– Ну и вижу, в аккурат, этот здоровущий черный кобель, семь-три-два, с клетки-то вылезши. Дверь-то, тово, открылась, и пружина на замке лопнула. Должно, с пятницы лопнула, потому как тогда все было как надо.
На самом деле Тайсон сам расковырял защелку с помощью отвертки. Не то чтобы он боялся, что его уволят или что директор или доктор Бойкот станут его распекать. Скорее, сам того до конца не осознавая, он пытался таким образом задним числом повлиять на случившееся. Ведь если бы пружина и впрямь лопнула сама по себе, по причине усталости металла или какого-нибудь дефекта стали, объяснить исчезновение собак было бы очень просто. И вот теперь пружина вроде как действительно лопнула, объяснение было налицо – как для самого Тайсона, так и для всех остальных – и, соответственно, больше не было нужды ломать себе голову. Тайсон свято придерживался принципа: что случилось, то случилось, доискиваться объяснений – пустая трата времени. Если бы, к примеру, исчезновение собак обнаружил Том и доложил об этом Тайсону, он бы просто треснул Тома по физиономии и обругал по первое число, не дав себе труда разобраться, виновен Том или нет (казнили же ацтеки гонцов, приносивших дурные вести), а уж потом стал бы наводить порядок. Вопрос о лопнувшей пружине теперь не подлежал обсуждению; если вдуматься, это напоминало ситуацию с самим Центром, вопрос о котором, после принятия решения Министром, тоже не подлежал обсуждению.
– А вторая собака, восемь-один-пять? Что с ней-то произошло? – спросил мистер Пауэлл.
– Он, тово, сетку носом поддел, – объяснил Тайсон. – Там которые болты ослабли, он, тово, подлез и сбег вместе с черным кобелем.
– М-да, поди-ка им теперь все это объясни, – задумался мистер Пауэлл. – Восемь-один-пять – очень ценный экземпляр. Взрослая домашняя собака, таких крайне трудно заполучить для исследовательских целей. Ему сделали сложную операцию мозга и ждали результатов. Угрохали кучу денег.
– Так я и решил вперед всех вам сказать, – тоном праведника заметил Тайсон. – Тут вчера никого ж не было… – Этим он намеревался подчеркнуть (и не без успеха, потому что по возрасту мистер Пауэлл годился ему во внуки и не умел – хотя и пытался, непонятно для чего, – скрыть свое происхождение из той же среды, что и Тайсон), что он был единственным сотрудником Лоусон-парка, честно находившимся на своем трудовом посту в субботу вечером. – Вот я, тово, и зашел поглядеть, тут ли дохтур Бойкот. Ну ладно, мне, тово, пора. – Тайсон не имел ни малейшего желания убивать все воскресенье на поиски, если таковые будут организованы.
– Вы говорите, они, скорее всего, пробежали через весь блок? – спросил мистер Пауэлл.
– Там, в отделе беременности, ящик с мышами на пол упал. Псы его небось и сшибли, кому ж еще?
– Ччерт! – простонал мистер Пауэлл, явственно представляя себе поток жалоб и шквал переписки с лечащими врачами и иными полномочными представителями предположительно беременных женщин. И тут его поразила новая мысль. – Выходит, Тайсон, они пробежали через раковый блок – где крысы?
– А то.
– Послушайте, а в комнату доктора Гуднера они не могли попасть? – испуганно спросил мистер Пауэлл.
– Не, она заперта была, обычным делом. Туда ж, окромя самого, никто и не ходит.
– Но вы абсолютно уверены, э-э… мистер Тайсон, что туда собаки не попали?
– Ну да. Да вы, тово, у самого и спросите.
– Ну хоть за это спасибо тебе, Господи. Это была бы катастрофа, самая настоящая катастрофа. Ну что ж, пожалуй, мне надо самому осмотреть все помещения, а если собаки не найдутся, пойти поспрашивать, не видел ли их кто. В полицию сообщать не будем – это пусть решает директор. Кто-то же, черт возьми, должен был их видеть, – добавил мистер Пауэлл, – на них же зеленые ошейники, их и слепой заметит. Скорее всего, в течение дня нам кто-нибудь позвонит. Что ж, спасибо, мистер Тайсон. Если что-нибудь услышите, позвоните и попросите, чтобы мне передали, ладно?
