Может, сержанту тоже не хотелось сегодня тратиться на листок новостей.
— Беда только, — добавил Пезаро, — сегодня утром я по кристаллу слышал, что не мы одни так думаем. Елгава и Валмиера направили поздравления зувейзинскому царю — как бишь его, клятого? — в честь пинка, который тот отвесил конунгу Свеммелю.
— Ничуть не удивляюсь, — ответил Бембо. — Когда Свеммель ударил Фортвегу в тыл, это значило, что нам больше не придется волноваться за наш западный фронт — или хотя бы за наш фортвежский фронт.
— О да! — согласился Пезаро. — Из Ункерланта сосед тоже никудышный. Мы с этими ублюдками воевали больше, чем упомнишь, и я ничуть не удивлюсь, если они готовятся к новому заходу.
— Я тоже не удивлюсь, — ответил Бембо. — Против Альгарве все и всегда плетут заговоры. Это еще во времена Каунианской империи началось.
— Много ты знаешь о Каунианской империи! — оборвал его Пезаро и, прежде чем Бембо успел возмутиться, добавил: — Вот и говори об эффективности — мы сами ничем ункерлантцев не лучше. Когда уже жандармов в ополчение собирают…
— Ты… это… выбери что-то одно, — заметил жандарм. — Пять минут назад ты называл меня героем.
— Вспомнил! Еще вот что по кристаллу передавали, — мирно ответил сержант. — Из лагеря в Фортвеге бежало с дюжину пленников, теперь их ищут по стране. Ну что солдаты знают о том, как стеречь заключенных? Столько же, сколько жандармы знают о войне, вот что! Если уже начальство хочет, чтобы от жандармов была польза державе, вот и послали бы нас стеречь военнопленных, а не на фронт из жезлов палить. Вот это было бы эффективно.
— А неплохая мысль, — поддержал Бембо. Пезаро надулся, точно романист, осыпанный похвалами критиков. — Никогда бы от тебя не ожидал, — добавил жандарм с ехидной усмешкой.
— Весело, — проскрипел Пезаро. — Весело, как два костыля. — Сержант не обижался на насмешки, но лишь до определенной степени. Бембо, очевидно, переступил черту. — Вот тебе еще одна неплохая мысль, — рыкнул сержант, — натягивай мундир и займись делом, вместо того чтобы тут со мной языком трепать.
— Ладно, сержант, ладно! — Бембо умиротворяюще поднял руки. — Иду, уже иду…
— Старый толстый жук, — бормотал он себе под нос, выходя, — да он не узнает настоящего дела, даже если оно перед ним голым пройдет…
Натянув юбку и мундир, Бембо задержался немного в архиве, где Саффа набрасывала портрет какого-то оголодавшего негодяя. Жандарму немедля представилось, как перед ним голой проходит художница — перспектива куда более привлекательная, чем работа. Но, видимо, мысли его тут же отразились на лице, поскольку Саффа огрызнулась:
— Будь любезен, мысли свои похабные оставь!
Уши жандарма запылали. Он бросил яростный взгляд на уголовника, чей образ Саффа переносила на бумагу. Если бы тот сказал хоть слово или просто улыбнулся, Бембо выместил бы на нем весь свой гнев. Но арестант оказался более благоразумен, чем Мартусино, и промолчал, взирая на толстяка бесстрастно. Дважды разочарованный, Бембо, внутренне кипя, направился к своему столу.
Его, как это обычно бывало в жандармерии, ожидала внушительная груда отчетов и бланков. Бембо их проигнорировал. Он мог трудиться старательно, когда на него находила такая блажь, но если его заставляли работать, он, подобно большинству альгарвейцев, платил обидчику бездельем. Вытащив из-под стола исторический романчик, он принялся за чтение.
— Я тебе покажу, что знаю о Каунианской империи, — пробормотал он в адрес Пезаро, хотя и не так громко, чтобы дежурный сержант — или кто-нибудь еще — мог услышать.
