– Итак? – спросил я своих сотрудников.
– Я тоже считаю, что следует довериться мисс Хубер, – сказал Осима. – Я бы, во всяком случае, ей доверился.
Поскольку никто не возражал, я принял это предложение и позвонил мисс Хубер.
– Мисс Хубер?
– Это я. Какие новости? Еще одна мумия? Сегодня ее голос звучал как будто не так сухо.
– Даже не знаю, с чего начать…
– Уж не хотите ли вы попросить моей руки?
– Не сейчас. Может быть, позже, при случае. Не знаю, смею ли я надеяться.
– Естественно. Вы – всегда. Я все еще терпеливо жду. Кстати, о чем идет речь?
– Вы еще не отказались от желания увидеть мозг Иму?
– Иму?
– Того, которого вы обследовали под рентгеном. Мозг мумии.
– О! Естественно! Но только не хотите же вы сказать, что каким-то чудом обнаружился и мозг этого человека?
– Даже не знаю. Во всяком случае, что-то после него осталось, и мы не знаем, что это такое. Вероятно, в одной из каноп…
– Каноп?
– Так называются сосуды, в которые укладывали внутренние органы.
– Ага, понимаю.
– Потом объясню подробнее. Словом, осталось после него что-то, и мы не знаем, что это такое. Какой-то сухой осадок.
– Вы хотите, чтобы я посмотрела?
– Очень хотел бы.
– Почему именно я?
– Я могу быть откровенным?
– Естественно.
– Пока в этом нет крайней необходимости, я не хотел бы привлекать к исследованиям новых лиц. Кстати, забыл спросить… Вы вообще-то разбираетесь в химии?
В трубке послышалось хихиканье, больше похожее на покашливание.
– Но, послушайте! Во всяком случае, разбираюсь настолько, чтобы установить, что там содержит ваша грязь. Пришлите ко мне с чайную ложечку.
– Прекрасно, доктор!
– Впрочем, нет! Подождите… У меня есть идея получше! Не будем терять времени понапрасну. Это исследование мозга начинает меня всерьез интересовать. Знаете, что?
– Я весь внимание, – сказал я в соответствии с истиной.
– Возьмите щепотку этой пыли или мази и накапайте на нее немного разбавленного спирта, примерно 10-или 15-процентного. Сможете это сделать?
– Да… Полагаю, что сможем.
– Отлично. Перемешайте и слейте в какую-нибудь бутылочку. Потом пришлите мне. Как только я положу трубку, сразу же подготовлю электронный микроскоп. Если это действительно мозг, то через полчаса это выяснится. Идет?
– Идет! – сказал я и положил трубку. Мы сразу же принялись за работу. Карабинас извлек пробку, которую мы предварительно покрыли тонким слоем лака, чтобы легче скользили мраморные поверхности. Осима засунул в отверстие ложку с длинной ручкой и отковырнул две-три щепотки осадка. Половину он бросил в воду, а вторую половину развел в небольшом количестве спирта, как советовала доктор Хубер. Сероватый порошок быстро растворился в воде, как и в спирте, окрашивая раствор в кофейный цвет.
Йеттмар задумчиво смотрел на бутылочки, потом дернул кончиками своих усов.
– Не хочу вас тревожить, но это не совсем нормально,
– Что такое? – поднял голову Хальворссон.
– Посмотрите только на первоначальный цвет порошка. Он бледно-коричневого цвета, почти серый. А раствор – кофейного цвета. Словно произошла какая-то химическая реакция…
– Еще чего! – оборвал его Миддлтон. – Очевидно, в исходный материал попали крупинки краски. Крупинки растворились и окрасили раствор. Ясно, так ведь?
– А зачем во внутренние органы стали бы добавлять краску?
– Зачем, зачем? Только и вопросов, что зачем. Будем надеяться, что и это выяснится!
– Кто отнесет коктейль? – спросил Осима. Хальворссон встал и протянул руку.
– Давайте я. Я разбираюсь в этом меньше остальных и никаких теорий у меня нет. Доктор Хубер будет мне благодарна, если я, пока она будет работать с микроскопом, не раскрою рта.
Он взял бутылочки и ушел.
Минут через пять после ухода Хальворссона в дверь постучали. Это пришел Киндлер, геофизик.
– Можно войти?
– Естественно. Входите, мистер Киндлер. Кажется, у вас есть новые идеи?
– Вы мне льстите, Петер! – сказал он, улыбаясь, и засунул руки в карманы своего халата. – Намного хуже. Еще одна загадка!
– Что?!
– Не угостите меня сигаретой?
Мы дали ему сигарету, он закурил и с удовольствием констатировал, что всеобщее внимание обращено на него.
– Словом… Прошлый раз я кое-что скрыл от вас.
