Седые волосы выпадали из её причёски большими прядями. Внезапно движение паланкина стало мягче. Рабы достигли вершины.
– Остановитесь здесь! – крикнул Старец. – Поставьте меня на землю.
Паланкин опустили неровным движением, дверца открылась сама. Пачела с трудом выбралась первой, затем помогла Старцу выволочь немощное тело и встать. Далеко внизу дым от горящей усадьбы поднимался чёрным столбом. Старец повернулся и обнаружил, что рабы сгрудились возле наклонившегося паланкина.
– С этой минуты вы все свободны, если это принесёт вам какую-то пользу. Пачела, доставай бутыль с ядом. Я также взял и стакан для вина. Если он не разбился, то я смогу хотя бы умереть как подобает. Вы, остальные, теперь бегите! Быстро! Отправляйтесь в город и говорите всем, что разбойники сожгли усадьбу. Если повезёт, то вам поверят, до того как до вас доберутся ястребы.
То скользя, то ползком они поспешили вниз по склону. Старец опустился на траву и одной рукой потрогал землю. Ощущение для его сухой, как пергамент, кожи, оказалось неприятным. Земля была слишком твёрдой, а трава – скользкой и какой-то маслянистой. Старец с некоторым удивлением понял, что более пятидесяти лет не выходил на улицу в своём собственном теле. Дрожа от страха, Пачела открыла приготовленный яд, развела его в вине и налила в стакан. Старец держал стеклянный кубок и мешал темно-красное вино из Ми-летона, достаточно чистое, без примесей и кислое, чтобы скрыть едкий привкус. Далеко внизу жирный дым пожара взбирался к небу.
– Пачела, ты теперь можешь идти. Я вижу, Невин отомстил за меня… – Он сделал первый большой глоток вина. – Главный Ястреб… был очень глупым человеком. Несомненно, он хорошо умел пользоваться ножом, а вот насчёт мозгов – тут можно бы поспорить.
Когда Старец глотнул вторую дозу яда, то оглянулся вокруг, чтобы запомнить детали этого раннего весеннего дня: вид на дальние горные вершины, чистые и блестящие в теплом солнечном свете, Пачелу, когда-то красивую девушку с обольстительными тёмными глазами, а не толстую седовласую матрону с утраченной талией, которая медленно, с достоинством, шла вниз по склону к дымящимся руинам той единственной жизни, которую она когда-либо знала.
Несомненно, она была рада, что он умирает. Здесь, на солнце, ощущая, как поднимается прохладный, пахнущий цветами ветерок, Старец не мог поставить ей это в вину.
– Все меняется, – пробормотал он. – Это проклятие мира – все меняется. Но я… я отправляюсь за пределы всего этого.
Хотя его рука двигалась медленно и дрожала, он поднёс кубок ко рту и проглотил остатки вина. Из уголка рта потекла струйка, но когда он попытался её вытереть, его руку скрутило спазмом, кубок выпал из пальцев и разбился.
– Время, время…
Его глаза закрылись, но Старец оставался в сознании, его разум – напряжённым и насторожённым внутри умирающей плоти. Хотя его световое тело станет бесполезным через несколько минут, все же Старец призвал его как мост в эфир, и перевёл своё сознание в созданную мыслеформу – стройного мужчины в простой тунике. Облегчение от того, что он наконец свободен от огромного и деформированного тела, оказалось таким сильным, что Старец взлетел в небо и облетел вершину горы. Он видел Пачелу, туманную форму внутри бледной ауры, когда она не спеша пробиралась через волны высокой, по пояс, травы. Когда Старец полетел на север, то оглянулся назад, чтобы ещё раз увидеть серебряную нить, присоединяющую его к телу. Она становилась очень тонкой и бледной. Это было время для смены уровней, пока он в некотором смысле ещё оставался жив и твёрдо владел своим сознанием.
Старец представил круг, разделённый на четыре части, каждая разного цвета: оливкового или желтовато-зеленого, красновато-коричневого, лимонно-жёлтого, и чёрную нижнюю четверть. Он держал образ у себя в сознании, пока тот не стал ясным и твёрдым, затем вывел его из сознания, так, что круг, казалось, завис перед ним, как большая завеса. Именно тогда он почувствовал, как лопнула серебряная нить. Подобно кускам несшитой материи, куски его светового тела распались, оставив ему лишь голубоватую форму, маячившую среди накатывающих и вздымающихся энергетических волн на эфирной плоскости. Старец сконцентрировался на круге, который теперь изменился, превратившись из нарисованной фигуры в твёрдый диск. Чернота кипела внутри его границ, как пойманный в ловушку дым. Только в мыслях Старец назвал имена Властелинов Оболочки и Коры, но там, у ворот между мирами, мысли, казалось, звучали, как гонг. На этом дрожании яростного звука он проскользнул вперёд и сквозь кружащуюся черноту проник в суть Земли, в самую низшую точку мира, которая знает Свет.
