ИДЕЯ ЗАГОВОРА
Претендент в широком кругу незнакомых сказал после доклада Заведующего,
что Заведующий вовсе не дурак. Мыслитель в узком кругу знакомых сказал, что
Заведующий не такой уж кретин, как все мы думали раньше. Но ему это может
повредить, так как другие там еще хуже. Поэтому его нужно поддержать. И в
воздухе повисла идея заговора с целью укрепления существующего положения
вещей. Наметились три враждебных направления. Радикальное левое крыло
настаивало на том, чтобы не допустить никаких улучшений сверх тех, которые
захочет осуществить само Руководство. Правое умеренное крыло стремилось не
допустить никаких ухудшений сверх тех, которые захочет осуществить само
Руководство. Центристское болото не стремилось ни к чему, мечтая лишь о том,
чтобы все осталось как есть, а уж если должно быть хуже, то чтобы оно
коснулось их в наименьшей степени. Сразу же начались разногласия.
КОНЕЦ
Конец все ждали и точно предвидели, читал Инструктор последнюю страницу
рукописи Шизофреника. И потому он наступил неожиданно. Однажды среди ночи их
подняли и объявили, что создана маршевая рота на фронт, им всем простили их
тяжкие грехи и всех, за исключением Патриота, Литератора и Сачка, зачислили
в роту. Патриот и Литератор разошлись по своим подразделениям. Сачок
перевернулся на другой бок на койке в санчасти. Остальные собрали вещички и
присоединились к собравшимся во дворе. Пехотный старшина скомандовал: "В две
ширинки виссссь!", потом: "С места песню шагыыыым аррш!". Паникер,
окончивший в начале войны полковые курсы ротных запевал, рявкнул так, что
завыли сразу все ибанские собаки:
Ты не хныкай, твою мать,
Моя дорогая!
Коль придется подыхать,
Знать, судьба такая.
"Выше головку, тверже ножку, подтянииииись!", крушил ночную тишину
пехотный Старшина. И, как сказано в "Балладе",
Пошагали они прочь
Навсегда куда-то в ночь.
После их ухода губу перевели в подвал. Началась ее нормальная история.
Она общеизвестна. В этой истории их уже не было.
ПЕРСПЕКТИВЫ
Окончив читать рукопись Шизофреника, Инструктор плюнул в нее от
разочарования и велел уничтожить за отсутствием подходящих улик. Потом он
стал ждать дальнейших указаний снизу.
СКУКА
Клеветнику стало невыносимо скучно. Нет друзей. Нет семьи. Нет
соратников. Нет учеников. Нет собеседников. Нет зарплаты. Нет даже
противников. Никого. Ничего. Дело, оказывается, гораздо серьезнее, чем он
предполагал. Исчез Человек. Индивиды вроде меня тут совершенно не нужны. Они
тут чужие. Клеветник пошел к Ларьку. Там, как всегда, толпились пьяницы.
Гремела жизнерадостная музыка. И нельзя было понять, откуда она исторгается.
Вот хор ибанской тряски завел популярные частушки на слова Литератора:
Ты, подружка, твою мать,
Пропоем страдание.
Сперва было бытие,
А потом сознание.
Последние две строчки Клеветник понял совсем иначе:
Сперва было битие,
А потом признание.
Их яма была занята незнакомой компанией. Когда он приблизился,
молоденькая девочка с широченными плечами и полуобнаженным костлявым задом
процедила ему сквозь сигарету, чтобы он мотал отседова, пока не схлопотал по
рылу. Хотел бы я знать, подумал он, к какой категории отнес бы это явление
Шизофреник? К антисоциальности? Вряд ли. Это -- не протест, а
приспособление.
Жена выпить не дает,
Как собака лается.
Все по-прежнему течет
И даже развивается.
И Клеветник куда-то ушел, так как никому не был нужен. А над пустырем
гремел и гремел жизнеутверждающий мотив:
У моей зазнобы в попе
Сломалася клизма.
Снова бродит по Европе
Старый призрак изма.
НАДГРОБИЕ
ЭПИТАФИЯ ЖИВОМУ
Чуть свет ты вскакиваешь с кровати. Наспех одеваешь заспанного ребенка.
И торопишься отвести его в детский сад. И ты видишь, такой же человечек
ведет такого же ребенка в такой же детский сад.
