Прикованные цепями драконы сидели в ряд за домиком Борсо. При виде человека твари начинали шипеть и поднимали чешуйчатые гребни — не в знак приветствия, как прекрасно понимал полковник, а в типично драконьем сочетании злобы, страха и голода.
Некоторые люди романтизировали единорогов — прекрасных и, насколько это возможно для животного, неглупых. Иные романтизировали лошадей — красивых и придурковатых. И, само собой, находились люди, которые романтизировали драконов, созданий мало того что безмозглых, так еще и отменно злобных. Сабрино фыркнул про себя. К бегемотам, сколько ему было известно, никто романтических чувств не испытывал — слава силам горним хоть за это!
Полковник кликнул дневального.
— Собрать летный состав крыла, — распорядился Сабрино, когда молодой субалтерн подбежал к нему. — Нам приказано в ближайшее время лететь в Гоццо, против клятых фортвежцев.
Дневальный, поклонившись, умчался, и миг спустя над полем пронеслись с полдюжины резких, властных нот: начальные такты альгарвейского гимна. Покинуясь дудке трубача, из песочно-желтых палаток посыпались люди, чтобы под шелест килтов выстроиться перед Сабрино в квадрат восемь на восемь. Четверо капитанов заняли место перед строем. Драконы шипели, и стонали, и расправляли громадные крылья — при всей своей тупости звери накрепко усвоили: построение значит, что скоро им подниматься в небо.
— Война началась, — объявил Сабрино драколетчикам своего крыла. — Нас направляют в Гоццо, против фортвежцев. Все ли, звери и люди, готовы вылететь через час?
В ответ послышалось дружное «Так точно!», и только один летчик со скорбным лицом поднял руку. Сабрино ткнул в него пальцем:
— Корбео, не мямли!
— Сударь, — отозвался несчастный Корбео, — с сожалением вынужден доложить, что перепонка на крыле моего дракона еще недостаточно зажила, чтобы подняться в воздух. — Он пристыженно понурился. — Если бы война началась хоть неделей позже…
— В этом нет твоей вины. Ничего не поделаешь, — подбодрил его Сабрино — Выше нос, парень! Неделя — невеликий срок. Ты еще увидишь настоящий бой, не страшись. Тебе могут даже выделить свежего дракона, если решат, что нам срочно нужны опытные летчики.
Корбео поклонился.
— Будем надеяться, сударь!
Сабрино покачал головой.
— Не стоит. Это будет значить, что наша возлюбленная страна в страшной опасности. Я предпочитаю надеяться, что ты сможешь спокойно отдыхать, пить вино и щупать красоток, покуда твой дракон не поправится.
Корбео поклонился снова, на сей раз пытаясь скрыть ухмылку.
— Готовимся к вылету! — приказал крылу довольный собою Сабрино. — Капитаны — ко мне.
Один из звеньевых, Домициано, задал именно тот вопрос, который собирался прояснить Сабрино:
— Сударь, хватит ли у нас сил остановить захватчиков?
— Должно хватить, — просто ответил Сабрино. — Альгарве полагается на нас. Будем держаться, сколько сможем. Как бы ни пошли дела, — он вспомнил речь Мезенцио, — мы не можем позволить, чтобы Фортвег и Елгава пожали друг другу руки. По сравнению с этой угрозой наши жизни не значат ничего. Всем понятно? — Домициано и остальные трое звеньевых кивнули. Сабрино по очереди хлопнул каждого по плечу. — Хорошо. Отлично. А теперь и нам пора готовиться к отлету.
Когда полковник устроился в седле у основания драконьей шеи, когда ударил пятками по нежной коже у ключиц и зверь взмыл в воздух, когда земля ухнула вниз и загремели драконьи крылья, Сабрино понял на миг, почему некоторые люди вздыхают, глядя на огромных ящеров. А когда дракон, извернувшись, попытался укусить седока, прежде чем тот треснул змея по носу стрекалом на длинной рукоятке, — немедля помянул недобрым словом идиотов, которые ничего не понимают в настоящих драконах.