Старец почувствовал это место, скорее, как запах, чем как пространство – густую гнилостность разложения, тем не менее, идеально плодородную. Когда он забирался все глубже внутрь, то чувствовал давление, словно земля схватила его твёрдыми руками. Ему становилось все труднее и труднее двигаться, хотя теперь он стал чистым разумом, пробираясь, подобно кроту, на астральную плоскость. Его сущность наполнило желание, страстное желание сна, стремление отдохнуть навсегда в прилипающей тьме, но он тренировал свою волю сто лет, готовясь именно к этому моменту. Когда Старец пробирался дальше, то представлял себя идущим вниз, он рисовал в своём сознании, как копает путь через тьму, которая лежала под Вселенной и касалась её только в одной этой точке. Суть Земли начала бороться с ним, словно её владыки каким-то образом обнаружили его злое намерение. Темнота стала хрустальной и твёрдой, на короткое мгновение блеснула масляным медным светом, сформировавшимся в туманные лица и руки, которые хватали его и шептали, и кричали: «Иди назад! Иди назад к Свету!». Тем не менее, продолжая сопротивляться, он прорезал свой путь все дальше, ударяя по лицам и отбивая маленькие ручки огромными стальными дубинами, которые представлял в сознании.
С одним последним воплем ярости он прорвался внутрь. Поскольку его разум все ещё оставался связан земными понятиями, Старец увидел все очень конкретно. Он был крошечной обнажённой человеческой фигурой, ухватившейся пальцами за низ огромной чёрной сферы. Внизу простиралось бесконечное чёрное море, в нем бушевал шторм. Звёзд не было, только текла тьма, никаких истинных форм, только меняющиеся бледные образы, которые попеременно призывали и угрожали. Старец почувствовал ужас, ощутил его запах, подобно едкой вони. Это были ворота в Темноту Тьмы, мир Оболочек и Коры. Здесь, если он прорвётся к власти, он будет существовать вечно, как отдельная душа, вне досягаемости суда Великих, за пределами смерти, хотя также и за пределами жизни. На протяжении многих лет своего неестественно долгого существования Старец тренировал себя, планировал и желал этого момента, но теперь он колебался, ошарашенный ненавистью, которая накапливалась внутри него.
Старец хотел вернуть время назад. Суть Земли примет его; даже подумав об этом, он почувствовал, как его хватка стала более прочной, словно что-то вытянулось и схватило его за запястья. Но если все-таки повернуть назад? Куда? К Невину? Эта встречу, возможно, Старец смог бы пережить, но за мастером двеомера стояли Великие и их высшая угроза: полное уничтожение нечистой души. Кроме того, он обладал определённым упрямством и своей собственной чёрной честью. Всю жизнь Старец страстно желал вернуть мужественность, украденную у него ножом рабовладельца, всю жизнь он страстно желал власти, чтобы заменить ею утраченное. Он страстно жаждал мести. Что ему теперь делать? Ползти назад к Невину, и унижаться перед Властелинами Света, скуля, словно щенок?
– Никогда! Я поклялся, что из зла я выкую своё благо, и остаюсь верен той клятве!
Он выпустил сферу и упал. Тем не менее, когда огромные чёрные волны взметнулись вверх, чтобы принять его, он увидел, как из штормового неба падает светящаяся фигура. Падая, она выбросила перед собой гигантскую светящуюся сеть. С воплем ярости Старец попытался уклониться в сторону, но слишком поздно. Сеть поймала его, распространилась и обернулась вокруг него. В порыве триумфа, который эхом разнёсся по всему морю, Старец узнал прикосновение сознания Невина. Море, шторм, сама сфера – все они исчезли во вспышке света, а Старец почувствовал, как его вращает снова и снова, и все дальше и дальше катился он через серебристые волны астрального света, чтобы наконец оказаться в каком-то непонятном месте.