Схватив авоську, ты бежишь в магазин. И стоишь в очереди. И рядом с
тобой стоит этот человечек. Человечек нервничает. Человечек опаздывает на
работу. А продавщица работает медленно. Ей некуда спешить. Она на работе. Ей
наплевать на работу. Ей все равно. А без очереди лезут другие человечки. А
того, что нужно человечку, здесь нет. И нужно бежать в другой магазин. И
стоять в другой очереди.
Ты с трудом втискиваешься в вагон метро. И рядом с тобой протискивается
тот же человечек. Он наступает тебе на ногу. Ты проскальзываешь на место, на
которое он метил по праву первопробившегося.
Ты прибегаешь в свое учреждение. Перевешиваешь свой номерок. И рядом с
тобой все тот же человечек перевешивает свой номерок. И садится рядом с
тобой за стол. И шуршит, как и ты, никому ненужными бумажками.
Он идет с тобой на собрание. И на другое собрание. И на третье. И
вместе с тобой подыхает со скуки. И с нетерпением ждет бессмысленного конца.
Вместе с тобой он голосует За. Вместе одобряет. Вместе голосует против.
Вместе осуждает. Вместе... Вместе... Вместе...
Ты о нем знаешь все. Знаешь, какой у него шкаф и стол. Какой диван. Как
работает его унитаз. Какое у него давление. Куда поступают его дети.
Ты о нем не знаешь ничего. Ты не знаешь, что в его маленькой головке
каждый день и каждый час думается маленькая-маленькая книга. Она никогда не
будет написана. Никем не будет прочитана. В ней нет событий. Есть только
маленькие мысли. Унылые мысли. Никчемные мысли.
Человечек думает свою жалкую жизнь. И эта жизнь есть главная и
единственная его книга. И последняя.
Этот человечек есть Никто. Он всего лишь твой ничтожный сослуживец.
Этот человечек есть Все. Он полновластный господин твоей судьбы.
Этот человечек есть ты сам.
ИЗ СТАТЬИ СЕКРЕТАРЯ
Нас часто спрашивают, есть бог или нет, писал Секретарь. Мы на этот
вопрос отвечаем утвердительно: да, бога нет.
НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ ИБАНСКОЙ ИСТОРИИ
История Ибанска складывается из событий, которые чуть было не
произошли; почти что произошли, но в последний момент все-таки не
состоялись; ожидались, но так и не наступили; не ожидались, но несмотря на
это случились; произошли не так, как следовало, не тогда, когда следовало,
не там, где следовало; произошли, но признаны не имевшими места; не
произошли, но стали общеизвестными. Эту классификацию предложил Клеветник в
узком кругу разномышленников в пивном баре на площади Учителя после
четырнадцатой кружки. Его сослуживец Кис, наложивший в штаны совсем по
другому поводу, заодно сообщил и об этой классификации. Клеветник исчез. Но
к удивлению коллег, он через много-много лет посмертно вынырнул на
девственно гладкую поверхность культурной жизни Ибанска, публично дал по
морде Кису и начал искать подходящее место. Произошло это уже после того,
как ибанцы, обливаясь горючими слезами, наконец-то проводили в долгожданный
последний (как некоторые тогда наивно думали) путь Хозяина и наспех прикрыли
кто чем мог свои разукрашенные шрамами и синяками голые зады, теоретически
подготовленные для очередной всеобщей порки. Ожидаемая порка, к великому
огорчению ибанцев, не состоялась, и они в ужасе предались робкому ликованию.
Претендент за мужество был удостоен избрания. Мыслитель обозвал всех
трусами, как они того и заслуживали, и сократил число цитат из Хозяина
вдвое. И опять ничего не произошло. Мыслитель успешно защитил диссертацию.
Социолог вместо обычного титула Хозяина "самый гениальный сверхгений из всех
гениальнейших гениев" употребил сильно ослабленный титул "величайший гений".
Ничего не произошло и на этот раз. И Социолог опять уехал за границу. Никого
не брали. Боже мой, заплакал после этого от радости Кис, что же теперь
будет, одна надежда теперь -- китайцы. Китайцы обрадовались не меньше Киса,
но сделали все по-своему.