«Восстание наемников» , — гласили жуткие алые буквы на обложке. «Могучий Зилианте раздувает пожар империи!» — обещал подзаголовок. Чуть ниже потрясал мечом мускулистый альгарвеец, чьи вымытые известью медные кудри торчали, подобно львиной гриве. К его ногам льнула девица-каунианка в чем мать родила. Она вскинула руку, будто собиралась забраться под юбку героя и погладить то, что там обнаружится.
Роман соответствовал обложке. Бембо давно не получал такого удовольствия от чтения.
Каунианский император только что приказал охолостить мужественного Зилианте, но Бембо был уверен, что этого не случится, — слишком много светловолосых дворянок успел раздеть герой. Которая из них спасет его и как? Это жандарм решил для себя выяснить, прежде чем кончится смена.
Глава 8
Краста потягивала вишневую наливку с полынью. В дальнем конце зала наяривал оркестр: труба и аккордеон, волынка и гулкие барабаны. На танцевальной площадке покачивалось и кружилось в такт громовому настойчивому ритму столичное дворянство.
— Вот где стоит находиться, — плотоядно ухмыльнулся ей через столик виконт Вальню. — Даже если альгарвейцы засыплют Приекуле ядрами, «Погреба» им не снести. Мы и так под землей.
Он хихикнул, будто сказал что-то очень смешное.
— Здесь стоит находиться просто потому, что стоит, — ответила Краста, пожав плечами.
Даже если бы «Погреб» находился на вершине Колонны каунианских побед, маркиза была бы его постоянной посетительницей. Сюда приходили все, кто что-то собой представлял или делал вид, что представляет. Те, кто не представлял собой ничего, завидовали издалека. Так был устроен ее мир.
Вальню поднял кружку с темным пивом.
— Приятно, что вы мыслите как всегда ясно. — Язвительность в его голосе оттеняла приязнь, подобно тому, как полынь придавала горечи сладкой наливке в кубке Красты. — Надеюсь, с вашим братом ничего не случилось на западном фронте.
— Когда я получила от него последнее письмо, с ним все было в порядке. — Краста тряхнула головой, разметав бледно-золотистые кудряшки: старинные имперские прически вновь стали последним криком моды. — Но мы слишком много говорим о войне. Я не хочу думать о войне.
Сказать правду, ей вообще не очень хотелось думать.
— Отлично. — Улыбка превращала лицо Вальню в самый очаровательный череп, какой только видывала маркиза. — Тогда потанцуем?
Он поднялся на ноги.
— Почему бы нет? — беспечно отозвалась Краста.
Зал покачнулся, когда она поднялась: наливка с полынью оказалась крепкой. Краста только рассмеялась, когда Вальню приобнял ее за талию, и они двинулись на площадку.
Вальню был светским хищником, и основной его добродетелью была последовательность — он не притворялся никем иным. Покуда они с Крастой танцевали, ладонь его соскользнула с ее талии на изящную выпуклость ягодицы. Он прижимал партнершу так крепко, что у нее не оставалось сомнений: виконт думает не только о танцах.
Краста могла бы вцепиться в него белыми острыми зубками за оскорбление ее благородной персоны. Она даже подумывала об этом — в той мере, в какой позволяло состояние изрядно нагрузившейся маркизы. Но насмешливая улыбка Вальню подсказывала, что именно этого он и ждет. А Краста ненавидела, когда ей приходилось оправдывать чужие ожидания. Кроме того, как она осознала, ее саму захлестывала похоть. Потом можно будет решить, как далеко она позволит ему зайти. А пока Краста просто радовалась жизни.
В конце концов, не ее одну в «Погребе» лапали на танцплощадке. Женщины, которые не желали, чтобы их ощупывали на публике, обычно сюда не приходили. «Потом всегда можно будет свалить вину на полынь», — мелькнуло у нее в голове. Хотя Краста не нуждалась в оправданиях. Она делала что ей вздумается. Заставить ее поступать иначе не удалось бы никому.
