Сражаться с двумя противниками одновременно лагоанцу оказалось не под силу. Сабрино шлепнул дракона по шее, и тварь плюнула жидким огнем, окатив бок и правое крыло вражеского ящера.
— Ах ты мой красавец! — вскричал полковник.
На миг его презрение к драконам испарилось куда-то. Без сомнения, его зверь был лучшим образчиком своей породы, когда-либо явившимся на свет.
Но и лагоанский зверь был не хуже. Даже чудовищно обожженный, он, прежде чем устремиться к земле, с пронзительным воплем извернул длинную гибкую шею и выплеснул последние капли огня в сторону Сабрино и его ящера. Летчика окатила волна жара, но драконий пламень не коснулся его. Лагоанец продолжал терять высоту, судорожно взмахивая здоровым крылом.
Сабрино оглянулся в поисках новых врагов и, не обнаружив их, помахал рукой альгарвейскому летчику, который так удачно отвлек его противника. Тот ответил воздушным поцелуем, как бы говоря, что все — одна игра.
Лагоанский дракон рухнул наземь. Сабрино постарался заметить, где именно. Если выпадет случай, он хотел бы поглядеть, какой упряжью пользуются вражеские летчики, и если та окажется лучше той, что в ходу у его товарищей, об этом непременно следует известить гильдию седельных дел мастеров да поскорее.
Там, на земле, альгарвейские бегемоты продолжали сокрушительный бросок через валмиерские земли на юго-восток, к морю. Как случалось на протяжении всей кампании, порой на пути их встречали препятствия. Валмиерцы были отважны, хотя их рядовые иногда относились к своим офицерам не лучше, чем к захватчикам. Сражавшиеся бок о бок с ними лагоанские батальоны не уступали в храбрости каунианам. Но совместные согласованные удары на земле и с воздуха ввергли противника в замешательство, так что подразделения обороняющихся сражались каждое за себя, не пытаясь организовать взаимодействие. Против альгарвейцев, чьи пехота, драконы и бегемоты действовали совокупно, как пальцы одной руки, то был верный путь к поражению.
Из перелеска показались несколько вражеских бегемотов. Сабрино с первого взгляда признал в них валмиерских зверей: вояки короля Ганибу обвешивали их броней так плотно, что животные не могли ступить шагу под ее тяжестью, так плотно, что бегемоты не могли поднять столько седоков или ядер, как их альгарвейские противники. И было их очень мало. Валмиерцы маленькими группами размазывали своих бегемотов по всему фронту, в то время как альгарвейцы собирали их в единый кулак. Какой способ лучше — никто заранее не мог судить.
— Теперь мы знаем, — глумливо прошептал драколетчик.
Сражение на земле не затянулось. Метко брошенными ядрами альгарвейцы вывели из строя пару вражеских бегемотов и еще одного сняли огненным лучом, невзирая на тяжелую кольчужную попону. После этого валмиерский экипаж одного из уцелевших зверей поднял руки и сдался. Оставшиеся скрылись в лесу, и погоня устремилась за ними. Рухнул и один альгарвейский зверь, однако Сабрино заметил, что седоки его, поднявшись с земли, обходят павшее животное кругом. Им повезло.
Путь Сабрино лежал на юг. В тылу дороги были забиты беженцами. Жители Валмиеры бежали от наступающих альгарвейцев, словно заново пала Каунианская империя, и бегством своим приближали погибель своей державы, ибо солдаты не в силах были подойти к фронту по забитым от обочины до обочины дорогам. То здесь, то там альгарвейские драконы забрасывали толпы беглецов ядрами или на бреющем полете поливали огнем, порождая хаос и смятение. Это должно было помешать солдатам короля Ганибу, но Сабрино все равно радовался втайне, что не его крылу выпало уничтожать беженцев на дорогах. Война и без того грязное занятие. Если бы Сабрино получил приказ забросать ядрами детей, женщин и стариков, то выполнил бы его — в этом сомнения не было. Но на душе у него потом было бы прескверно.
Тем вечером на полевой дракошне близ крошечного валмиерского городка, собрав командиров эскадрилий, Сабрино задал им один вопрос:
— Что бы вы делали сейчас, окажись на месте короля Ганибу?
— Залез бы на самый быстрый становой крейсер и удрал в Лагоаш, пока еще можно, — ответил за всех капитан Орозио. Он получил под свое начало эскадрилью, когда его командир заработал в бою серьезный ожог.
— Тут ты, наверное, прав, — согласился Сабрино, — но я не это имел в виду. Если валмиерцы и лагоанцы желают остановить нас, прежде чем мы достигнем берега, как им это сделать?