– Какого черта? – насупился я. Не люблю, когда мои сотрудники действуют на свой страх и риск.
– Я сфотографировал шар…
Ну это уж, действительно, было слишком!
– Мистер Киндлер, – сказал я со зловещим спокойствием. – Вы забыли о том, что я просил вас о полном соблюдении тайны. Я поверил вашему слову.
Улыбка мгновенно сползла с его лица. Он помрачнел и чуть не выронил сигарету.
– Вы думаете, что я… что я…
– А что? Что я должен думать? Он почти рухнул на стул и повернул ко мне болезненно искаженное лицо.
– Мистер Силади, может быть, иногда я и валяю дурака, но никогда… ни за что не стал бы болтать. Если я пообещал держать язык за зубами, то держу его там.
– Но вы ведь только что сказали, что сфотографировали шар!
Он опустил руку в карман и вынул тонкий рулон фотопленки.
– Пожалуйста! Тут все негативы. А здесь все проявленные снимки. Я сделал их не для того, чтобы… не было у меня никаких грязных намерений… Бог мне свидетель!
Мне стало жаль Киндлера. Он, пожалуй, иногда способен на дурные шутки, но это еще не причина, чтобы подозревать его в самом худшем.
– Успокойтесь, прошу вас. Пока вас еще ни в чем не обвиняют. Покажите лучше, что у вас получилось.
Киндлер разложил фотографии на стоявшем рядом кресле. На цветных снимках во весь формат был заснят мраморный шар.
– Я сделал несколько снимков шара. Я ведь довольно хороший фотограф. Знаете, с самого начала мне казалось, что с этим шаром что-то не так. Когда мы еще не могли его открыть.
– Что вы имеете в виду?
– Я все размышлял.
– Размышляли?
– Да. И думал, что сделал бы я, будь я на их месте, вернее… если бы я был.
– И что бы вы сделали?
– Вот смотрите. Они изготовляют такой шар, закрывают его и думают, что когда-нибудь, в будущем его кто-нибудь откроет. Понимаете?
– Пока да.
– Однако при этом они должны были отдавать себе отчет, что место пробки найти не так просто. Может быть, те, кто найдет шар, не будут знать, как к нему подступиться.
– Я начинаю понимать, что вы имеете в виду.
– Ведь тогда все пропало. Поэтому я, если бы был на их месте, приложил бы к шару инструкцию к пользованию.
Все мы, словно окаменев, внимательно слушали Киндлера. То, что он говорил, было вовсе не глупо!
– В надписи на стене ничего подобного не было, – продолжал Киндлер. – Мистер Хальворссон очень любезно ознакомил меня с содержанием надписи. Она оказалась не такой уж и понятной, по крайней мере, для меня.
– К сожалению, и для нас… – пробурчал Йеттмар.
– Тогда я подумал, а вдруг они эту инструкцию нанесли на шар. Написали или вырезали, или сделали это еще каким-нибудь способом. По-моему, было бы очень логично.
– Ну и?..
– Я подумал, дай-ка обследую эту вещицу. Но, к сожалению, не увидел на ней ничего ни невооруженным глазом, ни через лупу. Я уже собрался бросить эту затею, когда вспомнил о фотографии. И сделал несколько специальных снимков.
– Что вы понимаете под специальными снимками?
– С использованием различных светофильтров, с ультрафиолетовым фильтром, с различной временной экспозицией.
– И что же?
– По-моему, мне повезло, – сказал он, и в голосе его снова зазвучала гордость. – Когда я сфотографировал шар через оранжевый светофильтр с выдержкой в одну десятитысячную долю секунды, на его поверхности стало видно вот это!
И он протянул нам одну из фотографий.
Всю поверхность фотографии заполнял мраморный шар, отливавший, пожалуй, несколько более красным светом, чем в действительности. И на той его стороне, которая была обращена к нам, виднелись несколько тончайших царапин, их небесно-голубой цвет четко выделялся на красном фоне.
– Видите? – спросил Киндлер. – Я сделал так, чтобы красной была только поверхность шара. Все остальные детали, расположенные хотя бы на тысячную долю миллиметра ниже или выше среднего уровня, появляются в другом цвете. Честно говоря, хорошо удалось!
Я взял у него снимок и положил его перед собой на стол. Остальные сгрудились вокруг меня, разглядывая фото через мое плечо.
На первый взгляд казалось, что на мраморе просто что-то нацарапали. Однако царапины были не похожи на следы, оставленные, например, безобразничавшими детьми: прямые линии образовывали лежавшую на боку букву V, в вершине которой виднелась точка, а напротив расходящихся лучей этой буквы тянулась длинная вертикальная царапина.
– Что за чертовщина? – спросила Селия Джордан.