Музыка смолкла. Краста притянула к себе голову Вальню и впилась в его губы своими, широко раскрытыми. От него пахло хмелем: горьким, но не таким, как полынь в ее кубке. Не отрываясь от Вальню, она открыла глаза. Тот смотрел на нее. Лицо его было так близко, что черты расплывались, но Красте показалось, что виконт изумлен. Она рассмеялась — глубоким, горловым смехом.
Он разжал руки женщины и отстранился. Теперь Краста без труда могла узнать выражение на его лице — гнев. Она рассмеялась снова. Вальню, должно быть, понял, что из охотника стал добычей, и ему это вовсе не понравилось.
— А ты горяча, да? — промолвил он грубее обычного.
— Ну и что? — Краста снова, как только что за столиком, тряхнула головой и махнула рукой в направлении оркестровой ямы. — Сейчас опять начнут. Потанцуем еще или все, что можно было сделать стоя, мы уже сделали?
Вальню попытался взять себя в руки.
— Еще не все, — ответил он уже хладнокровнее.
Протянув руку, он дерзко стиснул ее грудь сквозь тонкую ткань блузки. Пальцы его безошибочно нащупали сосок, подразнили несколько мгновений и отпустили.
Возможно, он не осознавал, насколько возбуждена и беспечна была в тот миг Краста. Возможно, она не понимала этого и сама, покуда умелые пальцы не зажгли в ней огня. Она тоже протянула руку — заметно ниже.
Если бы Вальню стянул с себя брюки и повалил Красту на пол, она отдалась бы ему на том же месте. Поговаривали, что в «Погребе» такое случалось время от времени, хотя при маркизе — еще ни разу.
Но Вальню, встряхнувшись, словно мокрый пес, вернулся к столику. Краста последовала за ним. Щеки ее горели. Сердце колотилось. Дыхание участилось, словно после бега.
Виконт осушил кружку до дна и, обернувшись к Красте, глянул на нее так, словно видел впервые в жизни.
— Ртуть и сера! — пробормотал он себе под нос. — Ну, драконица…
Краста выпила так много, что приняла его слова за комплимент; собственно, ей даже не пришло в голову задуматься, так ли это. В ее кубке, таком крошечном рядом с тяжелой глиняной кружкой, еще оставалась наливка. Краста выпила ее одним глотком. В животе у нее словно ядро разорвалось. Из воронки хлестнул жар, распространяясь по лицу, по груди, по чреслам.
Оркестр заиграл снова — пророкотала труба, и загремели барабаны. Ритм поселился у Красты внутри, заполняя до краев. Наливка с полынью ударила в голову.
— Хочешь потанцевать еще? — донесся голос Вальню будто бы из дальней дали.
— Нет! — Краста покачала головой. Комната продолжала колыхаться еще несколько секунд после того, как маркиза замерла. — Прокатимся по городу в моей коляске… или за город…
— В коляске? — Вальню нахмурился. — И что подумает твой кучер?
— Какая разница? — весело прощебетала Краста. — Силы горние! Он всего лишь кучер.
Вальню неслышно похлопал в ладоши.
— Сказано с истинно дворянским величием, — воскликнул он и поднялся на ноги. Краста — тоже, понадеявшись втайне, что выглядело это более изящно, чем казалось ей. Они получили свои плащи в гардеробе у входа — осенняя ночь была холодна, — потом поднялись по лестнице и вышли в темноту.
Тьма над городом стояла непроглядная. Хотя ни один боевой дракон Альгарве еще не достиг столицы, Приекуле укуталась мглой. У входа в «Погреб» множество карет ожидали, когда их благородные хозяева утомятся весельем. Красте несколько раз пришлось повысить голос, прежде чем она нашла собственную.
— Куда прикажете, госпожа? — спросил кучер, когда маркиза и виконт забрались в карету. — Обратно в усадьбу?
— Нет-нет, — отмахнулась Краста. — Просто покружи немного по городу. А если случайно выедешь за город, тем лучше.
Кучер молчал дольше, чем следовало.
— Слушаюсь, госпожа, — только и ответил он наконец. — Как прикажете.