Когда Шустрик проснулся почти в полной темноте, которая стояла в шахте, к нему вернулись привычное чувство утраты и его безумие, тупая головная боль, неприятное ощущение мучающей его влажной накладки, которая нависала над правым глазом, и мысли о том, что они с Рафом – бездомные псы, беглецы, которые вольны теперь выживать сколько смогут в этом неестественном и незаконном месте, о происхождении которого они практически ничего не знают. Шустрик не знал даже обратной дороги в Центр, не знал он и того, надумай они и впрямь вернуться, примут ли их обратно. Как знать, может, белохалатники или табачный человек уже пришли к выводу, что Шустрика с Рафом следует убить. Несколько раз Шустрик видел, как больных собак выносили из клеток, но их никогда не приносили обратно. Он вспомнил Брота, пса, которого, так же как и его самого, усыпили белохалатники, а проснувшись, Брот обнаружил, что ослеп. Несколько часов Брот вслепую бродил по своей клетке, а потом пришел табачный человек и увел Брота из собачьего блока. Шустрик хорошо помнил его отчаянный и безнадежный скулеж. Сам Шустрик не боялся ослепнуть, но вот если его припадки и галлюцинации участятся и усилятся, тогда… Он поднялся с сухого щебня, на котором только что спал.
– Послушай, Раф! Не убьешь ли ты меня? У тебя получится. Это совсем нетрудно. А, Раф?
Раф проснулся в тот самый миг, когда перестал чувствовать своим боком теплый бок Шустрика.
– О чем это ты толкуешь, недоумок? Что ты такое сказал?
– Так, ничего, – ответил Шустрик. – То есть если я превращусь в осу, то есть в червяка… точнее, если я юркну в желоб… Ох, Раф, не бери в голову… Как там твоя лапа?
Раф встал, наступил на свою раненую лапу, взвизгнул и снова улегся на щебень.
– Я не могу наступать на нее. И вообще, я чувствую себя совершенно разбитым. Так что я намерен лежать тут, покуда мне не станет лучше.
– Раф, ты только представь себе, что все эти камни превратятся вдруг в мясо…
– Чего-чего?
– Печенье падает с крыши…
– А ну-ка ляг сейчас же!
– И выходит животное без зубов и когтей, сделанное из одной конской печенки…
– Что ты хочешь сказать? Как это возможно?
– Ах, я, понимаешь, видел, как дождь шел снизу вверх, от земли к тучам… и еще черное молоко…
– Ты пробудил во мне голод, паршивец!
– А пойдем ли мы наружу, ну, ты понимаешь… как вчера?
– Сегодня я не могу, Шустрик. Пока не поправлюсь. Еще одна такая встряска… Нет, нужно немножко подождать. Завтра…
– А давай сходим туда, где лежит та овца, – сказал Шустрик. – Там осталось еще много.
Он быстро побежал к аркообразному выходу, а Раф еле-еле ковылял следом за ним. Дело было после полудня, красное октябрьское солнце уже клонилось к закату и бросало прямые лучи на лежащую ниже долину Даннердейл. Далеко внизу Шустрик видел рыжевато-бурые папоротники и подернутую рябью поверхность озера, коров на зеленых лугах, серые скалы, деревья в багряной листве и беленые домики, такие мирные и чистенькие, словно они были запечатаны под золотым стеклянным колпаком. Однако само солнце, которое известным образом и обуславливало все это спокойствие, вовсе не разделяло его и, казалось, плыло в жидкой синеве небес, покачиваясь на волнах перед глазами, словно некая громоздкая, расплавленная масса, медленно плывущая к западу в холодном потоке, который хоть и остужает его немного, но не может остудить окончательно. Шустрик стоял у выхода, улавливая в осеннем воздухе запахи теплой травы, сухого папоротника и болотного мирта. Накладка сползла ему на глаз, и он тряхнул головой.
– Интересно, была ли на свете собака, которая умела летать?
– Была, – не задумываясь ответил Раф. – Только вот белохалатники подрезали ей крылышки, чтобы посмотреть, что из этого выйдет.
– И что же вышло?
– Больше не летает.
– Ну, у нас дела обстоят значительно лучше. Я буду идти еле-еле, как ты скажешь.
Раф медленно поковылял вперед, и они направились в сторону ручья. Это был день святого Мартина, было безветренно и тепло. Шустрик приободрился и весело шагал по мху, шлепая лапами по мелким лужам и подпрыгивая на месте в неловких попытках поймать поднятую из травы трясогузку.
Им недолго пришлось разыскивать брошенную овцу. Еще прежде чем они учуяли ее, они услышали хриплый клекот двух канюков и вскоре увидели их, копошащихся и взмахивающих широкими крыльями подле оставленной ими добычи. Когда собаки приблизились, большие птицы повернули головы и злобно посмотрели на пришельцев, однако почли за лучшее подняться в воздух и улетели прочь в направлении озера.
– Тут остались совсем крохи, – недовольно сказал Раф, сунув морду в кишащие мухами кровавые останки.
Шустрик не приближался и с опаской осматривался вокруг.