Хребет Эльсунг являл собою естественную границу между Ункерлантом и Дьёндьёшем. По каким именно вершинам хребта эта граница проходит, конунг Ункерланта Свеммель и экрекек Дьёндьёша Арпад никак не могли договориться. Поэтому разрешать этот вопрос за них приходилось нескольким тысячам молодых мужчин с той и другой стороны.
Леудаст с куда большим удовольствием сидел бы сейчас на своем хуторе близ фортвежской границы, чем мерзнуть у костра в скалистых пустошах на краю света. По его глубокому убеждению, если уж Арпад оказался таким олухом, что возжелал здешних булыжников, то пускай забирает их хоть все.
Вслух он своего мнения, впрочем, не высказывал. Сержантам такие мнения очень не нравились. Офицерам — еще меньше. А сильней всего они не нравились конунгу Свеммелю, если верить всему, что болтают (верней сказать, шепчут) люди. Победив наконец в затянувшейся гражданской войне своего брата-близнеца Киота, Свеммель пришел к выводу, что все, кто с ним не согласен, — предатели. Из-за этого уже немало людей исчезло без следа, и Леудаст не горел желанием добавить к их списку собственное имя.
Нагнувшись к костру, он покрутил в ладонях палочку с нанизанным на нее куском жесткой сильно наперченной колбасы, чтобы та как следует прожарилась со всех сторон.
— Очень эффективно , Леудаст, — одобрительно кивнул сержант, старый вояка по имени Магнульф.
— Спасибо, сержант. — Леудаст просиял.
Похвала была нешуточная. Слова «эффективность» солдат в жизни не слыхивал до той поры, как царские печатники сорвали его с земли, обрядив в сланцево-серый мундир, но конунгу Свеммелю оно было очень по душе. Поэтому всем подданным конунга приходилось добиваться эффективности хотя бы на словах. В армии Леудаст научился не только поражать огнем врагов великого Ункерланта, но и вовремя вставлять в разговор дежурные лозунги:
— Время и силы — с наименьшими затратами.
— С наименьшими, — согласился Магнульф с полным ртом.
Леудаст едва разобрал его слова, но дожидаться, пока сержант прожует, было бы не очень эффективно. Магнульф почесал внушительный — хотя и не столь впечатляющий, как у Леудаста и еще доброй половины роты, — шнобель и продолжил:
— Клятые дёнки беспременно сегодня что-нибудь утворят. Во всяком разе, так пленники талдычат.
Леудасту стало вдруг интересно, как из пленных выжимают сведения. Эффективно, должно быть. Под ложечкой у него засосало. Дознатчики конунга могли действовать эффективно до жути.
— Вот дома, — бросил со скукой тощий по ункерлантским меркам парень по имени Визгард, — уже, верно, за полночь перевалило, а тут солнце едва закатилось.
— Мы, — Магнульф ударил себя кулаком в грудь, — великая страна! А будем — еще больше, когда вышибем дёнок с большой земли на острова, где они гнездятся.
— Было бы проще, когда б они не отняли у нас эту землю в годы Войны близнецов, — вставил Бертар.
— Вот и видно, к чему эффективность нужна, — наставительно заметил Магнульф. — С одним конунгом в царстве дела как по маслу идут — эффективно. Поставь двоих на место одного, и все в тартарары летит!
С точки зрения Леудаста, ничего особенно эффективного в этом не было. То был голос здравого смысла. Если бы хоть Свеммелю, хоть Киоту достало смелости признаться, что из двоих близнецов он младший, братья избавили бы Ункерлант от множества горестей. Через хутор Леудаста — точней сказать, его отца, потому что сам солдат появился на свет уже к исходу междоусобной войны, — армии проходили не раз, то в одну сторону, то в другую, но с неизменной целью унести все, что можно, а остальное — сжечь. Село не один год оправлялось от разорения.