Прищелкнув языком, он взмахнул поводьями. Коляска тронулась с места.
Краста едва услышала его. Разумеется, все будет как она прикажет. Как могло быть иначе, когда речь шла о ее слугах? Она обернулась к Вальню. Фигура виконта смутно виднелась в темноте. Краста потянулась к нему в тот же миг, когда он наклонился к ней. Кучер не обращал на седоков внимания. Он знал, когда лучше закрыть глаза… или хотя бы сделать вид, что закрыл.
Рука Вальню нашарила под плащом костяные застежки на блузе — нащупала, расстегнула и скользнула внутрь, чтобы огладить обнаженную грудь. Краста застонала, забыв о кучере. Когда Вальню впился губами в ее рот, поцелуй их вышел настолько буен, что Краста ощутила вкус крови — его или своей, она не могла бы сказать.
Рука виконта выскользнула из-под блузки и принялась поглаживать бугорок пониже живота. Красте показалось, что сейчас она взорвется, словно ядро. Вальню усмехнулся. Ладонь его скользнула ей под пояс. Пальцы его, длинные, тонкие, умелые, точно знали, куда двигаться и чем там заняться. Всхлипнув, Краста вздрогнула всем телом, от наслаждения забывшись на миг. Вальню усмехнулся снова, довольный собою не меньше, чем была довольна маркиза. Цокали по мостовой копыта. Кучер, невозмутимый, как его лошади, не оборачивался.
Получив желаемое, Краста подумала было, а не вышвырнуть ли ей Вальню из коляски, но, хмельная и довольная, решила проявить великодушие. Она погладила его пах сквозь тонкое сукно брюк.
— Надеюсь, — пробормотал он, судорожно вздохнув, — ты не заставишь меня объясняться перед прачкой.
Рассмеявшись, она провела рукой еще раз, сильнее. Ничто не могло заставить ее сделать что-то более надежно, чем надежда виконта, что Краста этого не сделает. Затем, однако, в приступе непривычной снисходительности она расстегнула его гульфик и извлекла на свет орудие, которое и принялась потирать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
— Беда только, — добавил Пезаро, — сегодня утром я по кристаллу слышал, что не мы одни так думаем. Елгава и Валмиера направили поздравления зувейзинскому царю — как бишь его, клятого? — в честь пинка, который тот отвесил конунгу Свеммелю.
— Ничуть не удивляюсь, — ответил Бембо. — Когда Свеммель ударил Фортвегу в тыл, это значило, что нам больше не придется волноваться за наш западный фронт — или хотя бы за наш фортвежский фронт.
— О да! — согласился Пезаро. — Из Ункерланта сосед тоже никудышный. Мы с этими ублюдками воевали больше, чем упомнишь, и я ничуть не удивлюсь, если они готовятся к новому заходу.
— Я тоже не удивлюсь, — ответил Бембо. — Против Альгарве все и всегда плетут заговоры. Это еще во времена Каунианской империи началось.
— Много ты знаешь о Каунианской империи! — оборвал его Пезаро и, прежде чем Бембо успел возмутиться, добавил: — Вот и говори об эффективности — мы сами ничем ункерлантцев не лучше. Когда уже жандармов в ополчение собирают…
— Ты… это… выбери что-то одно, — заметил жандарм. — Пять минут назад ты называл меня героем.
— Вспомнил! Еще вот что по кристаллу передавали, — мирно ответил сержант. — Из лагеря в Фортвеге бежало с дюжину пленников, теперь их ищут по стране. Ну что солдаты знают о том, как стеречь заключенных? Столько же, сколько жандармы знают о войне, вот что! Если уже начальство хочет, чтобы от жандармов была польза державе, вот и послали бы нас стеречь военнопленных, а не на фронт из жезлов палить. Вот это было бы эффективно.
— А неплохая мысль, — поддержал Бембо. Пезаро надулся, точно романист, осыпанный похвалами критиков. — Никогда бы от тебя не ожидал, — добавил жандарм с ехидной усмешкой.