Старец стоял ночью на странно знакомой вершине горы и смотрел на покрытую туманом долину. Полная луна висела над головой, но она раздулась до неимоверных размеров и резала глаза серебряным светом. Луна наблюдала за ним. Старец внезапно решил, что она превратилась в один злобный глаз. Его вспышка презрения к Темноте Тьмы показалась подобной содроганию ребёнка, которому нравится ужасная сказка о призраках. Старец был обречён. Невин догадался о том, что сделает Старец, когда умрёт, отправился его встречать, поймал в капкан и теперь вернул назад в мир, где не убежать от Великих. У Старца не будет никакой бесконечной жизни и работы со злом. У него вообще не будет жизни…
В приступе паники Старец повернулся и увидел, как рядом маячит его магический Храм Времени, но теперь все освещается только лунным светом. Солнечного света больше не было. Старец побежал – точнее, полетел к башне, а когда опустился и пролетел в открытую дверь, то увидел, что все его символические фигуры лежат разбитые. Он бросился к лестнице, побежал выше и выше, останавливаясь на каждом этаже только для того, чтобы увидеть тот же хаос: его работа уничтожена и превращена в разбросанный по углам мусор. На верхнем этаже он испытал самый большой шок, потому что тот зал пустовал – не осталось ничего, даже щепки, за исключением статуи Невина, которая смотрела из окна там, где Старец её оставил. Старец встал у лестницы и попытался выпрямиться, потому что у себя в сознании он все ещё оставался в некотором роде телом. Когда Невин отвернулся от окна и улыбнулся ему, Старец закричал.
– Я ждал тебя. Проси милости, и ты её получишь, – сказал Невин.
С криком Старец, падая, бросился вниз по лестнице и вылетел из двери башни точно в тот момент, когда храм рухнул с молчаливым – абсолютно беззвучным – блеском разрушения. Старец бросился вниз по склону и, качаясь, зашёл в туманы, но хотя он пытался бежать, он просто скользил в ту или другую сторону. Тогда Старец понял, насколько далеко он зашёл в смерть. В последний раз собравшись с силами, он поднялся, пытаясь поймать какое-то дуновение или поток света, чтобы отправиться прочь. Ему казалось, что он снова мальчик, молодой раб, который обучается на писца. Перед ним стояла школа, построенная при отштукатуренном помещении для переписки рукописей, а кругом – сад. Тондало был там счастлив, его неплохо кормили и впервые в жизни к нему хорошо относились. Он отлично учился и много работал, его хвалил учитель, уважали другие мальчики. Он увидел помещение для переписки рукописей, дверной проем в виде арки, который вёл в длинную белую комнату, где горели маленькие масляные лампы.
В образе стройного подростка Старец проскользнул к дверям. Он чувствовал, как сандалии шлёпают по плиткам, и ощущал запах ароматизированного масла. После того, как он доберётся до этих дверей, он окажется в безопасности. Учитель Кинна никогда не позволит причинить зло его лучшему ученику. Старец проскользнул в двери, ведущие в длинную комнату, где ровными рядами стояли небольшие письменные столы и масляные лампы мерцали золотом на фоне поднимающейся тьмы. Наверху на возвышении кто-то стоял у кафедры и размышлял над свитком.
– Господин Кинна! Это Тондало. Я вернулся.
Фигура подняла голову и откинула капюшон. Невин. Комната для переписки рукописей исчезла. Они стояли лицом к лицу в белом тумане.
– Устал бегать? – лицо Невина совсем ничего не выражало: ни искажённой гримасы, ни улыбки, ничего. – Отправляйся куда хочешь, но любая дорога приведёт тебя сюда, назад, ко мне.
Старец чувствовал себя так, словно у него все ещё есть тело, и он медленно падает на колени. Комната поплыла в кружащемся тумане, в водовороте белого света, который пронзали золотые вспышки.
– У тебя есть один последний шанс, – голос Невина прорвался сквозь водоворот и достиг Старца. – Откажись от Тьмы и покорись Свету.
– Будь ты проклят! Я проклинаю тебя и всех твоих несчастных сородичей!
Невин исчез. Старец ощущал только движение, чувствовал, что он – это крошечная точка сознания, которая кружится, поднимается, попадает в водоворот, давится, снова кружится, исчезает, постоянно кружится…
Затем не осталось ничего вообще.
– Ты хочешь знать, что случилось со Старцем? – спросил Невин. – Куда девается пламя свечи, после того как ты её задуваешь?