А теперь, когда страна, наконец, вздохнула спокойно, началась новая война, на дальнем краю земли. В чем тут эффективность — Леудаст ума дать не мог, но упоминать об этом вслух было бы крайне… неэффективно.
— Будьте бдительны, — приказал, подходя к костру, капитан Урган. — Дьёндьёшцы готовят какую-то гнусность.
— Я уже предупредил солдат, сударь, — заметил Магнульф.
— Эффективно, — сухо заметил Урган. — У меня есть для вас новость: на дальнем востоке все соседи обрушились на Альгарве.
— Его величество поступил — эффективней не бывает, что не ввязался в эту войну, — заметил Магнульф. — Пускай эти ублюдочные каланчи друг друга поубивают.
— Фортвежцы — не каланчи, — поправил Бертар педантично.
Магнульф прожег его одним из тех взглядов, какие, судя по всему, тренировал перед зеркалом.
— Может, и не каланчи, зато ублюдки еще те, — прорычал сержант. — Иначе стали бы они уходить из-под руки Ункерланта во времена Войны близнецов, а?
Не только перворазрядный чародей собразил бы, что продолжать спор с обозленным Магнульфом неэффективно. Бертар заткнулся.
— В Фортвеге, — добавил капитан Урган, — немало кауниан. Вот они уж точно каланчи ублюдочные — ничем не лучше вшивых альгарвейцев.
Бертар безуспешно делал вид, что вовсе рта не открывал. Леудаст на его месте так бы и делал.
— Сударь, — спросил он все же, — не известно ли, что задумали против нас дёнки?
— Боюсь, что нет, — ответил Урган. — Ничего ужасающего, впрочем, не ожидаю — слишком мало становых жил в этом забытом силами краю, да и те, что есть, недочерчены, так что противнику не легче подвозить припасы и людей, чем нам. Не самая эффективная война в истории, но раз Дьёндьёш ее начал — приходится и нам продолжать.
Внезапно Леудаст услышал свистящий звук в воздухе, и в сотне локтей от костра разорвалось ядро. Волна жара сбила солдата с ног, вспышка ударила по глазам с такой силой, что Леудасту показалось, будто он ослеп: только лиловые кляксы плыли перед глазами.
О том, что тварь набросится на сидящих вокруг костра, Леудаст догадался бы, даже если б не слышал пронзительного драконьего визга, и, хотя сам не разглядел чудовища, знал: оно прекрасно видит своих жертв, а потому поспешно откатился. Спину оцарапали острые камни и колючие горные кусты, названия которых Леудаст не знал — прежде чем печатники забрали его, он никогда не покидал равнин севера.
А вот пламя, хлестнувшее из пасти дракона, солдат увидел — увидел совсем рядом, так что в лицо пахнуло горящей серой. Где-то за спиной заверещал Визгард. Миг спустя в небо ударил, целя в пикирующего дракона, тонкий бледный луч. Леудаст пожалел, что не закинул за спину собственный жезл, — тогда он тоже мог бы пальнуть по врагу, вместо того чтобы искать укрытие.
Но дьёндьёшцы, по примеру жителей других стран, хитроумным способом покрывали подбрюшья своих драконов и нижнюю сторону крыльев серебром. Луч, который прожег бы человеческое тело насквозь, отразился, не причинив вреда. Дракон вновь рыгнул огнем, и снова раздался мучительный вопль. Больше в удаляющегося на запад зверя никто стрелять не пытался. Поднятый огромными крылами ветер растрепал Леудасту волосы.
Сморгнув залетевшую в глаза пыль, солдат пополз к груде жезлов. Пока он пытался выбрать свой, из-за валунов выбрались Магнульф и Бертар.
— А где капитан? — глупо спросил Леудаст.
— Вон, лежит — поджарился, что твоя краюха в печи, — ответил сержант.
С заката послышался перестук сыплющейся гальки. Магнульф помянул силы недобрые.