— Им придется нанести контрудар одновременно на востоке и западе, — ответил капитан Домициано, — силами армии, которая вторглась в Альгарве, и теми резервами, что они сумеют наскрести на севере и востоке. Если им удастся пробить коридор и вывести по нему большую часть своей ударной армии, они сумеют остановить нас, не доходя до Приекуле, как это случилось в Шестилетнюю войну.
— Это было бы скверно, — заметил Орозио.
— О да! — Сабрино кивнул. — Домициано, я с тобой согласен — это единственная их надежда. Но я не думаю, что у них что-то получится. Видел ли ты — видел ли где-нибудь — армию, способную прорвать наш фронт на востоке? Я — нет. Лучшие свои войска они бросили на границу с Альгарве, и теперь на них давят с запада. Они не смогут перебросить большие силы с западного фронта, иначе он рухнет.
— В тылу у них тоже неспокойно, — заметил Орозио. — Народ Ривароли еще не забыл, кому по праву принадлежит их земля.
— Верно, — согласился Сабрино, — а кауниане платят с лихвой за свою жадность. Что же, наша работа — собрать с них недоимки.
— Тут вы правы, сударь, — поддержал его Домициано. — Мы долго ждали случая отомстить им. Теперь, когда время наконец пришло, они заплатят сторицей.
Глаза его блеснули жадным предвкушением. Альгарвейцы ценили месть едва ли не выше, чем кровожадные дьёндьёшцы, но осуществляли ее, как был убежден полковник Сабрино, с куда большим блеском.
— Без сомнения, — отозвался Сабрино. — Мы должны втоптать их в грязь так глубоко, чтобы они еще долго не встали и не вздумали снова поднять на нас руку. В прошлый раз они пытались так же поступить с нами, но не довели дело до конца. А мы доведем. Короля Мезенцио не обманет ложная жалость.
С края взлетного поля донесся окрик часового. Ему по-валмиерски ответил женский голос.
Орозио расхохотался.
— Что она говорит, сударь? — переспросил часовой. — Я в их клятом наречии ни ухом, ни рылом!
— Ты, верно, красавец у нас, — ответил Орозио, не переставая хихикать. — Если на валмиерском это слово значит то же, что и в классическом каунианском, она только что попросила тебя на ней жениться.
— Она, конечно, миленькая, но все равно — нет, спасибо! — возмутился часовой.
Теперь рассмеялся Сабрино.
— Со времен империи этот глагол несколько изменил свое значение, — объяснил он. — На самом деле она спросила, не хочешь ли ты с ней переспать.
— А-а… — протянул часовой и вдруг задумался. — Мысль неплохая.
— Ты же на посту, солдат, — напомнил Сабрино. Когда дело касалось его соотечественников и женщин, напомнить было нелишне. — Тебе все равно придется заплатить, и может оказаться, что ты получишь не только то, за что отдал деньги…
Женщина возмущенно взвизгнула; должно быть, она понимала альгарвейский, даже если не могла на нем объясниться.
— Ушла, — скорбно сообщил часовой.
— Вот и славно! — крикнул ему Сабрино.
Часовой фыркнул — должно быть, у него на этот счет имелось иное мнение. Что ж, если и так, ничего он уже не натворит… сегодня.
Когда следующим утром Сабрино поднял в воздух своего дракона, оказалось, что валмиерцы действуют как и предсказал Домициано: с яростью отчаяния они набросились с запада на альгарвейские части, преграждавшие им путь к отступлению. Каждый их дракон нес полные корзины ядер, чтобы вывалить их на головы врагам. Но бомбардировочные драконы, отягощенные опасным грузом, летели медленно и маневрировали неуклюже. Крыло, которым командовал Сабрино, выжгло с небес немало вражеских ящеров и сбило выстрелами неудачливых седоков. Лишь немногие сумели присоединить разрушительные силы своего багажа к наземной атаке.
И наступление шло лишь с одного направления — с запада. Увидав, как жалко выглядят попытки валмиерцев к востоку от альгарвейского клина начать атаку, Сабрино лишь ухмыльнулся. Если его соотечественникам удастся сдержать отчаянный порыв ударной армии Валмиеры, держава рухнет к их ногам.
И альгарвейцы сдержали противника, хотя это стоило им двух дней ожесточенных боев. Подкрепление шло непрерывным потоком, дорогами и становыми караванами. Отступающие валмиерцы разрушили кое-где сеть становых жил, но именно «кое-где» и вдобавок «кое-как», что вполне соответствовало их манере вести войну. Обойти разрушенные участки стороной солдатам Мезенцио не составляло труда.
