Пошли-ка!
– Но, Раф, лис предупреждал…
– Какое мне до него дело! Мы идем есть.
Раф побежал по берегу ручья, затем вышел на дорогу и юркнул под ворота фермы. Шустрик последовал за ним. Под прямым углом к фермерскому дому, образуя как бы одну из стен двора, стоял коровник, из его открытой двери лился электрический свет и слышались человеческие голоса, позвякивание ведер, а также тихий шорох и перестукивание копыт скотины. Очевидно, там заканчивали вечернюю дойку.
– Раф, они ужасно близко…
– Ерунда, они заняты делом и ничего не услышат.
– И наверняка тут есть собака.
– Я тоже собака.
С дальнего конца двора до них доходили слабые шорохи и кудахтанье сонной курицы (ко-ко-ко!), проснувшейся на насесте среди своих товарок. От этих звуков Раф совсем потерял голову. Гремя когтями по смоленой поверхности, Раф пробежал между коровьими лепешками через весь двор, прямо к проволочной загородке курятника. Здесь он остановился, нюхая черный воздух и прислушиваясь к звукам, исходящим из курятника, который возвышался над землею, словно Ноев ковчег над лоном вод.
Шустрик бежал следом за Рафом, быстро шепча ему на ходу:
– Не надо, Раф! Нельзя нам туда ломиться! Лис бы, небось, в щель пролез, выбросил бы нам пару куриц, и мы бы убрались подобру-поздорову. А тут нам конец. Тут тупик, просто ловушка! Умоляю тебя, бежим отсюда и попробуем в другом месте!
– Не бойся! Тут доска болтается, видишь? Я продавлю ее, и ты пролезешь. И сделаешь дело в десять раз лучше поганого лиса. Только живо! Готов? Тогда вперед!
Раф взбежал по деревянным ступенькам и навалился на подпружиненную доску, которая закрывала вход в курятник. Доска подалась внутрь, и Шустрик, как и было велено, пролез внутрь. Тут же вокруг него поднялся жуткий переполох – кудахтанье и хлопанье крыльев, звуки гулким эхом отдавались в проволочных насестах, разбивая вдребезги вонючую темноту. Шустрик ринулся вперед, наугад, наскочил на курицу и тут же перегрыз ей шею, затем швырнул курицу в проем и услышал, как она шмякнулась на землю и бьется в агонии.
– Не могу! Не могу больше держать эту доску! – прошептал Раф в темноте. – Вылезай скорее, а то останешься там взаперти.
Шустрик налег головой и плечом на расщепленный конец доски, и та больно впилась ему в бок. Он налег сильнее. Наконец доска подалась, и он вывалился наружу, сбив с ног Рафа и упав вместе с ним подле горячего, бьющегося тела курицы. Поднявшись, он ухватил курицу поперек шеи, как учил его лис, и побежал прочь. И в это мгновение фермерский двор вдруг залило потоком света. Шустрик уронил курицу на землю и остановился, полный ужаса и растерянности.
Он дико оглядывался по сторонам. Напротив коровника фермерский двор ограждала каменная стена, которая шла до самых ворот, – голая стена, ни единого деревца, ни даже мусорного бака или какой-нибудь старой корзины. Окна дома закрыты, дверь тоже. Стены теперь оказались со всех сторон, кругом электрический свет, и выход для псов оставался лишь через фермерский дом, коровник или выходящие на дорогу ворота. Едва Шустрик сообразил, что к чему, показались двое мужчин с собакой, они вышли на свет из темной теперь двери коровника. У одного в руках была тяжелая палка, у другого – дробовик.
Двор пересекла кошка и, быстро поднырнув под ворота, исчезла во мраке. Раф стоял уже подле Шустрика, в зубах он держал какую-то кость, брошенную, наверное, той самой собакой, что смотрела теперь на них, выглядывая из-за ног людей.
«Больно, наверное, не будет, – подумал Шустрик. – Если повезет, все будет кончено в одно мгновение…»
– Прости, Шустрик, – сказал Раф, не выпуская из зубов своей кости. – Это я виноват.
– Все в порядке, старина, – ответил Шустрик. – Курица, по крайней мере, не в обиде.