– Это не только канюки. Тут были и другие…
– Верно, – согласился Раф, подняв голову. – Я чую. Только не пойму, что это такое. Этот запах злит меня… – Раф прошелся вокруг. – Я найду его! Этот запах, он что-то вроде мышиного, – сказал Раф, и при этом изо рта у него потекла слюна.
– Да ладно тебе, – успокоил его Шустрик, придерживая передней лапой овечий окорок, который он принялся рвать зубами. – Сейчас его тут нет.
– Так-то оно так, – согласился Раф. – Засел где-нибудь неподалеку и следит за нами.
– Это дело поправимое, – заметил Шустрик. – Не будем ничего тут оставлять. Съедим сколько влезет, а остальное унесем в рододендроны – каждый по здоровому куску.
В пещеру они вернулись уже сильно после полудня, Шустрик – с передней овечьей ногой, а Раф – с дурно пахнущими остатками окорока. Некоторое время они блаженствовали, лежа на травке перед входом и нежась на солнышке, и в шахту зашли только с наступлением сумерек, когда прохладный западный ветер поднял рябь на поверхности озера. Шустрик поскреб лапой щебень и устроил себе неглубокое уютное гнездышко, после чего улегся в него с приятным чувством сытости и вскоре крепко уснул.
Проснулся он неожиданно, в полной темноте, и сообразил, что где-то неподалеку Раф осторожно ползет по туннелю. Шустрик уже собрался было спросить его, чем это он занимается, но вдруг нечто в движениях Рафа и его дыхании заставило в напряженном ожидании застыть на месте и его самого. Мгновение спустя он учуял ту же самую незнакомую вонь, которую они встретили подле останков овцы. Шустрик напрягся, словно паук, пропуская через себя этот чужой запах и пытаясь извлечь из него все, что он мог ему сказать. Запах этот был не злобный и не опасный, – но от этого ничуть не менее дикий, волнующий, острый, убивающий, крадущийся, подстерегающий и скользящий в темноте. И запах этот к тому же быстро двигался. Кем бы ни было это животное, оно двигалось, оно было живым, здесь и сейчас, в этой самой пещере. Разумеется, этот запах и стал причиной настороженности и тревоги Рафа, которые Шустрик уловил в самый миг своего пробуждения.
Зачем это животное явилось сюда? Убить их и съесть? Инстинктивно Шустрик понимал, что это не так. Как бы то ни было, оно старалось избежать встречи с ними, хотя, судя по запаху, такое животное было способно постоять за себя в случае необходимости. Может, тут был его дом? Но ведь запаху него очень резкий и отчетливый, а вчера его здесь не было. Стало быть, оно притащилось сюда, чтобы попытаться украсть их мясо.
Неожиданно в темноте раздался грохот сыплющихся камней, и тут же Раф сказал:
– Стой где стоишь! Если попробуешь проскочить мимо, я тебя убью!
Ответа не последовало. Ощущая дрожь в коленках, Шустрик собрался с духом и занял позицию в нескольких футах от Рафа, так чтобы надежно перекрыть путь между ними.
– И я тебя тоже убью! – крикнул Шустрик. – Выходит, ты будешь убит дважды, отчего тебе никак не станет легче.
В следующее мгновение Шустрик отпрянул, издав удивленный возглас, ибо он услышал ответ, причем говорили, похоже, на чем-то вроде самого настоящего собачьего языка, правда, несколько странно. Речь эту трудно было разобрать, поскольку ничего подобного в своей жизни Шустрик не слышал, но, судя по всему, голос этот принадлежал животному, которое находилось с собаками в некотором родстве.
– Што тебе за прок убивать меня, голубчик? Ты сам трех дней не проживешь.
В этом голосе слышались вкрадчивые нотки, словно обладатель его еще не вполне решил, как поступить – драться, убежать или подольститься, однако, похоже, почел за лучшее испытать последнее.
– Ты кто? – спросил Раф.
Шустрик чувствовал себя весьма неуверенно и терялся в догадках, те же ли ощущения испытывает чужак.
– Ты пес? – вновь спросил Раф.
– Ну уж сразу и пес. Глянь, что сзади! – неожиданно выкрикнул чужак, словно предупреждая об опасности.
Шустрик резко обернулся. В то же мгновение, когда он сообразил, что его надули, Раф, сметая Шустрика с дороги, бросился на середину туннеля, чтобы перегородить выход и не дать уйти незваному гостю. Теперь они с чужаком боролись на камнях, отчаянно работая зубами, но когда Шустрик подоспел Рафу на помощь, драка уже прекратилась, и из глубины туннеля вновь донесся звук сыплющихся камешков под лапами убегающего чужака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62