— Вот и дёнки пожаловали. Посмотрим, задорого ли пойдут наши шкуры. Рассредоточились — не хватало, чтобы нас с фланга обошли!
Леудаст бросился за валун шагах в десяти от кострища. Мимо промелькнул луч, подобный тому, каким несчастный капитан Урган метил в дракона. Солдат рухнул в укрытие, едва не переломав себе все кости, и вгляделся в сумрак, откуда палил по нему враг.
Ночью пользоваться магическими жезлами было не с руки: если промахнешься, вспышка выдаст твое местоположение врагу. Так что если у тебя осталась капля соображения, долго ты на прежнем месте не останешься — но, шевельнувшись, скорей всего выдашь себя и, во всяком случае, покинешь укрытие.
Справа послышались торопливые шаги. Леудаст резко обернулся — прямо на него бежал дьёндьёшский пехотинец, приметивший, должно быть, с каким шумом ункерлантец завалился в свое укрывище. У солдата перехватило горло, и он судорожно ткнул пальцем в ямку у основания жезла.
Скорей нечаянно, чем по точному расчету, луч его уставился дёнке прямо в грудь. На миг Леудаст увидал вполне ясно выпученные глаза, широкоскулое лицо, из-за пышной светлой бороды показавшееся чисто выбритому ункерлантцу зверской мордой. Потом враг охнул — больше в недоумении, чем от боли, — и завалился на спину.
— Жезл, — пробормотал Леудаст, выхватывая оружие из мертвых пальцев.
Сколько зарядов осталось в его собственном, он не имел понятия. Так далеко от становой жилы, в отсутствие перворазрядного мага, если энергия иссякала, пополнить ее было уже невозможно. Лучше иметь второй жезл про запас.
Леудаст мрачно покосился на труп дьёндьёшца, испускавший наравне с вонью опустошенного кишечника слабый запах жареного мяса. Ну точно, мертвей мертвого. Чтобы получить энергию путем жертвоприношения, не нужно быть перворазрядным чародеем. Солдаты, отдававшие жизнь, чтобы зарядить жезлы товарищей, получали Звезду эффективности — посмертно, само собой, но еще эффективней было пользоваться для этой цели пленниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Некоторые люди романтизировали единорогов — прекрасных и, насколько это возможно для животного, неглупых. Иные романтизировали лошадей — красивых и придурковатых. И, само собой, находились люди, которые романтизировали драконов, созданий мало того что безмозглых, так еще и отменно злобных. Сабрино фыркнул про себя. К бегемотам, сколько ему было известно, никто романтических чувств не испытывал — слава силам горним хоть за это!
Полковник кликнул дневального.
— Собрать летный состав крыла, — распорядился Сабрино, когда молодой субалтерн подбежал к нему. — Нам приказано в ближайшее время лететь в Гоццо, против клятых фортвежцев.
Дневальный, поклонившись, умчался, и миг спустя над полем пронеслись с полдюжины резких, властных нот: начальные такты альгарвейского гимна. Покинуясь дудке трубача, из песочно-желтых палаток посыпались люди, чтобы под шелест килтов выстроиться перед Сабрино в квадрат восемь на восемь. Четверо капитанов заняли место перед строем. Драконы шипели, и стонали, и расправляли громадные крылья — при всей своей тупости звери накрепко усвоили: построение значит, что скоро им подниматься в небо.
— Война началась, — объявил Сабрино драколетчикам своего крыла. — Нас направляют в Гоццо, против фортвежцев. Все ли, звери и люди, готовы вылететь через час?
В ответ послышалось дружное «Так точно!», и только один летчик со скорбным лицом поднял руку. Сабрино ткнул в него пальцем:
— Корбео, не мямли!
— Сударь, — отозвался несчастный Корбео, — с сожалением вынужден доложить, что перепонка на крыле моего дракона еще недостаточно зажила, чтобы подняться в воздух. — Он пристыженно понурился. — Если бы война началась хоть неделей позже…
— В этом нет твоей вины. Ничего не поделаешь, — подбодрил его Сабрино — Выше нос, парень! Неделя — невеликий срок. Ты еще увидишь настоящий бой, не страшись. Тебе могут даже выделить свежего дракона, если решат, что нам срочно нужны опытные летчики.
