Знаете, еще с Изабеллой мы решили, что, когда состаримся, купим недалеко от Сан-Антонио ферму и переедем туда. Изабелла занималась бы лошадьми – это было, пожалуй, единственное, что интересовало ее кроме атомов, – а я каждый день расшифровывал бы пару сотен иероглифов.
– А вы никогда не думали о детях? Ее слова коснулись старой раны, но я не хотел показать свою боль.
– Как же, думали. Сначала мы, конечно, не хотели. Более того. Мы приняли все меры, чтобы детей не было. Потом как-то не очень осторожничали, а еще позже мы страстно желали ребенка.
– Она не могла иметь детей?
– Нет, я.
Я видел, как у нее от неожиданности округлились глаза, а уголки губ задрожали, словно она услышала признание в том, что я – давно разыскиваемый убийца и грабитель.
– Вы никогда о таком не слышали?
– Почему же, только…
– Только еще не видели таких типов. Верно?
– Верно.
– Так посмотрите хорошенько. Сначала и я бы не поверил. Более того. Я был уверен, что причина в Изабелле. Как обычно думают в таких случаях почти все мужчины.
– Что вы имеете в виду?
– Мы и мысли не допускаем, что с нами что-то не в порядке. Я не принадлежу к защитникам женщин, но в этом случае… А впрочем, все равно. Мы какое-то время ждали и надеялись. Конечно, мы старались лишь настолько, насколько позволяла работа. Наконец, первой не выдержала Изабелла. Она пошла и подверглась обследованию.
Я сделал глоток из своего бокала, и вдруг снова почувствовал себя рядом с Изабеллой в тот злосчастный дождливый вечер.
– Она пришла от врача и с порога заявила, что совершенно нормальна и здорова. И если кого-нибудь себе найдет, то спустя девять месяцев произведет на свет здорового младенца. И будет лучше, если я тоже пройду обследование. Хотя бы затем, чтобы раз и навсегда положить конец возможным обвинениям. Уходить от меня она не хочет, этого у нее и в мыслях нет, но желала бы знать, в чем загвоздка. И когда я пытался искать близости с ней, она мягко, но решительно уклонялась.
– Настолько ей не хватало ребенка?
– Я не думаю. Просто она не любила, если что-то имеющее к ней отношение не на сто процентов в порядке. Она не терпела тайн и неразрешимых загадок. По крайней мере, в своем окружении. Ей была невыносима мысль, что она не может постичь самую суть вещей. Думаю, что именно потому она и стала физиком-ядерщиком. И наше положение волновало ее, в первую очередь, потому, что нарушало ее покой и… ну, потому, что не было в нем логики.
– Логики?
– Конечно. Логично, если мужчина и женщина ложатся вместе спать и действуют неосмотрительно, то у них появляется ребенок. В противном случае – это нелогично.
– Понимаю…
– Я был тоже вынужден пойти к врачу, чтобы наконец она успокоилась и чтобы дать покой и себе тоже. Тогда-то все и выяснилось. Я не могу стать отцом.
– Точно?
– Так сказали специалисты. Они несколько раз делали анализы, и окончательный результат был каждый раз тот же самый. В конце концов, я был вынужден смириться с этим.
– А… Изабелла?
– Странно, но она тоже успокоилась. Ведь все стало на свои места. Выяснилось, что ей навязали не вполне доброкачественный товар, не такой, какой ей хотелось, но в то же время и не столь плохой, чтобы подавать из-за этого рекламацию. Это затронуло ее лишь в такой степени, как если бы, скажем, выяснилось, что у меня одно ухо, а я тщательно прикрывал это место волосами. Она в два счета подавила в себе желание иметь ребенка. С того момента ее занимали только атомы.
– А вас… предоставила самому себе?
– Да нет. Все было, как и прежде. Мы просто приняли к сведению некий факт. Как, например, тот, что мы небогаты. Но все эти факты не могли помешать нам мирно жить бок о бок.
– Ну, а после того?
– С тех пор прошло уже пять лет. Что сказать? Я не отказался от мысли купить ферму недалеко от Сан-Антонио.
Она отставила свой бокал, наклонилась ко мне и поцеловала в губы.
– Я хочу остаться с тобой на ночь… Ты тоже хочешь, дорогой?
Когда я проснулся, уже светало. В саду, как оглашенные, свистели дрозды, а на каком-то дереве без устали стучал дятел. Я посмотрел на часы: три минуты пятого.
Розалинда тихо посапывала рядом со мной; ее распущенные волосы покрыли шатром нас обоих. Мне пришлось осторожно приподнять их, чтобы бесшумно выбраться из постели.