Когда Саламандр понял, что имеет в виду старик, то содрогнулся в самой глубине своего сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Остановитесь здесь! – крикнул Старец. – Поставьте меня на землю.
Паланкин опустили неровным движением, дверца открылась сама. Пачела с трудом выбралась первой, затем помогла Старцу выволочь немощное тело и встать. Далеко внизу дым от горящей усадьбы поднимался чёрным столбом. Старец повернулся и обнаружил, что рабы сгрудились возле наклонившегося паланкина.
– С этой минуты вы все свободны, если это принесёт вам какую-то пользу. Пачела, доставай бутыль с ядом. Я также взял и стакан для вина. Если он не разбился, то я смогу хотя бы умереть как подобает. Вы, остальные, теперь бегите! Быстро! Отправляйтесь в город и говорите всем, что разбойники сожгли усадьбу. Если повезёт, то вам поверят, до того как до вас доберутся ястребы.
То скользя, то ползком они поспешили вниз по склону. Старец опустился на траву и одной рукой потрогал землю. Ощущение для его сухой, как пергамент, кожи, оказалось неприятным. Земля была слишком твёрдой, а трава – скользкой и какой-то маслянистой. Старец с некоторым удивлением понял, что более пятидесяти лет не выходил на улицу в своём собственном теле. Дрожа от страха, Пачела открыла приготовленный яд, развела его в вине и налила в стакан. Старец держал стеклянный кубок и мешал темно-красное вино из Ми-летона, достаточно чистое, без примесей и кислое, чтобы скрыть едкий привкус. Далеко внизу жирный дым пожара взбирался к небу.
– Пачела, ты теперь можешь идти. Я вижу, Невин отомстил за меня… – Он сделал первый большой глоток вина. – Главный Ястреб… был очень глупым человеком. Несомненно, он хорошо умел пользоваться ножом, а вот насчёт мозгов – тут можно бы поспорить.
Когда Старец глотнул вторую дозу яда, то оглянулся вокруг, чтобы запомнить детали этого раннего весеннего дня: вид на дальние горные вершины, чистые и блестящие в теплом солнечном свете, Пачелу, когда-то красивую девушку с обольстительными тёмными глазами, а не толстую седовласую матрону с утраченной талией, которая медленно, с достоинством, шла вниз по склону к дымящимся руинам той единственной жизни, которую она когда-либо знала.
Несомненно, она была рада, что он умирает. Здесь, на солнце, ощущая, как поднимается прохладный, пахнущий цветами ветерок, Старец не мог поставить ей это в вину.
– Все меняется, – пробормотал он. – Это проклятие мира – все меняется. Но я… я отправляюсь за пределы всего этого.
Хотя его рука двигалась медленно и дрожала, он поднёс кубок ко рту и проглотил остатки вина. Из уголка рта потекла струйка, но когда он попытался её вытереть, его руку скрутило спазмом, кубок выпал из пальцев и разбился.
– Время, время…
Его глаза закрылись, но Старец оставался в сознании, его разум – напряжённым и насторожённым внутри умирающей плоти. Хотя его световое тело станет бесполезным через несколько минут, все же Старец призвал его как мост в эфир, и перевёл своё сознание в созданную мыслеформу – стройного мужчины в простой тунике. Облегчение от того, что он наконец свободен от огромного и деформированного тела, оказалось таким сильным, что Старец взлетел в небо и облетел вершину горы. Он видел Пачелу, туманную форму внутри бледной ауры, когда она не спеша пробиралась через волны высокой, по пояс, травы. Когда Старец полетел на север, то оглянулся назад, чтобы ещё раз увидеть серебряную нить, присоединяющую его к телу. Она становилась очень тонкой и бледной. Это было время для смены уровней, пока он в некотором смысле ещё оставался жив и твёрдо владел своим сознанием.
Старец представил круг, разделённый на четыре части, каждая разного цвета: оливкового или желтовато-зеленого, красновато-коричневого, лимонно-жёлтого, и чёрную нижнюю четверть. Он держал образ у себя в сознании, пока тот не стал ясным и твёрдым, затем вывел его из сознания, так, что круг, казалось, завис перед ним, как большая завеса. Именно тогда он почувствовал, как лопнула серебряная нить. Подобно кускам несшитой материи, куски его светового тела распались, оставив ему лишь голубоватую форму, маячившую среди накатывающих и вздымающихся энергетических волн на эфирной плоскости. Старец сконцентрировался на круге, который теперь изменился, превратившись из нарисованной фигуры в твёрдый диск. Чернота кипела внутри его границ, как пойманный в ловушку дым. Только в мыслях Старец назвал имена Властелинов Оболочки и Коры, но там, у ворот между мирами, мысли, казалось, звучали, как гонг. На этом дрожании яростного звука он проскользнул вперёд и сквозь кружащуюся черноту проник в суть Земли, в самую низшую точку мира, которая знает Свет.