Растерянность прошла, и он сам дивился своему спокойствию. Но вдруг, тонко взвизгнув, из темной двери коровника выбежала женщина. Она ухватилась за почти наведенный ствол дробовика и отвела его вверх. Покуда мужчина кричал что-то, зло обернувшись на женщину, та вытянула руку и, указывая на двух собак, разразилась бурным потоком слов, который перешел в испуганные всхлипы и слезы. Затем второй мужчина что-то тихо сказал и кивнул головой, после чего все трое стали отступать, глядя на Рафа с Шустриком круглыми от ужаса глазами. А их собака, которую тут же взяли за ошейник и успокоили командой «Рядом, Джед! Рядом!», чувствуя страх своего хозяина, повернулась и побежала прочь через двор.
Ничего не понимая, Раф оглядывался по сторонам. На мгновение ему подумалось, что, быть может, они с Шустриком уже мертвые, а все происходящее – просто некое видение. Он сделал несколько шагов вперед, и тут же все трое людей, поспешно гремя башмаками по камням двора, отбежали еще дальше. Затем один из мужчин, спотыкаясь на бегу, пересек двор, отпер ворота и широко распахнул их, после чего вернулся к остальным. В ту же минуту женщина, которая кралась вдоль стены к двери дома, быстро щелкнула замком и исчезла в доме.
Раф с Шустриком, ошеломленные так, словно они оба в одночасье оглохли или обнаружили, что в мире начисто пропали все запахи, перебежали двор и выскочили в открытые ворота. Не прошли они и нескольких ярдов по дороге, как вдруг услышали у себя за спиной грохот башмаков. Обернувшись, Раф увидел мужчину, который нес тушку курицы на садовых вилах. Он бросил ее, и та шмякнулась между двумя псами, обдав их запахами сочного мяса и теплой крови. Едва соображая, что творит, Шустрик схватил курицу в зубы и побежал вместе с Рафом во тьму.
Поглядев назад из папоротников, они увидели, что свет на фермерском дворе еще горит, там стоят двое мужчин и, похоже, что-то оживленно обсуждают, а сидящая подле них собака глядит на людей с тем же удивленным выражением, какое написано на лицах ее хозяев.
– Шустрик! Что это ты такое сотворил? Как это у тебя вышло? Никак не пойму…
– Я тоже, Раф! Я удивлен не меньше твоего. Положим, я должен был это сделать, но не знал как.
– Потрясающе! Ты ведь так можешь убить их, сжечь ферму! О-о, ты не так безобиден! Вот уж никогда не думал…
– Курица, Раф! Твоя кость! У нас есть еда! Забудем об остальном – это ведь тоже, тоже потрясающе! Я, наверное, никогда не узнаю, как это вышло. Раф, а ты найдешь дорогу домой без лиса?
– Найду, мне кажется. Если только то место там, а мы здесь. Слушай, Шустрик, я не знаю, что и думать, ты, должно быть…
– Хватит, Раф! Брось ты это. Пошли назад.
Они съели свою добычу без всякой опаски, засыпав все вокруг куриными перьями и закапав кровью, после чего, утолив голод, молча отправились в сторону Зубчатого Края.
18 ноября, четверг
– Ну, понятно, – кивнул Дигби Драйвер. – А Центр, значит, так ничего и не говорит?
– Ничо, слышь, не грит, – подтвердил Деннис Уильямсон. – «Нечего, слышь, нам сказать». Я этого ихнего обормота еще спросил, чего он звонит, когда нечего сказать.
– А он что?
– Что, мол, с вежливости, потому как обещал позвонить. А я обещал, что с вежливости верну им ихнюю псину через окошко, ежели она мне попадется.
– Будем надеяться, что попадется, мистер Уильямсон. Если я правильно понял, вы достаточно тщательно обыскали свой выгон, но собак там не оказалось?
– Ну, так.
– А в старую медную шахту над озером не заглядывали?
– Там, слышь, какой-то зверь был, только поди разбери, собака, лисица или еще кто. Костей понакидано, и запах лисий, верным делом. Только лисица, слышь, она костей бы не натащила. Значит, могло оно быть лисица, а могло и собака. Но даже ежели собака, я туда другой-то раз и не ходил.