Корбео поклонился.
— Будем надеяться, сударь!
Сабрино покачал головой.
— Не стоит. Это будет значить, что наша возлюбленная страна в страшной опасности. Я предпочитаю надеяться, что ты сможешь спокойно отдыхать, пить вино и щупать красоток, покуда твой дракон не поправится.
Корбео поклонился снова, на сей раз пытаясь скрыть ухмылку.
— Готовимся к вылету! — приказал крылу довольный собою Сабрино. — Капитаны — ко мне.
Один из звеньевых, Домициано, задал именно тот вопрос, который собирался прояснить Сабрино:
— Сударь, хватит ли у нас сил остановить захватчиков?
— Должно хватить, — просто ответил Сабрино. — Альгарве полагается на нас. Будем держаться, сколько сможем. Как бы ни пошли дела, — он вспомнил речь Мезенцио, — мы не можем позволить, чтобы Фортвег и Елгава пожали друг другу руки. По сравнению с этой угрозой наши жизни не значат ничего. Всем понятно? — Домициано и остальные трое звеньевых кивнули. Сабрино по очереди хлопнул каждого по плечу. — Хорошо. Отлично. А теперь и нам пора готовиться к отлету.
Когда полковник устроился в седле у основания драконьей шеи, когда ударил пятками по нежной коже у ключиц и зверь взмыл в воздух, когда земля ухнула вниз и загремели драконьи крылья, Сабрино понял на миг, почему некоторые люди вздыхают, глядя на огромных ящеров. А когда дракон, извернувшись, попытался укусить седока, прежде чем тот треснул змея по носу стрекалом на длинной рукоятке, — немедля помянул недобрым словом идиотов, которые ничего не понимают в настоящих драконах.
Хребет Эльсунг являл собою естественную границу между Ункерлантом и Дьёндьёшем. По каким именно вершинам хребта эта граница проходит, конунг Ункерланта Свеммель и экрекек Дьёндьёша Арпад никак не могли договориться. Поэтому разрешать этот вопрос за них приходилось нескольким тысячам молодых мужчин с той и другой стороны.
Леудаст с куда большим удовольствием сидел бы сейчас на своем хуторе близ фортвежской границы, чем мерзнуть у костра в скалистых пустошах на краю света. По его глубокому убеждению, если уж Арпад оказался таким олухом, что возжелал здешних булыжников, то пускай забирает их хоть все.
Вслух он своего мнения, впрочем, не высказывал. Сержантам такие мнения очень не нравились. Офицерам — еще меньше. А сильней всего они не нравились конунгу Свеммелю, если верить всему, что болтают (верней сказать, шепчут) люди. Победив наконец в затянувшейся гражданской войне своего брата-близнеца Киота, Свеммель пришел к выводу, что все, кто с ним не согласен, — предатели. Из-за этого уже немало людей исчезло без следа, и Леудаст не горел желанием добавить к их списку собственное имя.
Нагнувшись к костру, он покрутил в ладонях палочку с нанизанным на нее куском жесткой сильно наперченной колбасы, чтобы та как следует прожарилась со всех сторон.
— Очень эффективно , Леудаст, — одобрительно кивнул сержант, старый вояка по имени Магнульф.
— Спасибо, сержант. — Леудаст просиял.
Похвала была нешуточная. Слова «эффективность» солдат в жизни не слыхивал до той поры, как царские печатники сорвали его с земли, обрядив в сланцево-серый мундир, но конунгу Свеммелю оно было очень по душе. Поэтому всем подданным конунга приходилось добиваться эффективности хотя бы на словах. В армии Леудаст научился не только поражать огнем врагов великого Ункерланта, но и вовремя вставлять в разговор дежурные лозунги:
— Время и силы — с наименьшими затратами.