– Может быть, какой-нибудь иероглиф, – сказал Йеттмар.
Миддлтон покачал головой.
– Иероглиф? Вряд ли… Я бы принял это скорее за какую-то геометрическую фигуру или формулу.
– Что за бред?
– А вы посмотрите. Лежащая V обозначает в математике увеличение количества. Возрастание начинается оттуда, где находится вершина V и направлено в сторону, в которую расходятся ее лучи. А что имеется в вершине? Точка. Точка растягивается и превращается в вертикальную линию. Что это, как не математическая формула роста) Никто из нас ничего не сказал, мы лишь неотрывно смотрели на царапины.
– Но что же они хотели этим сказать? Я-то думал, что это инструкция к пользованию…
– Не унывайте, Киндлер, – сказал Осима и похлопал его по плечу, – это тоже возможно. Маловероятно, чтобы они хотели нам сообщить только то, что им известно понятие роста. Здесь это понятие наверняка имеет совсем другое значение. Или они хотели к чему-то привлечь наше внимание.
– Вы уверены, что на шаре больше ничего нет? – спросил Осима.
Киндлер тряхнул головой.
– Уверен. Вернее, извлечь из него я больше ничего не могу. Если только они не пользовались такой технологией, результаты которой я не могу сделать видимыми.
В этот момент зазвонил телефон. На проводе был Хальворссон.
– Мистер Силади?
– Это я. Что у вас?
– Э-э… маленькая неприятность.
Я почувствовал, как меня охватывает беспокойство, ведь эти непонятные царапины уже основательно взвинтили мои нервы.
– Какая неприятность?
– Э-э… Очень неловко…
– Что неловко? Говорите же вразумительней, Хальворссон!
– Э-э… Я вынужден передать вам слова доктора Хубер. Я, в самом деле…
Я так сжал в руке трубку, что чуть не сломал ее.
– Говорите же, Хальворссон!
– Ну… Доктор Хубер говорит, чтобы вы развлекались так со своей маменькой, а не с ней!
Я бы меньше удивился, если бы рухнули стены лаборатории. У меня буквально подкосились ноги, и я был вынужден прислониться к столу.
– Что?
– Я, в самом деле… только передал ее слова. Честно говоря, я и сам не очень понимаю…
– Послушайте, вы вообще-то можете говорить яснее?! – рявкнул я на него. – Я не понимаю, что там у вас случилось, но хотел бы знать, вам понятно?
– Ну, и я знаю не так уж много, Петер. Я отнес мисс Хубер раствор. Электронный микроскоп был уже наготове. Доктор капнула раствор на стекло, заглянула в окуляр, потом принялась ругаться.
– Как?
– Я должен повторить?
– Ничего не должны! Продолжайте!
– Она орала во всю глотку. Сначала я думал, что она сейчас все бросит на пол, но она только швырнула в стену предметное стекло. Потом убежала.
– Но почему же, ради бога?
– Ну… то, что было на стекле…
– Что было на нем? Вы разве не сказали, что на стекле была капля раствора?
– Да, конечно… Только в этом растворе… была человеческая сперма, Петер.
Мне показалось, что мое горло сдавила ледяная рука.
– И что? – прохрипел я. – Что потом? Это еще не причина, чтобы…
– Дело в том, что эти сперматозоиды двигались, Петер… Они были живые и наверняка живы и сейчас. Я, в самом деле, не знаю, что делать…
Я думаю, что за несколько сот лет существования Санта-Моники еще никто и никогда не пробегал полмили так быстро, как мы, особенно в групповом забеге. Селия Джордан, прижимая локти к бокам: очевидно, она вспомнила времена студенчества и рекомендации своего тренера. Осиму нес порыв камикадзе, а что несло меня – сам не знаю. Тем не менее я пришел третьим в этом полумильном забеге. В «спермодерби», как потом окрестил его Миддлтон.
Хальворссон все еще стоял посередине лаборатории с бутылочкой раствора в руках, и ничто на свете не могло бы заставить его выпустить ее из рук. Он посмотрел на нас с таким несчастным видом, словно из-за него нам не удалось ограбить английский банк.
– Слава богу, вы уже здесь! – простонал он радостно. – У меня голова идет кругом. Доктор заперлась там! – И он указал на дверь где-то в противоположном конце лаборатории.
– Там она? – спросил Осима шепотом.
Хальворссон кивнул.
Карабинас и Селия Джордан посмотрели на меня. Ничего не поделаешь, начальник был я.
Я подошел к запертой двери. Что и говорить, ощущения мои были не из приятных. Честно говоря, я так еще и не понял, что же произошло.
Я тихонько постучал в дверь.
– Доктор! Никакого ответа.
– Доктор Хубер!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60