– Знаете, если они еще там, я намерен их разыскать. Как думаете, можно бы было…
Во двор к ним из дверей фермы вышла Гвен Уильямсон.
– Мистер Драйвер, вас к телефону.
– Меня?
– Да, это Мэри Лонгмайр, с Ньюфилда. Она, кажись, передать чего хочет. Ищет вас кто-то, что ли.
Дигби Драйвер вошел в дом и взял трубку.
– Мистер Драйвер? – донесся голос Мэри Лонгмайр. – Я так и думала, что вы у Денниса, вот и решила ему позвонить. Извините, что беспокою. Вас тут какой-то человек спрашивал по телефону. Имени он не сказал, а звонил из Гленриддинга, который около Улсозера. Я так поняла, там вчера вечером видели ваших собак.
– Моих собак? А вы… то есть он не ошибся?
– Он говорит, никаких сомнений. На них были зеленые ошейники, и у одной страшенный шрам на голове. Он спрашивал, что ему теперь делать. Сказал, что позвонил нашему главному эпидемиологу, но его жена до сих пор в обмороке: боится чумы.
– Он оставил свой номер? Или адрес?
– Нет, ничего.
– Ну ладно, все равно огромное вам спасибо, миссис Лонгмайр. Я сейчас же туда еду.
Дигби Драйвер повесил трубку и хлопнул себя ладонью по лбу:
– О Господи, Господи, почему Ты меня оставил? Он часто произносил подобные фразы, но при этом понятия не имел, откуда они происходят, и не особенно смутился бы, если бы кто-нибудь просветил его на эту тему.
СТАДИЯ ВОСЬМАЯ
А теперь оставим Дигби Драйвера и обратимся к Рафу с Шустриком, которые все это время сидели в своем темном логове на Зубчатом Крае. Дождь, ливший над этой голой, пустынной местностью, превратился, даже для чуткого собачьего уха, в легкое, монотонное постукивание капель по камням. Шустрик лежал и глядел на каменную стену, влажную от его дыхания, и размышлял о том, настолько ли Раф голоден, насколько пахнет, или силу этому запаху придает его, Шустрика, собственный голодный желудок. Он снял лапу с куриной косточки, которую прижимал к земле, и в ту же минуту Раф повернулся на бок и схватил косточку зубами.
– Раф, ты что, собираешься ее сгрызть?
– Да.
– Думаешь, мне это очень понравится?
– Что?
– Ты ведь только что отдал ее мне, всего-то одну косточку.
– Ох, прости. Тут уже давно ничего не осталось.
– Я знаю.
– Проклятое логово!
– У нас нет недостатка в помощниках, чтобы поискать какое-нибудь другое. Белохалатники, фермеры…
– Лучше бы мы сюда вовсе не приходили. Все твой лис!
– Ну что ты, он поступил с нами так, как сделал бы для самого себя. Зря ты прогнал его, Раф. Ты напугал его, теперь он не вернется.
– Вот и славно. Один его запах…
– Раф! Мы ведь без него не можем убить овцу, то есть без риска не можем охотиться на уток и кур. Боюсь, нам теперь и спрятаться не удастся. Лис знает много такого, что нам неведомо.
– Мы убили овцу еще до встречи с ним.
– Одну овцу. Без лиса это долго бы не продлилось, нас давным-давно изловили бы.
– В то утро я убил овцу на Бычьем.
– Брось, Раф! Без лиса это будет вдвое труднее, и ты это отлично знаешь. Нынче вечером с овцой у нас ничего не выйдет. Все пойдет наперекосяк, и нам придется сдаться, такова реальность.
– Лапа болит. Не могу наступить на нее как следует. Да если бы и не она, дела, похоже, становятся все хуже и хуже. Ну как…
– Как что, Раф? – спросил Шустрик и чуть переменил позу.
– Я хотел сказать, как в баке у белохалатников. Иногда у меня складывается такое впечатление, словно меня топят. И от этого никуда не деться. Нам надо поесть. Боюсь только, близко то время, когда я не смогу убить.
Шустрик ничего не ответил, и некоторое время они лежали молча, а дождь между тем сек своими струями склоны холмов.