Старец почувствовал это место, скорее, как запах, чем как пространство – густую гнилостность разложения, тем не менее, идеально плодородную. Когда он забирался все глубже внутрь, то чувствовал давление, словно земля схватила его твёрдыми руками. Ему становилось все труднее и труднее двигаться, хотя теперь он стал чистым разумом, пробираясь, подобно кроту, на астральную плоскость. Его сущность наполнило желание, страстное желание сна, стремление отдохнуть навсегда в прилипающей тьме, но он тренировал свою волю сто лет, готовясь именно к этому моменту. Когда Старец пробирался дальше, то представлял себя идущим вниз, он рисовал в своём сознании, как копает путь через тьму, которая лежала под Вселенной и касалась её только в одной этой точке. Суть Земли начала бороться с ним, словно её владыки каким-то образом обнаружили его злое намерение. Темнота стала хрустальной и твёрдой, на короткое мгновение блеснула масляным медным светом, сформировавшимся в туманные лица и руки, которые хватали его и шептали, и кричали: «Иди назад! Иди назад к Свету!». Тем не менее, продолжая сопротивляться, он прорезал свой путь все дальше, ударяя по лицам и отбивая маленькие ручки огромными стальными дубинами, которые представлял в сознании.
С одним последним воплем ярости он прорвался внутрь. Поскольку его разум все ещё оставался связан земными понятиями, Старец увидел все очень конкретно. Он был крошечной обнажённой человеческой фигурой, ухватившейся пальцами за низ огромной чёрной сферы. Внизу простиралось бесконечное чёрное море, в нем бушевал шторм. Звёзд не было, только текла тьма, никаких истинных форм, только меняющиеся бледные образы, которые попеременно призывали и угрожали. Старец почувствовал ужас, ощутил его запах, подобно едкой вони. Это были ворота в Темноту Тьмы, мир Оболочек и Коры. Здесь, если он прорвётся к власти, он будет существовать вечно, как отдельная душа, вне досягаемости суда Великих, за пределами смерти, хотя также и за пределами жизни. На протяжении многих лет своего неестественно долгого существования Старец тренировал себя, планировал и желал этого момента, но теперь он колебался, ошарашенный ненавистью, которая накапливалась внутри него.
Старец хотел вернуть время назад. Суть Земли примет его; даже подумав об этом, он почувствовал, как его хватка стала более прочной, словно что-то вытянулось и схватило его за запястья. Но если все-таки повернуть назад? Куда? К Невину? Эта встречу, возможно, Старец смог бы пережить, но за мастером двеомера стояли Великие и их высшая угроза: полное уничтожение нечистой души. Кроме того, он обладал определённым упрямством и своей собственной чёрной честью. Всю жизнь Старец страстно желал вернуть мужественность, украденную у него ножом рабовладельца, всю жизнь он страстно желал власти, чтобы заменить ею утраченное. Он страстно жаждал мести. Что ему теперь делать? Ползти назад к Невину, и унижаться перед Властелинами Света, скуля, словно щенок?
– Никогда! Я поклялся, что из зла я выкую своё благо, и остаюсь верен той клятве!
Он выпустил сферу и упал. Тем не менее, когда огромные чёрные волны взметнулись вверх, чтобы принять его, он увидел, как из штормового неба падает светящаяся фигура. Падая, она выбросила перед собой гигантскую светящуюся сеть. С воплем ярости Старец попытался уклониться в сторону, но слишком поздно. Сеть поймала его, распространилась и обернулась вокруг него. В порыве триумфа, который эхом разнёсся по всему морю, Старец узнал прикосновение сознания Невина. Море, шторм, сама сфера – все они исчезли во вспышке света, а Старец почувствовал, как его вращает снова и снова, и все дальше и дальше катился он через серебристые волны астрального света, чтобы наконец оказаться в каком-то непонятном месте.