— Весело, — проскрипел Пезаро. — Весело, как два костыля. — Сержант не обижался на насмешки, но лишь до определенной степени. Бембо, очевидно, переступил черту. — Вот тебе еще одна неплохая мысль, — рыкнул сержант, — натягивай мундир и займись делом, вместо того чтобы тут со мной языком трепать.
— Ладно, сержант, ладно! — Бембо умиротворяюще поднял руки. — Иду, уже иду…
— Старый толстый жук, — бормотал он себе под нос, выходя, — да он не узнает настоящего дела, даже если оно перед ним голым пройдет…
Натянув юбку и мундир, Бембо задержался немного в архиве, где Саффа набрасывала портрет какого-то оголодавшего негодяя. Жандарму немедля представилось, как перед ним голой проходит художница — перспектива куда более привлекательная, чем работа. Но, видимо, мысли его тут же отразились на лице, поскольку Саффа огрызнулась:
— Будь любезен, мысли свои похабные оставь!
Уши жандарма запылали. Он бросил яростный взгляд на уголовника, чей образ Саффа переносила на бумагу. Если бы тот сказал хоть слово или просто улыбнулся, Бембо выместил бы на нем весь свой гнев. Но арестант оказался более благоразумен, чем Мартусино, и промолчал, взирая на толстяка бесстрастно. Дважды разочарованный, Бембо, внутренне кипя, направился к своему столу.
Его, как это обычно бывало в жандармерии, ожидала внушительная груда отчетов и бланков. Бембо их проигнорировал. Он мог трудиться старательно, когда на него находила такая блажь, но если его заставляли работать, он, подобно большинству альгарвейцев, платил обидчику бездельем. Вытащив из-под стола исторический романчик, он принялся за чтение.
— Я тебе покажу, что знаю о Каунианской империи, — пробормотал он в адрес Пезаро, хотя и не так громко, чтобы дежурный сержант — или кто-нибудь еще — мог услышать.
«Восстание наемников» , — гласили жуткие алые буквы на обложке. «Могучий Зилианте раздувает пожар империи!» — обещал подзаголовок. Чуть ниже потрясал мечом мускулистый альгарвеец, чьи вымытые известью медные кудри торчали, подобно львиной гриве. К его ногам льнула девица-каунианка в чем мать родила. Она вскинула руку, будто собиралась забраться под юбку героя и погладить то, что там обнаружится.
Роман соответствовал обложке. Бембо давно не получал такого удовольствия от чтения.
Каунианский император только что приказал охолостить мужественного Зилианте, но Бембо был уверен, что этого не случится, — слишком много светловолосых дворянок успел раздеть герой. Которая из них спасет его и как? Это жандарм решил для себя выяснить, прежде чем кончится смена.
Глава 8
Краста потягивала вишневую наливку с полынью. В дальнем конце зала наяривал оркестр: труба и аккордеон, волынка и гулкие барабаны. На танцевальной площадке покачивалось и кружилось в такт громовому настойчивому ритму столичное дворянство.
— Вот где стоит находиться, — плотоядно ухмыльнулся ей через столик виконт Вальню. — Даже если альгарвейцы засыплют Приекуле ядрами, «Погреба» им не снести. Мы и так под землей.
Он хихикнул, будто сказал что-то очень смешное.
— Здесь стоит находиться просто потому, что стоит, — ответила Краста, пожав плечами.
Даже если бы «Погреб» находился на вершине Колонны каунианских побед, маркиза была бы его постоянной посетительницей. Сюда приходили все, кто что-то собой представлял или делал вид, что представляет. Те, кто не представлял собой ничего, завидовали издалека. Так был устроен ее мир.
Вальню поднял кружку с темным пивом.
— Приятно, что вы мыслите как всегда ясно. — Язвительность в его голосе оттеняла приязнь, подобно тому, как полынь придавала горечи сладкой наливке в кубке Красты. — Надеюсь, с вашим братом ничего не случилось на западном фронте.
