные идеологии
смотря по обстоятельствам стремятся навязать себя основной как нечто
необходимое для нее, как-то повлиять на основную, ослабить ее, разрушить ее,
реформировать, улучшить и т.п., одним словом -- сделать все возможное, чтобы
укрепить свое положение, выжить, устранить конкурентов и т.п. Их отношения
во многом аналогичны отношениям могучего государства и его мелких соседей.
Иногда их интересы совпадают настолько, что они воспринимаются как единое
целое. Особенность здесь состоит в том, что чем больше локальная идеология
устраивает основную, тем ближе она к полному исчезновению.
МАЗИЛА И НОВОЕ ЗАПАДНОЕ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ИСКУССТВО
Для теоретиков, говорит Болтун, Мазила представляет не столько загадку,
сколько досадное затруднение. То, что он не есть явление в нашем искусстве,
очевидно. Все его идеи оттуда. А иначе откуда же им быть? Наши идеи известны
заранее. Что это за идеи, между нами, теоретиками, говоря, нам-то хорошо
известно. Говорят, что какие-то идеи когда-то были тут у нас, потом они ушли
отсюда туда и вот теперь начинают возвращаться обратно. Но это, во-первых,
сказки исказителей. А во-вторых, если это даже идеи наши, они все равно
побывали там. А раз они побывали там, они уже не наши. Так что Мазила чисто
теоретически не может быть явлением в нашем искусстве. Но есть ли он явление
в западном искусстве? Согласно решению Академии Художеств, Союза Художников,
Министерства Культуры, еще более высоких Учреждений, всех специалистов по
теории искусства и всех его знатоков, в новое западное изобразительное
искусство включаются те западные художники столетней давности, которых уже
нельзя считать старыми, но которые в чем-то похожи на наших и не вызывают
отвращения у представителей упомянутых Учреждений, а также все те
сочувствующие нам художники независимо от направлений, возраста и
географической принадлежности, которых разрешено считать художниками. Так
что согласно определению понятия Мазила не может быть отнесен и к западному
искусству. В силу сложившейся ситуации в искусстве такого явления, которое
называется Мазила, просто нет.
ВЫСТАВКА КОСТЕЙ
Крупнейшим событием сезона в культурной жизни Ибанска явилось открытие
выставки старых костей, привезенных из несоседнего, но дружественного
государства, в помещении музея изобразительных искусств. В связи с выставкой
костей музей закрыли. За два месяца до выставки началась запись в очередь на
получение талончиков на право стоять в очереди на выставку. Открытие
выставки производилось на высочайшем уровне. Мазила на выставку попасть не
смог. Неврастеник, попавший на нее по блату, сказал, что выставка, конечно,
любопытная. Но стоять часами в очередях из-за нее не стоит. Болтун сказал,
что люди истосковались по чему-нибудь настоящему и необычному. И готовы
смотреть все, что угодно, лишь бы не наше. Мазила спросил, была бы или нет
очередь на его выставку, если бы такая открылась. Неврастеник сказал, что
если бы Мазила был представлен как западный художник, была бы давка. А если
бы шел как наш, то очереди некоторое время все равно были бы, но поменьше. А
со временем вообще исчезли бы. Болтун сказал, что, по его мнению, эффект от
выставки Мазилы был бы ошеломляющий. Даже друзья не знают того, что он
фактически сделал за эти годы. Или не ценят, поскольку это валяется в
мастерской. Но гадать бессмысленно, ибо выставку Мазилы никогда не разрешат.
Неужели никогда, спросил Мазила. Никогда, сказал Болтун. Какой бы ни был у
тебя официальный успех, выставки не будет. Может быть лишь нечто
противоположное ей. Что это такое, спросил Мазила. Ты сам знаешь, сказал
Болтун. Знаю, сказал Мазила. Но мне не хочется об этом даже думать.