Вернувшегося из небытия Клеветника с перепугу назначили чем-то
заведовать. Воспользовавшись кратким замешательством, он изловчился
напечатать малюсенькую книжонку о чем-то таком, о чем писать было еще рано
тогда и стало уже поздно потом. В книжонке он все исказил, а остальное
изложил неправильно. Вышестоящее начальство, которое после упомянутого
радостного трагического события стало еще более вышестоящим и радикально
изменило точку зрения, публично заявило по адресу Клеветника, что как волка
не корми, он все равно смотрит в лес, и разослало закрытое письмо о том, что
горбатого могила исправит. Клеветника тут же освободили от обременительного
заведования и хотели выселить из Ибанска обратно как бездельника. Но время
было уже не то. И Клеветник устроился (вот пройдоха!) в какое-то захудалое
учреждение самым младшим сотрудником с самым низким окладом. Социолог, не
сумевший помешать этому, приписал заслугу себе. Мыслитель сказал, что
Хозяина воскресить уже не удастся, хотя к этому никто и не стремился. А на
горизонте Истории Ибанска уже маячила колоритная фигура Хряка. В одной руке
фигура держала маленький кукурузный початок, не достигший молочно-восковой
степени зрелости, а другой делала большой кукиш. Одна нога у фигуры была
босая, фигура громко икала и бормотала лозунги: НОНИШНОЕ ПАКАЛЕНИЕ, ТВОЮ
МАТЬ, БУДИТ ЖИТЬ ПРИ ПОЛНОМ ИЗМЕ. Посмотрев в сторону абстракционистов,
фигура погрозила им пальцем.
ПОХОРОНЫ ДИРЕКТОРА
Неожиданно для себя самого сдох Директор. Врачи пустили слух, будто от
рака. Но Болтун утверждал, что это вранье. Директор сдох от самодовольства и
калоизлияния в мозг. Его хотели повысить чуть ли не в самый верх, и от
чрезмерного ликования у него лопнула кишка в голове. Подслушавший речь
Болтуна способный сотрудник Кис заявил на это (так, чтобы слышали все
присутствовавшие на кладбище), что это, во-первых, совсем не смешно, а
во-вторых, острота тут совсем неуместна. Даже школьникам известно, что в
голове помещаются большие полушария головного мозга, снабженные (правда, не
у всех) извилинами, а не кишками. Стоявший рядом и подыхавший от скуки
Неврастеник сказал, что Болтун прав, так как у высокого начальства в голове
размещается именно кишка с соответствующим ей содержимым. Вспомните, что
сказал Секретарь, когда Директор обещал написать девятитонную теорию нашей
практики! Он сказал, что у Директора кишка тонка!
Хоронили Директора на Старобабьем кладбище. Помимо тех, кто обязан был
присутствовать на похоронах по закону, а также тех, кто не мог не
присутствовать в силу отсутствия закона, разрешавшего безнаказанно не
присутствовать, пришли все те, кто имел шансы стать директором, а, может
быть, и повыше. Они приложили огромные коллегиальные усилия к тому, чтобы
Директора похоронили именно здесь, ибо это была забота об их собственном
будущем. Похороны Директора на Старобабьем кладбище создавали невиданный в
прошлом и заманчивый в будущем прецедент. Это было конкретной реализацией
новой установки повысить руководящую роль руководящих кадров и
активизировать инициативу снизу. И вместе с тем они с нескрываемой завистью
смотрели на пылающий кумачом гроб Директора. Вот проходимец, говорил весь их
вид, ловко устроился! Урвал такое местечко! Неврастеник заметил это и шепнул
Болтуну, что эти дегенераты завидуют директору. Представляешь, они заранее
думают о том, какой будет некролог, кто его подпишет, где напечатают, на
каком кладбище похоронят. Жуть берет! Откуда только такие люди берутся! Они
совсем не люди, говорит Болтун. Они суть социальные функции без человеческих
примесей. Они проходят такой отбор и такую дрессировку, что в них ничего
человеческого сначала не попадает, а потом совсем не остается. Никакой
психологии. Только социальный расчет. Некролог и кладбище -- это их
неотъемлемые привилегии и конечная цель. Пообещай им похороны в Стене, они
пойдут на любые пакости ради этого. Мне от этого страшно, говорит
Неврастеник. Ведь они же всех людей сделают такими. Что же это будет такое?
Сделали, говорит Болтун. Пойдем-ка лучше выпьем слегка и помянем
Шизофреника. И они смылись с кладбища в самый ответственный момент, когда
гроб с телом погибшего от ликования Директора сорвался с веревок и упал
поперек. Кис проводил их презрительным взглядом и направился в сторону
Сотрудника. Любопытно, сказал Неврастеник, кого они теперь назначат. В этой
ситуации, сказал Болтун, наилучший директор -- наихудший прохиндей,
достигший всего и не имеющий перспектив получить больше. Такой не будет
мешать тебе ничего не делать. И будет делать все для того, чтобы вышестоящее
начальство считало, что ты делаешь именно то, что нужно, и именно так, как
нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67