— Когда я получила от него последнее письмо, с ним все было в порядке. — Краста тряхнула головой, разметав бледно-золотистые кудряшки: старинные имперские прически вновь стали последним криком моды. — Но мы слишком много говорим о войне. Я не хочу думать о войне.
Сказать правду, ей вообще не очень хотелось думать.
— Отлично. — Улыбка превращала лицо Вальню в самый очаровательный череп, какой только видывала маркиза. — Тогда потанцуем?
Он поднялся на ноги.
— Почему бы нет? — беспечно отозвалась Краста.
Зал покачнулся, когда она поднялась: наливка с полынью оказалась крепкой. Краста только рассмеялась, когда Вальню приобнял ее за талию, и они двинулись на площадку.
Вальню был светским хищником, и основной его добродетелью была последовательность — он не притворялся никем иным. Покуда они с Крастой танцевали, ладонь его соскользнула с ее талии на изящную выпуклость ягодицы. Он прижимал партнершу так крепко, что у нее не оставалось сомнений: виконт думает не только о танцах.
Краста могла бы вцепиться в него белыми острыми зубками за оскорбление ее благородной персоны. Она даже подумывала об этом — в той мере, в какой позволяло состояние изрядно нагрузившейся маркизы. Но насмешливая улыбка Вальню подсказывала, что именно этого он и ждет. А Краста ненавидела, когда ей приходилось оправдывать чужие ожидания. Кроме того, как она осознала, ее саму захлестывала похоть. Потом можно будет решить, как далеко она позволит ему зайти. А пока Краста просто радовалась жизни.
В конце концов, не ее одну в «Погребе» лапали на танцплощадке. Женщины, которые не желали, чтобы их ощупывали на публике, обычно сюда не приходили. «Потом всегда можно будет свалить вину на полынь», — мелькнуло у нее в голове. Хотя Краста не нуждалась в оправданиях. Она делала что ей вздумается. Заставить ее поступать иначе не удалось бы никому.
Музыка смолкла. Краста притянула к себе голову Вальню и впилась в его губы своими, широко раскрытыми. От него пахло хмелем: горьким, но не таким, как полынь в ее кубке. Не отрываясь от Вальню, она открыла глаза. Тот смотрел на нее. Лицо его было так близко, что черты расплывались, но Красте показалось, что виконт изумлен. Она рассмеялась — глубоким, горловым смехом.
Он разжал руки женщины и отстранился. Теперь Краста без труда могла узнать выражение на его лице — гнев. Она рассмеялась снова. Вальню, должно быть, понял, что из охотника стал добычей, и ему это вовсе не понравилось.
— А ты горяча, да? — промолвил он грубее обычного.
— Ну и что? — Краста снова, как только что за столиком, тряхнула головой и махнула рукой в направлении оркестровой ямы. — Сейчас опять начнут. Потанцуем еще или все, что можно было сделать стоя, мы уже сделали?
Вальню попытался взять себя в руки.
— Еще не все, — ответил он уже хладнокровнее.
Протянув руку, он дерзко стиснул ее грудь сквозь тонкую ткань блузки. Пальцы его безошибочно нащупали сосок, подразнили несколько мгновений и отпустили.
Возможно, он не осознавал, насколько возбуждена и беспечна была в тот миг Краста. Возможно, она не понимала этого и сама, покуда умелые пальцы не зажгли в ней огня. Она тоже протянула руку — заметно ниже.
Если бы Вальню стянул с себя брюки и повалил Красту на пол, она отдалась бы ему на том же месте. Поговаривали, что в «Погребе» такое случалось время от времени, хотя при маркизе — еще ни разу.
Но Вальню, встряхнувшись, словно мокрый пес, вернулся к столику. Краста последовала за ним. Щеки ее горели. Сердце колотилось. Дыхание участилось, словно после бега.
Виконт осушил кружку до дна и, обернувшись к Красте, глянул на нее так, словно видел впервые в жизни.