ИЗ КНИГИ КЛЕВЕТНИКА
Идеология и наука суть взаимоисключающие явления. Я не хочу этим
сказать, что они враждуют. Враги могут жить мирно и даже временами выглядеть
друзьями. Я хочу этим сказать лишь то, что это -- качественно разнородные
явления. Наука предполагает (в тенденции хотя бы) осмысленность, точность и
однозначность терминологии. Идеология предполагает бессмысленные,
расплывчатые и многосмысленные языковые образования. Терминология науки не
нуждается в осмыслении и интерпретации, фразеология идеологии нуждается в
истолковании, в ассоциациях, в примысливании и т.п. Утверждения науки
предполагают возможность их подтверждения или опровержения или, в крайнем
случае, установления их неразрешимости. Предложения идеологии нельзя
опровергнуть и подтвердить, ибо они бессмысленны. С этой точки зрения
распространение мнения, будто идеология состоит из знаков, ошибочно. Наука
состоит из знаков, а идеология состоит из квазизнаков. Идеология
антизнакова. Она есть языковое образование лишь с точки зрения использования
вещества языка. Так что многие явления в современной науке фактически суть
явления в области идеологии. Наконец, если словом "научная" обозначать науку
в целом, включая антинаучность, то научная идеология мыслима как часть
антинаучности. Выражение "научная идеология" с этой точки зрения обозначает
такую идеологию, которая сосет соки собственно научной части науки и
маскируется под нее. Но идеология как наука в смысле собственно научности
есть нонсенс. У нее совсем другие источники и другие цели, нежели познание
действительности. Скорее наоборот. Лишь в сравнении с какой-то другой формой
идеологии та или иная идеология может выглядеть как продукт познания и
просвещения. Но это состояние скоро проходит. Идеологии в принципе не
различаются с точки зрения степени научности понимания природы и общества.
Ненаучность идеологии не должна обижать ее. Быть наукой -- это не так
уж почетно в наше время. Быть идеологией почетнее, ибо идеология
господствует, а наука подчиняется. Стремление науки подчинять смехотворно.
Если она и подчиняет, то лишь в роли идеологической организации, а не науки
в собственном смысле слова. Стремление идеологии к наукообразности есть
исторически преходящее явление.
Научная идеология есть такая же нелепость, как, например, научное
искусство. В отношении искусства различают само искусство как особую форму
деятельности и науку о нем, т.е. теорию искусства. Известно, что
произведения искусства создают художники, а не ученые, изучающие искусство,
а теорию искусства создают не художники. Случаи, когда один и тот же человек
создает произведения искусства и вносит вклад в теорию искусства этого
отношения не меняют. В отношении идеологии также следует различать
деятельность по созданию идеологических предметов (текстов, предметов
культа), которая не есть наука, и науку, изучающую эту идеологическую
деятельность и ее продукты. Но этого фактически не делают. Молчаливо
считается, что люди, создающие, охраняющие и сохраняющие идеологические
предметы, суть ученые. А так как сами идеологические тексты считаются
произведениями науки, то научное их изучение совпадает, как кажется, с самой
их разработкой. А между тем это не так. Чем труднее провести различие, тем
настойчивее и четче оно должно быть проведено. У идеологии как особой формы
деятельности по созданию идеологических текстов и других предметов и науки
об этой деятельности и этих предметах не больше общего, чем у искусства и
теории искусства. Идеологические тексты строятся по принципиально иным
правилам, чем тексты научные. Слабость современной официальной идеологии
состоит, прежде всего, в том, что ей пытаются придать вид текстов,
построенных по правилам науки. И стараются это сделать на самом деле. Наука
не получается, а правила построения идеологии не осознаются и явно не
используются. Получается скверная наука и не менее скверная с точки зрения
профессиональной обработки идеология.
Казалось бы, что в силу исключительно важной роли идеологии в обществе
она должна быть сделана наилучшим образом с профессиональной точки зрения.
Однако именно с этой точки зрения она являет наиболее жалкое зрелище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67