Старец стоял ночью на странно знакомой вершине горы и смотрел на покрытую туманом долину. Полная луна висела над головой, но она раздулась до неимоверных размеров и резала глаза серебряным светом. Луна наблюдала за ним. Старец внезапно решил, что она превратилась в один злобный глаз. Его вспышка презрения к Темноте Тьмы показалась подобной содроганию ребёнка, которому нравится ужасная сказка о призраках. Старец был обречён. Невин догадался о том, что сделает Старец, когда умрёт, отправился его встречать, поймал в капкан и теперь вернул назад в мир, где не убежать от Великих. У Старца не будет никакой бесконечной жизни и работы со злом. У него вообще не будет жизни…
В приступе паники Старец повернулся и увидел, как рядом маячит его магический Храм Времени, но теперь все освещается только лунным светом. Солнечного света больше не было. Старец побежал – точнее, полетел к башне, а когда опустился и пролетел в открытую дверь, то увидел, что все его символические фигуры лежат разбитые. Он бросился к лестнице, побежал выше и выше, останавливаясь на каждом этаже только для того, чтобы увидеть тот же хаос: его работа уничтожена и превращена в разбросанный по углам мусор. На верхнем этаже он испытал самый большой шок, потому что тот зал пустовал – не осталось ничего, даже щепки, за исключением статуи Невина, которая смотрела из окна там, где Старец её оставил. Старец встал у лестницы и попытался выпрямиться, потому что у себя в сознании он все ещё оставался в некотором роде телом. Когда Невин отвернулся от окна и улыбнулся ему, Старец закричал.
– Я ждал тебя. Проси милости, и ты её получишь, – сказал Невин.
С криком Старец, падая, бросился вниз по лестнице и вылетел из двери башни точно в тот момент, когда храм рухнул с молчаливым – абсолютно беззвучным – блеском разрушения. Старец бросился вниз по склону и, качаясь, зашёл в туманы, но хотя он пытался бежать, он просто скользил в ту или другую сторону. Тогда Старец понял, насколько далеко он зашёл в смерть. В последний раз собравшись с силами, он поднялся, пытаясь поймать какое-то дуновение или поток света, чтобы отправиться прочь. Ему казалось, что он снова мальчик, молодой раб, который обучается на писца. Перед ним стояла школа, построенная при отштукатуренном помещении для переписки рукописей, а кругом – сад. Тондало был там счастлив, его неплохо кормили и впервые в жизни к нему хорошо относились. Он отлично учился и много работал, его хвалил учитель, уважали другие мальчики. Он увидел помещение для переписки рукописей, дверной проем в виде арки, который вёл в длинную белую комнату, где горели маленькие масляные лампы.
В образе стройного подростка Старец проскользнул к дверям. Он чувствовал, как сандалии шлёпают по плиткам, и ощущал запах ароматизированного масла. После того, как он доберётся до этих дверей, он окажется в безопасности. Учитель Кинна никогда не позволит причинить зло его лучшему ученику. Старец проскользнул в двери, ведущие в длинную комнату, где ровными рядами стояли небольшие письменные столы и масляные лампы мерцали золотом на фоне поднимающейся тьмы. Наверху на возвышении кто-то стоял у кафедры и размышлял над свитком.
– Господин Кинна! Это Тондало. Я вернулся.
Фигура подняла голову и откинула капюшон. Невин. Комната для переписки рукописей исчезла. Они стояли лицом к лицу в белом тумане.
– Устал бегать? – лицо Невина совсем ничего не выражало: ни искажённой гримасы, ни улыбки, ничего. – Отправляйся куда хочешь, но любая дорога приведёт тебя сюда, назад, ко мне.
Старец чувствовал себя так, словно у него все ещё есть тело, и он медленно падает на колени. Комната поплыла в кружащемся тумане, в водовороте белого света, который пронзали золотые вспышки.
– У тебя есть один последний шанс, – голос Невина прорвался сквозь водоворот и достиг Старца. – Откажись от Тьмы и покорись Свету.
– Будь ты проклят! Я проклинаю тебя и всех твоих несчастных сородичей!
Невин исчез. Старец ощущал только движение, чувствовал, что он – это крошечная точка сознания, которая кружится, поднимается, попадает в водоворот, давится, снова кружится, исчезает, постоянно кружится…
Затем не осталось ничего вообще.
– Ты хочешь знать, что случилось со Старцем? – спросил Невин. – Куда девается пламя свечи, после того как ты её задуваешь?
Когда Саламандр понял, что имеет в виду старик, то содрогнулся в самой глубине своего сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70