— Ртуть и сера! — пробормотал он себе под нос. — Ну, драконица…
Краста выпила так много, что приняла его слова за комплимент; собственно, ей даже не пришло в голову задуматься, так ли это. В ее кубке, таком крошечном рядом с тяжелой глиняной кружкой, еще оставалась наливка. Краста выпила ее одним глотком. В животе у нее словно ядро разорвалось. Из воронки хлестнул жар, распространяясь по лицу, по груди, по чреслам.
Оркестр заиграл снова — пророкотала труба, и загремели барабаны. Ритм поселился у Красты внутри, заполняя до краев. Наливка с полынью ударила в голову.
— Хочешь потанцевать еще? — донесся голос Вальню будто бы из дальней дали.
— Нет! — Краста покачала головой. Комната продолжала колыхаться еще несколько секунд после того, как маркиза замерла. — Прокатимся по городу в моей коляске… или за город…
— В коляске? — Вальню нахмурился. — И что подумает твой кучер?
— Какая разница? — весело прощебетала Краста. — Силы горние! Он всего лишь кучер.
Вальню неслышно похлопал в ладоши.
— Сказано с истинно дворянским величием, — воскликнул он и поднялся на ноги. Краста — тоже, понадеявшись втайне, что выглядело это более изящно, чем казалось ей. Они получили свои плащи в гардеробе у входа — осенняя ночь была холодна, — потом поднялись по лестнице и вышли в темноту.
Тьма над городом стояла непроглядная. Хотя ни один боевой дракон Альгарве еще не достиг столицы, Приекуле укуталась мглой. У входа в «Погреб» множество карет ожидали, когда их благородные хозяева утомятся весельем. Красте несколько раз пришлось повысить голос, прежде чем она нашла собственную.
— Куда прикажете, госпожа? — спросил кучер, когда маркиза и виконт забрались в карету. — Обратно в усадьбу?
— Нет-нет, — отмахнулась Краста. — Просто покружи немного по городу. А если случайно выедешь за город, тем лучше.
Кучер молчал дольше, чем следовало.
— Слушаюсь, госпожа, — только и ответил он наконец. — Как прикажете.
Прищелкнув языком, он взмахнул поводьями. Коляска тронулась с места.
Краста едва услышала его. Разумеется, все будет как она прикажет. Как могло быть иначе, когда речь шла о ее слугах? Она обернулась к Вальню. Фигура виконта смутно виднелась в темноте. Краста потянулась к нему в тот же миг, когда он наклонился к ней. Кучер не обращал на седоков внимания. Он знал, когда лучше закрыть глаза… или хотя бы сделать вид, что закрыл.
Рука Вальню нашарила под плащом костяные застежки на блузе — нащупала, расстегнула и скользнула внутрь, чтобы огладить обнаженную грудь. Краста застонала, забыв о кучере. Когда Вальню впился губами в ее рот, поцелуй их вышел настолько буен, что Краста ощутила вкус крови — его или своей, она не могла бы сказать.
Рука виконта выскользнула из-под блузки и принялась поглаживать бугорок пониже живота. Красте показалось, что сейчас она взорвется, словно ядро. Вальню усмехнулся. Ладонь его скользнула ей под пояс. Пальцы его, длинные, тонкие, умелые, точно знали, куда двигаться и чем там заняться. Всхлипнув, Краста вздрогнула всем телом, от наслаждения забывшись на миг. Вальню усмехнулся снова, довольный собою не меньше, чем была довольна маркиза. Цокали по мостовой копыта. Кучер, невозмутимый, как его лошади, не оборачивался.
Получив желаемое, Краста подумала было, а не вышвырнуть ли ей Вальню из коляски, но, хмельная и довольная, решила проявить великодушие. Она погладила его пах сквозь тонкое сукно брюк.
— Надеюсь, — пробормотал он, судорожно вздохнув, — ты не заставишь меня объясняться перед прачкой.
Рассмеявшись, она провела рукой еще раз, сильнее. Ничто не могло заставить ее сделать что-то более надежно, чем надежда виконта, что Краста этого не сделает. Затем, однако, в приступе непривычной снисходительности она расстегнула его гульфик и извлекла на свет орудие, которое и принялась потирать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106