К исходу третьего дня стало ясно, что валмиерцам не прорваться. Когда тем вечером Сабрино направил своего ящера на посадку, усталость пронизывала все его тело, но не касалась улыбки.
— Вина мне! — крикнул он первому же подошедшему драконеру. — Вина, и поскорей! Мы их взяли! Теперь они никуда не денутся!
— Они нас разгромили, — тупо повторил Скарню, привалившись к стволу старого каштана. Он настолько выбился из сил, что без опоры не мог даже сидеть. — Мы зажаты между молотом и наковальней, и нам не выбраться.
— Они двигаются так быстро , проклятые! — пробормотал сержант Рауну. Хотя ветеран был намного старше молодого маркиза, которому подчинялся, выглядел он бодрее, хотя разница уже становилась академической. — Они всегда появятся на день раньше, чем ты думаешь, и всякий раз приведут вдвое больше народу, чем тебе кажется. В Шестилетнюю все было иначе.
Последнюю фразу он уже затер до дыр за время нынешней злосчастной кампании.
— Наши солдаты разбегаются или просто бросают жезлы и сдаются первому встречному рыжику, — проговорил Скарню.
Рауну кивнул.
— Видно же, что надежды никакой не осталось, вашбродь. Вот и начинаешь подумывать, а с какой стати тебе умирать за родину, когда родине с того ни жарко, ни холодно? Притом у нас в роте еще больше людей осталось в строю, чем у большинства. Силы горние, да в нашей роте народу больше, чем в ином полку! Офицеры, и те начинают сдаваться в плен — слухи-то ходят.
— А простой народ и без того не желает сражаться за дворянство, — добавил Скарню.
— Вашбродь, я бы этого не говорил, — ответил Рауну. — Но раз уж вы сами, так пропади я пропадом, коли не так оно и есть.
— Так что ж они, скорей альгарвейцам служить будут? — Скарню знал, что в голосе его звучит досада, но молодой капитан ничего не мог с собой поделать. — Если они думают, что рыжики обойдутся с ними лучше, чем правители родной крови, их ждет жестокое разочарование.
Рауну промолчал. Он был сержантом со времен Шестилетней войны. И никогда не поднялся бы в чинах выше, прослужи он королю Ганибу хоть сто лет. Что сержант мог расходиться во мнении со своим командиром, маркизу пришло в голову значительно позднее.
Сейчас его больше занимали проблемы не столь отвлеченные.
— Мы не в силах вырваться, — промолвил он, — если включать в это «мы» всю армию. — Рауну кивнул. — А раз прорваться к своим мы не можем, нам остается только сдаться или продолжать сопротивление, пока нас не перемолотят.
— Так и выходит, вашбродь, — отозвался сержант.
— Но альгарвейцы не могут быть везде, особенно к востоку от нас, — продолжал капитан скорей про себя, чем обращаясь к ветерану. — Их всегда толпы там, куда нацелен главный удар, но их фронт имеет свои слабые места.
— Тоже верно, вашбродь, — согласился Рауну. — На прошлой войне все иначе было. Тогда по обе стороны фронта плюнуть некуда было. Но альгарвейцы научились перебрасывать войска так быстро да ловко, что им не надо держать большое войско везде — только там, где это важно, как вы сказали.
— А это значит, — сделал вывод Скарню, — что, если мы попробуем просочиться маленькими отрядами, у нас остается хороший шанс пройти незамеченными в те области страны, куда рыжики еще не добрались. И продолжить бой.
— Стоит попробовать, наверное, — промолвил Рауну. — Здесь нам делать нечего, это ясно как день. Может быть — может — дальше на востоке нам удастся задержать их. Заметят нас рыжики — ну заметят, и что с того? Или поляжем в бою, или коротать нам деньки до конца войны в лагерях.
Скарню оба варианта казались равно непривлекательными, но, оставшись на месте, он вынужден был довольствоваться ими. А пустившись в бега, имел хоть мизерный, но шанс остаться на свободе и отомстить Альгарве.
— Собирай роту, или что там от нее осталось, — приказал он Рауну. — Пусть солдаты сами сделают выбор. Приказывать им отправиться с нами я не могу — мне кажется, что шансов у нас немного.
— С вами, вашбродь, побольше будет, чем со многими офицерами, кого я могу припомнить, и притом выше вас чином, — ответил сержант. — Сейчас всех построю.
Выслушать Скарню собралось меньше половины бойцов, служивших в подразделении до того, как альгарвейцы предприняли свою контратаку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106