Я прошел в ванную, выпил полстакана тепловатой воды и только тогда вспомнил, что мне снился какой-то сон, от которого я, собственно говоря, и проснулся. Но напрасно я ломал голову, не в силах вспомнить, что случилось со мной во сне. Правда, появилась мысль, что, пожалуй, это было связано с Иму, но от сна не осталось ничего, ни малейшего смутного обрывка.
Я осторожно прокрался назад в комнату, нырнул под водопад волос и прикрыл глаза, чтобы еще поспать, как вдруг Розалинда спросила:
– Что случилось, Петер?
Я с нежностью провел рукой по ее животу.
– Ничего. Это дрозды. И, кажется, мне что-то приснилось.
Она повернулась ко мне и обняла меня за шею.
– Хорошее или плохое?
– Если бы я знал! Самое обидное, что ничего не помню.
– Такое бывает.
– Кажется, мне снился Иму.
Она вздохнула и откинула голову на подушку.
– Иму… Боже мой… Чего бы я ни дала, чтобы понять, что случилось!
Дрозды без умолку свистели в саду, и я молча смирился с тем, что поспать сегодня, пожалуй, больше не удастся.
– Но я готов присягнуть, что все случившееся имеет логическое объяснение. Если бы нам найти ключ, все сразу же стало бы ясно. Я чувствую, что где-то должен быть ключ к замку, за которым разгадка тайны… Черт бы его побрал!
– А ты пытался вспомнить вчерашний день шаг за шагом?
– Пробовал.
– И ничего?
– Может быть, это не давало мне покоя и во сне. Очевидно, поэтому-то я и проснулся.
– Петер…
– Да, дорогая.
– Я… уверена, что этому явлению есть объяснение.
– А разве я говорю не то же самое?
– Объяснение должно быть где-то здесь, у нас под носом.
– Но где?
– Не знаю, Петер. Только, несомненно, должен быть источник, из которого они возникли.
– Кто ОНИ?
– Голограммы. Ведь изображение было трехмерным и перемещалось в пространстве. Вместе со звуком.
– На что ты намекаешь?
– Я только рассуждаю. Нам нужно найти проектор.
Я приподнялся на локтях и посмотрел на нее, видимо, чуть ли не со страхом, потому что она прижала мою голову к подушке и накрыла своими волосами.
– Если мы не верим в привидения и чудеса, то должны разыскать устройство, с помощью которого были переданы в комнату эти изображения.
Я снова выбрался из-под водопада волос.
– А ты не слишком рационалистична, Розалинда? Она покачала головой.
– Напротив. Но я уверена, что мы идем по верному следу… Кто-то передал эти изображения в комнату. Доказательством может служить и то, что запись потом повторили, к тому же дублированную.
– Передали? Но кто и как?
– Давай попробуем вспомнить предшествовавшие этому явлению секунды. Что ты можешь вспомнить?
– Ну… откровенно говоря, не так много. Все сидели, а Селия как раз несла кофе.
– Она открыла дверь.
– И сразу же закрыла.
– Есть. Поднос!
– Поднос Селии?
– А что же еще?
– Невозможно. Это самый обычный поднос. Она уже много лет разносит на нем кофе.
– Тогда что-то другое. Ты, например, что делал, когда Селия вошла в комнату?
– Я? Что же я делал? Ах, да. Я как раз листал* перевод демотической рукописи.
– Демотическую?
– Это более поздний вид письменности. • – Что было в ней?
– В рукописи?
– В ней, конечно.
– Более поздний вариант «Книги Мертвых», описывающий предшествующие бальзамированию и последующие…
Она содрогнулась, замолчала и прижалась своим лицом к моему.
– Не может быть, чтобы… от этой рукописи?
– Глупости, – сказал я. – Рукопись не имеет никакого отношения к Иму. И даже если бы имела… Мы договорились, что стоим на материалистической точке зрения. Если будем действовать иначе, то могут быть тысячи решений. А значит – ни одного.
– Ты прав, – шепнула она. – Тог да надо продолжать поиски. В комнате должен был находиться какой-то предмет, имеющий отношение к Иму, на который может пасть подозрение, что он работает как передатчик. Если не листки рукописи…
Я почувствовал, что все вокруг меня погружается во тьму. Дрозды прекратили свой рассветный концерт, влетели в комнату, расселись на стульях, на столе, некоторые даже устроились на люстре. Усевшись поудобнее, они вдруг начали увеличиваться в размерах, расти, потом слились в одного гигантского дрозда, который принялся молотить меня по голове острым клювом. Я схватился за голову, чтобы отогнать его, но тут Розалинда заметила, что со мной что-то происходит, потому что сквозь пелену тумана я услышал ее испуганный пронзительный крик:
– Петер! Что с тобой, Петер?