— С наименьшими, — согласился Магнульф с полным ртом.
Леудаст едва разобрал его слова, но дожидаться, пока сержант прожует, было бы не очень эффективно. Магнульф почесал внушительный — хотя и не столь впечатляющий, как у Леудаста и еще доброй половины роты, — шнобель и продолжил:
— Клятые дёнки беспременно сегодня что-нибудь утворят. Во всяком разе, так пленники талдычат.
Леудасту стало вдруг интересно, как из пленных выжимают сведения. Эффективно, должно быть. Под ложечкой у него засосало. Дознатчики конунга могли действовать эффективно до жути.
— Вот дома, — бросил со скукой тощий по ункерлантским меркам парень по имени Визгард, — уже, верно, за полночь перевалило, а тут солнце едва закатилось.
— Мы, — Магнульф ударил себя кулаком в грудь, — великая страна! А будем — еще больше, когда вышибем дёнок с большой земли на острова, где они гнездятся.
— Было бы проще, когда б они не отняли у нас эту землю в годы Войны близнецов, — вставил Бертар.
— Вот и видно, к чему эффективность нужна, — наставительно заметил Магнульф. — С одним конунгом в царстве дела как по маслу идут — эффективно. Поставь двоих на место одного, и все в тартарары летит!
С точки зрения Леудаста, ничего особенно эффективного в этом не было. То был голос здравого смысла. Если бы хоть Свеммелю, хоть Киоту достало смелости признаться, что из двоих близнецов он младший, братья избавили бы Ункерлант от множества горестей. Через хутор Леудаста — точней сказать, его отца, потому что сам солдат появился на свет уже к исходу междоусобной войны, — армии проходили не раз, то в одну сторону, то в другую, но с неизменной целью унести все, что можно, а остальное — сжечь. Село не один год оправлялось от разорения.
А теперь, когда страна, наконец, вздохнула спокойно, началась новая война, на дальнем краю земли. В чем тут эффективность — Леудаст ума дать не мог, но упоминать об этом вслух было бы крайне… неэффективно.
— Будьте бдительны, — приказал, подходя к костру, капитан Урган. — Дьёндьёшцы готовят какую-то гнусность.
— Я уже предупредил солдат, сударь, — заметил Магнульф.
— Эффективно, — сухо заметил Урган. — У меня есть для вас новость: на дальнем востоке все соседи обрушились на Альгарве.
— Его величество поступил — эффективней не бывает, что не ввязался в эту войну, — заметил Магнульф. — Пускай эти ублюдочные каланчи друг друга поубивают.
— Фортвежцы — не каланчи, — поправил Бертар педантично.
Магнульф прожег его одним из тех взглядов, какие, судя по всему, тренировал перед зеркалом.
— Может, и не каланчи, зато ублюдки еще те, — прорычал сержант. — Иначе стали бы они уходить из-под руки Ункерланта во времена Войны близнецов, а?
Не только перворазрядный чародей собразил бы, что продолжать спор с обозленным Магнульфом неэффективно. Бертар заткнулся.
— В Фортвеге, — добавил капитан Урган, — немало кауниан. Вот они уж точно каланчи ублюдочные — ничем не лучше вшивых альгарвейцев.
Бертар безуспешно делал вид, что вовсе рта не открывал. Леудаст на его месте так бы и делал.
— Сударь, — спросил он все же, — не известно ли, что задумали против нас дёнки?
— Боюсь, что нет, — ответил Урган. — Ничего ужасающего, впрочем, не ожидаю — слишком мало становых жил в этом забытом силами краю, да и те, что есть, недочерчены, так что противнику не легче подвозить припасы и людей, чем нам. Не самая эффективная война в истории, но раз Дьёндьёш ее начал — приходится и нам продолжать.
Внезапно Леудаст услышал свистящий звук в воздухе, и в сотне локтей от костра разорвалось ядро. Волна жара сбила солдата с ног, вспышка ударила по глазам с такой силой, что Леудасту показалось, будто он ослеп: только лиловые кляксы плыли перед глазами.