– Вчера вечером, Раф… До сих пор не понимаю. Что случилось? Те люди испугались, очень-очень испугались. Помнишь их запах?
– Помню. Знаешь, Шустрик, вот что я подумал. Раз уж ты умеешь делать такие штуки с людьми и другими собаками, зачем нам вообще охотиться на овец? Почему бы нам просто не спуститься туда…
– Я же говорю, я не понимаю, как это вышло. Что-то тут не так, Раф. Чего они, собственно, испугались? Не пойму, что я такое сделал, но мне ясно одно – мы им сильно не понравились. Они хотели убить нас, но побоялись. И вот этого я никак не могу понять. Мне страшно идти туда. В другой раз они могут и не испугаться. И вообще, Раф, ты даже представить себе не можешь, что это такое – увидеть, как человек падает замертво, и знать, что именно ты убил его. – Шустрик на мгновение умолк. – Если бы я не убил своего хозяина, сидели бы мы сейчас дома, у огня… Ох, мамочка моя! Иногда мне хочется сделать это с собой. Это все Энни Моссити. Она довела меня до этого. Она ненавидела меня.
– Как я посмотрю, Шустрик, – сказал Раф, – уж лучше и вовсе не иметь хозяина. Попадись мне эта Энни Моссити, разорвал бы ее на куски, тебе на потеху. Ненавижу людей. Всех. Ненавижу!
– А может, они и сами знают не больше нашего? Может, и у людей есть свои заботы и тревоги?
– Не будь дураком!
– Я и есть дурак. Но люди почему-то никогда не выглядят счастливыми, как, скажем, какой-нибудь зяблик или щенок. Может, они хуже нашего понимают, что делают. Может, они и другим людям делают плохо, не только нам…
– Я же говорю, они делают мир для себя. Им нет дела до нас, просто используют нас в своих целях. Плох этот мир…
– Не надо так говорить. Можно подумать, что у тебя где-нибудь есть другой.
– Люди умеют менять мир по своему желанию. В любом случае, мы едва ли выживем в этом мире. Да что толку болтать! Пойдем-ка снова пытать счастья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
– Но, Раф, лис предупреждал…
– Какое мне до него дело! Мы идем есть.
Раф побежал по берегу ручья, затем вышел на дорогу и юркнул под ворота фермы. Шустрик последовал за ним. Под прямым углом к фермерскому дому, образуя как бы одну из стен двора, стоял коровник, из его открытой двери лился электрический свет и слышались человеческие голоса, позвякивание ведер, а также тихий шорох и перестукивание копыт скотины. Очевидно, там заканчивали вечернюю дойку.
– Раф, они ужасно близко…
– Ерунда, они заняты делом и ничего не услышат.
– И наверняка тут есть собака.
– Я тоже собака.
С дальнего конца двора до них доходили слабые шорохи и кудахтанье сонной курицы (ко-ко-ко!), проснувшейся на насесте среди своих товарок. От этих звуков Раф совсем потерял голову. Гремя когтями по смоленой поверхности, Раф пробежал между коровьими лепешками через весь двор, прямо к проволочной загородке курятника. Здесь он остановился, нюхая черный воздух и прислушиваясь к звукам, исходящим из курятника, который возвышался над землею, словно Ноев ковчег над лоном вод.
Шустрик бежал следом за Рафом, быстро шепча ему на ходу:
– Не надо, Раф! Нельзя нам туда ломиться! Лис бы, небось, в щель пролез, выбросил бы нам пару куриц, и мы бы убрались подобру-поздорову. А тут нам конец. Тут тупик, просто ловушка! Умоляю тебя, бежим отсюда и попробуем в другом месте!
– Не бойся! Тут доска болтается, видишь? Я продавлю ее, и ты пролезешь. И сделаешь дело в десять раз лучше поганого лиса. Только живо! Готов? Тогда вперед!
Раф взбежал по деревянным ступенькам и навалился на подпружиненную доску, которая закрывала вход в курятник. Доска подалась внутрь, и Шустрик, как и было велено, пролез внутрь. Тут же вокруг него поднялся жуткий переполох – кудахтанье и хлопанье крыльев, звуки гулким эхом отдавались в проволочных насестах, разбивая вдребезги вонючую темноту. Шустрик ринулся вперед, наугад, наскочил на курицу и тут же перегрыз ей шею, затем швырнул курицу в проем и услышал, как она шмякнулась на землю и бьется в агонии.