Я обнаружил, что уже стою полусогнувшись около кровати и предпринимаю жалкие попытки натянуть на себя брюки, хотя на мне еще нет белья. И при этом я безостановочно что-то бормотал себе под нос, словно рехнулся.
Розалинда выпрыгнула из постели, обняла меня и положила на лоб ладонь.
– О, Петер! Дорогой… Что с тобой? Только что еще… Я качнулся и вцепился в ее руку, чтобы не упасть.
– Роза… линда… – пролепетал я. – Нужно мне… пойти… в моем кабинете… он был там на столе!..
Она усадила меня на край постели и стала гладить по спине, как больного ребенка, пока я окончательно не пришел в себя.
Когда сотрясавшая меня дрожь почти прекратилась, она обхватила ладонями мое лицо и заставила посмотреть ей в глаза.
– Петер! Что случилось? Ты должен сказать, что случилось!
И туту меня в голове неожиданно прояснилось. Я ясно увидел перед собой тот момент, когда Селия вошла с подносом. Что-то оглушительно сверкнуло, в небе раздался грохот, и комнату залило голубым светом.
И этот голубой свет исходил с моего стола.
Из скарабея, который лежал возле рукописи «Книги Мертвых» под лампой.
Мы оба поспешно, путаясь в одежде, собрались и через каких-то полчаса были у меня в кабинете. Платаны купались в золоте рассветного солнца, а проникавшие в окно лучи рисовали красноватые узоры на креслах.
В комнате все еще царил беспорядок, хотя перед уходом опрокинутые стулья были поставлены на свои места. От пролитого кофе на ковре остались черные пятна, и рядом с пятнами были втоптаны в ковер несколько кусков сахара. Листки рукописи, перепутанные и помятые, лежали на столе.
А возле них, устало сложив свои крыльца на спине, прямо под лампой отдыхал священный жук египтян – сделанный из неизвестного материала скарабей. 16 октября Мы снова все собрались в кабинете. И все взоры были устремлены на крохотного скарабея, который, упоенный победой, лежал у меня на ладони.
– Не могу поверить! Просто не могу поверить! – воскликнул Карабинас и стукнул по подлокотнику кресла. – Ведь внутри у него ничего нет… Если бы он был не такой маленький, то сквозь него можно было бы рассматривать предметы!
– И однако ничего другого быть не может, – сказал я, – разве что…
– Разве что? – подняла глаза Селия.
– Разве что мы поверим в духов, то есть в сверхъестественное.
– Исключено, – проворчал Йеттмар. – У всего есть естественная, научно объяснимая причина.
– За исключением вещей, у которых такой причины нет, – поднял руку Хальворссон, и снова разразился бы жаркий спор, если бы я не вмешался.
– Предлагаю пока оставить в покое теоретические вопросы. Если моя догадка верна, то все в основном согласны с тем, что передатчиком мог быть только скарабей… или согласны все, за исключением Никоса.
– Постойте! – вклинился в мои слова грек. – Я тоже согласен. Просто я не в состоянии это воспринять!
Розалинда подошла ко мне и погладила жука по спине.
– Мне эта крошка показалась подозрительной, когда ее еще исследовал Киндпер. Мне не понравилось то, что он назвал защитным механизмом. И удивляюсь, что не я додумалась до этого.
Мы все уставились на скарабея, потом Миддлтон задал вопрос вопросов:
– Ну, так что же дальше?
– Нам нужно понять его механизм, – сказала Селия. – Вдруг мы сумеем заставить его еще раз показать эту сцену.
Я ничего не сказал, но во мне уже зрело решение. То решение, которое потом определил о твою судьбу, Ренни.
Хальворссон встал и, наклонившись, посмотрел на скарабея.
– У меня есть вопрос, Петер, – медленно произнес он. – С тех пор, как я увидел эту маленькую безделушку, у меня это не выходит из головы… Я не понимаю,
– Что именно?
– Что привело его в действие.
– И я как раз хотел это спросить, – присоединился к нему Йеттмар.
– С тех пор, как мы его выкопали, с ним ничего не происходило. Он затаился и молчал. А потом вдруг начал передачу трехмерного изображения. И знаете, когда?
Только теперь я понял, что имел в виду Хальворссон.
– Когда мы хотели прекратить опыты, – сам же ответил он на свой вопрос. – Когда мы спорили, как быть дальше. И помните, где был тогда скарабей?
– Где? – спросила Розалинда.
– Здесь! На столе!
– И какой же вывод вы делаете из этого?
– Какой? Что он все слышит! И понимает нас. Может быть, и это тоже какой-то защитный механизм, понимаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60