О том, что тварь набросится на сидящих вокруг костра, Леудаст догадался бы, даже если б не слышал пронзительного драконьего визга, и, хотя сам не разглядел чудовища, знал: оно прекрасно видит своих жертв, а потому поспешно откатился. Спину оцарапали острые камни и колючие горные кусты, названия которых Леудаст не знал — прежде чем печатники забрали его, он никогда не покидал равнин севера.
А вот пламя, хлестнувшее из пасти дракона, солдат увидел — увидел совсем рядом, так что в лицо пахнуло горящей серой. Где-то за спиной заверещал Визгард. Миг спустя в небо ударил, целя в пикирующего дракона, тонкий бледный луч. Леудаст пожалел, что не закинул за спину собственный жезл, — тогда он тоже мог бы пальнуть по врагу, вместо того чтобы искать укрытие.
Но дьёндьёшцы, по примеру жителей других стран, хитроумным способом покрывали подбрюшья своих драконов и нижнюю сторону крыльев серебром. Луч, который прожег бы человеческое тело насквозь, отразился, не причинив вреда. Дракон вновь рыгнул огнем, и снова раздался мучительный вопль. Больше в удаляющегося на запад зверя никто стрелять не пытался. Поднятый огромными крылами ветер растрепал Леудасту волосы.
Сморгнув залетевшую в глаза пыль, солдат пополз к груде жезлов. Пока он пытался выбрать свой, из-за валунов выбрались Магнульф и Бертар.
— А где капитан? — глупо спросил Леудаст.
— Вон, лежит — поджарился, что твоя краюха в печи, — ответил сержант.
С заката послышался перестук сыплющейся гальки. Магнульф помянул силы недобрые.
— Вот и дёнки пожаловали. Посмотрим, задорого ли пойдут наши шкуры. Рассредоточились — не хватало, чтобы нас с фланга обошли!
Леудаст бросился за валун шагах в десяти от кострища. Мимо промелькнул луч, подобный тому, каким несчастный капитан Урган метил в дракона. Солдат рухнул в укрытие, едва не переломав себе все кости, и вгляделся в сумрак, откуда палил по нему враг.
Ночью пользоваться магическими жезлами было не с руки: если промахнешься, вспышка выдаст твое местоположение врагу. Так что если у тебя осталась капля соображения, долго ты на прежнем месте не останешься — но, шевельнувшись, скорей всего выдашь себя и, во всяком случае, покинешь укрытие.
Справа послышались торопливые шаги. Леудаст резко обернулся — прямо на него бежал дьёндьёшский пехотинец, приметивший, должно быть, с каким шумом ункерлантец завалился в свое укрывище. У солдата перехватило горло, и он судорожно ткнул пальцем в ямку у основания жезла.
Скорей нечаянно, чем по точному расчету, луч его уставился дёнке прямо в грудь. На миг Леудаст увидал вполне ясно выпученные глаза, широкоскулое лицо, из-за пышной светлой бороды показавшееся чисто выбритому ункерлантцу зверской мордой. Потом враг охнул — больше в недоумении, чем от боли, — и завалился на спину.
— Жезл, — пробормотал Леудаст, выхватывая оружие из мертвых пальцев.
Сколько зарядов осталось в его собственном, он не имел понятия. Так далеко от становой жилы, в отсутствие перворазрядного мага, если энергия иссякала, пополнить ее было уже невозможно. Лучше иметь второй жезл про запас.
Леудаст мрачно покосился на труп дьёндьёшца, испускавший наравне с вонью опустошенного кишечника слабый запах жареного мяса. Ну точно, мертвей мертвого. Чтобы получить энергию путем жертвоприношения, не нужно быть перворазрядным чародеем. Солдаты, отдававшие жизнь, чтобы зарядить жезлы товарищей, получали Звезду эффективности — посмертно, само собой, но еще эффективней было пользоваться для этой цели пленниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106