– Не могу! Не могу больше держать эту доску! – прошептал Раф в темноте. – Вылезай скорее, а то останешься там взаперти.
Шустрик налег головой и плечом на расщепленный конец доски, и та больно впилась ему в бок. Он налег сильнее. Наконец доска подалась, и он вывалился наружу, сбив с ног Рафа и упав вместе с ним подле горячего, бьющегося тела курицы. Поднявшись, он ухватил курицу поперек шеи, как учил его лис, и побежал прочь. И в это мгновение фермерский двор вдруг залило потоком света. Шустрик уронил курицу на землю и остановился, полный ужаса и растерянности.
Он дико оглядывался по сторонам. Напротив коровника фермерский двор ограждала каменная стена, которая шла до самых ворот, – голая стена, ни единого деревца, ни даже мусорного бака или какой-нибудь старой корзины. Окна дома закрыты, дверь тоже. Стены теперь оказались со всех сторон, кругом электрический свет, и выход для псов оставался лишь через фермерский дом, коровник или выходящие на дорогу ворота. Едва Шустрик сообразил, что к чему, показались двое мужчин с собакой, они вышли на свет из темной теперь двери коровника. У одного в руках была тяжелая палка, у другого – дробовик.
Двор пересекла кошка и, быстро поднырнув под ворота, исчезла во мраке. Раф стоял уже подле Шустрика, в зубах он держал какую-то кость, брошенную, наверное, той самой собакой, что смотрела теперь на них, выглядывая из-за ног людей.
«Больно, наверное, не будет, – подумал Шустрик. – Если повезет, все будет кончено в одно мгновение…»
– Прости, Шустрик, – сказал Раф, не выпуская из зубов своей кости. – Это я виноват.
– Все в порядке, старина, – ответил Шустрик. – Курица, по крайней мере, не в обиде.
Растерянность прошла, и он сам дивился своему спокойствию. Но вдруг, тонко взвизгнув, из темной двери коровника выбежала женщина. Она ухватилась за почти наведенный ствол дробовика и отвела его вверх. Покуда мужчина кричал что-то, зло обернувшись на женщину, та вытянула руку и, указывая на двух собак, разразилась бурным потоком слов, который перешел в испуганные всхлипы и слезы. Затем второй мужчина что-то тихо сказал и кивнул головой, после чего все трое стали отступать, глядя на Рафа с Шустриком круглыми от ужаса глазами. А их собака, которую тут же взяли за ошейник и успокоили командой «Рядом, Джед! Рядом!», чувствуя страх своего хозяина, повернулась и побежала прочь через двор.
Ничего не понимая, Раф оглядывался по сторонам. На мгновение ему подумалось, что, быть может, они с Шустриком уже мертвые, а все происходящее – просто некое видение. Он сделал несколько шагов вперед, и тут же все трое людей, поспешно гремя башмаками по камням двора, отбежали еще дальше. Затем один из мужчин, спотыкаясь на бегу, пересек двор, отпер ворота и широко распахнул их, после чего вернулся к остальным. В ту же минуту женщина, которая кралась вдоль стены к двери дома, быстро щелкнула замком и исчезла в доме.
Раф с Шустриком, ошеломленные так, словно они оба в одночасье оглохли или обнаружили, что в мире начисто пропали все запахи, перебежали двор и выскочили в открытые ворота. Не прошли они и нескольких ярдов по дороге, как вдруг услышали у себя за спиной грохот башмаков. Обернувшись, Раф увидел мужчину, который нес тушку курицы на садовых вилах. Он бросил ее, и та шмякнулась между двумя псами, обдав их запахами сочного мяса и теплой крови. Едва соображая, что творит, Шустрик схватил курицу в зубы и побежал вместе с Рафом во тьму.
Поглядев назад из папоротников, они увидели, что свет на фермерском дворе еще горит, там стоят двое мужчин и, похоже, что-то оживленно обсуждают, а сидящая подле них собака глядит на людей с тем же удивленным выражением, какое написано на лицах ее хозяев.
– Шустрик! Что это ты такое сотворил? Как это у тебя вышло? Никак не пойму…
– Я тоже, Раф! Я удивлен не меньше твоего. Положим, я должен был это сделать, но не знал как.
– Потрясающе! Ты ведь так можешь убить их, сжечь ферму! О-о, ты не так безобиден! Вот уж никогда не думал…
– Курица, Раф! Твоя кость! У нас есть еда! Забудем об остальном – это ведь тоже, тоже потрясающе! Я, наверное, никогда не узнаю, как это вышло. Раф, а ты найдешь дорогу домой без лиса?
– Найду, мне кажется. Если только то место там, а мы здесь. Слушай, Шустрик, я не знаю, что и думать, ты, должно быть…
– Хватит, Раф! Брось ты это. Пошли назад.
Они съели свою добычу без всякой опаски, засыпав все вокруг куриными перьями и закапав кровью, после чего, утолив голод, молча отправились в сторону Зубчатого Края.
18 ноября, четверг
– Ну, понятно, – кивнул Дигби Драйвер. – А Центр, значит, так ничего и не говорит?
– Ничо, слышь, не грит, – подтвердил Деннис Уильямсон. – «Нечего, слышь, нам сказать». Я этого ихнего обормота еще спросил, чего он звонит, когда нечего сказать.
– А он что?
– Что, мол, с вежливости, потому как обещал позвонить. А я обещал, что с вежливости верну им ихнюю псину через окошко, ежели она мне попадется.
– Будем надеяться, что попадется, мистер Уильямсон. Если я правильно понял, вы достаточно тщательно обыскали свой выгон, но собак там не оказалось?
– Ну, так.
– А в старую медную шахту над озером не заглядывали?
– Там, слышь, какой-то зверь был, только поди разбери, собака, лисица или еще кто. Костей понакидано, и запах лисий, верным делом. Только лисица, слышь, она костей бы не натащила. Значит, могло оно быть лисица, а могло и собака. Но даже ежели собака, я туда другой-то раз и не ходил.
– Знаете, если они еще там, я намерен их разыскать. Как думаете, можно бы было…
Во двор к ним из дверей фермы вышла Гвен Уильямсон.
– Мистер Драйвер, вас к телефону.
– Меня?
– Да, это Мэри Лонгмайр, с Ньюфилда. Она, кажись, передать чего хочет. Ищет вас кто-то, что ли.
Дигби Драйвер вошел в дом и взял трубку.
– Мистер Драйвер? – донесся голос Мэри Лонгмайр. – Я так и думала, что вы у Денниса, вот и решила ему позвонить. Извините, что беспокою. Вас тут какой-то человек спрашивал по телефону. Имени он не сказал, а звонил из Гленриддинга, который около Улсозера. Я так поняла, там вчера вечером видели ваших собак.
– Моих собак? А вы… то есть он не ошибся?
– Он говорит, никаких сомнений. На них были зеленые ошейники, и у одной страшенный шрам на голове. Он спрашивал, что ему теперь делать. Сказал, что позвонил нашему главному эпидемиологу, но его жена до сих пор в обмороке: боится чумы.
– Он оставил свой номер? Или адрес?
– Нет, ничего.
– Ну ладно, все равно огромное вам спасибо, миссис Лонгмайр. Я сейчас же туда еду.
Дигби Драйвер повесил трубку и хлопнул себя ладонью по лбу:
– О Господи, Господи, почему Ты меня оставил? Он часто произносил подобные фразы, но при этом понятия не имел, откуда они происходят, и не особенно смутился бы, если бы кто-нибудь просветил его на эту тему.
СТАДИЯ ВОСЬМАЯ
А теперь оставим Дигби Драйвера и обратимся к Рафу с Шустриком, которые все это время сидели в своем темном логове на Зубчатом Крае. Дождь, ливший над этой голой, пустынной местностью, превратился, даже для чуткого собачьего уха, в легкое, монотонное постукивание капель по камням. Шустрик лежал и глядел на каменную стену, влажную от его дыхания, и размышлял о том, настолько ли Раф голоден, насколько пахнет, или силу этому запаху придает его, Шустрика, собственный голодный желудок. Он снял лапу с куриной косточки, которую прижимал к земле, и в ту же минуту Раф повернулся на бок и схватил косточку зубами.
– Раф, ты что, собираешься ее сгрызть?
– Да.
– Думаешь, мне это очень понравится?
– Что?
– Ты ведь только что отдал ее мне, всего-то одну косточку.
– Ох, прости. Тут уже давно ничего не осталось.
– Я знаю.
– Проклятое логово!
– У нас нет недостатка в помощниках, чтобы поискать какое-нибудь другое. Белохалатники, фермеры…
– Лучше бы мы сюда вовсе не приходили. Все твой лис!
– Ну что ты, он поступил с нами так, как сделал бы для самого себя. Зря ты прогнал его, Раф. Ты напугал его, теперь он не вернется.
– Вот и славно. Один его запах…
– Раф! Мы ведь без него не можем убить овцу, то есть без риска не можем охотиться на уток и кур. Боюсь, нам теперь и спрятаться не удастся. Лис знает много такого, что нам неведомо.
– Мы убили овцу еще до встречи с ним.
– Одну овцу. Без лиса это долго бы не продлилось, нас давным-давно изловили бы.
– В то утро я убил овцу на Бычьем.
– Брось, Раф! Без лиса это будет вдвое труднее, и ты это отлично знаешь. Нынче вечером с овцой у нас ничего не выйдет. Все пойдет наперекосяк, и нам придется сдаться, такова реальность.
– Лапа болит. Не могу наступить на нее как следует. Да если бы и не она, дела, похоже, становятся все хуже и хуже. Ну как…
– Как что, Раф? – спросил Шустрик и чуть переменил позу.
– Я хотел сказать, как в баке у белохалатников. Иногда у меня складывается такое впечатление, словно меня топят. И от этого никуда не деться. Нам надо поесть. Боюсь только, близко то время, когда я не смогу убить.
Шустрик ничего не ответил, и некоторое время они лежали молча, а дождь между тем сек своими струями склоны холмов.
– Вчера вечером, Раф… До сих пор не понимаю. Что случилось? Те люди испугались, очень-очень испугались. Помнишь их запах?
– Помню. Знаешь, Шустрик, вот что я подумал. Раз уж ты умеешь делать такие штуки с людьми и другими собаками, зачем нам вообще охотиться на овец? Почему бы нам просто не спуститься туда…
– Я же говорю, я не понимаю, как это вышло. Что-то тут не так, Раф. Чего они, собственно, испугались? Не пойму, что я такое сделал, но мне ясно одно – мы им сильно не понравились. Они хотели убить нас, но побоялись. И вот этого я никак не могу понять. Мне страшно идти туда. В другой раз они могут и не испугаться. И вообще, Раф, ты даже представить себе не можешь, что это такое – увидеть, как человек падает замертво, и знать, что именно ты убил его. – Шустрик на мгновение умолк. – Если бы я не убил своего хозяина, сидели бы мы сейчас дома, у огня… Ох, мамочка моя! Иногда мне хочется сделать это с собой. Это все Энни Моссити. Она довела меня до этого. Она ненавидела меня.
– Как я посмотрю, Шустрик, – сказал Раф, – уж лучше и вовсе не иметь хозяина. Попадись мне эта Энни Моссити, разорвал бы ее на куски, тебе на потеху. Ненавижу людей. Всех. Ненавижу!
– А может, они и сами знают не больше нашего? Может, и у людей есть свои заботы и тревоги?
– Не будь дураком!
– Я и есть дурак. Но люди почему-то никогда не выглядят счастливыми, как, скажем, какой-нибудь зяблик или щенок. Может, они хуже нашего понимают, что делают. Может, они и другим людям делают плохо, не только нам…
– Я же говорю, они делают мир для себя. Им нет дела до нас, просто используют нас в своих целях. Плох этот мир…
– Не надо так говорить. Можно подумать, что у тебя где-нибудь есть другой.
– Люди умеют менять мир по своему желанию. В любом случае, мы едва ли выживем в этом мире. Да что толку болтать! Пойдем-ка снова пытать счастья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62