– Но теперь это мой человек, и я готов за него поручиться.
Невин повернулся к Гвину, поймал его взгляд, когда Гвин попытался отвернуться, и переключился на зрение двеомера, которое проникало глубоко в душу.
На мгновение перед его глазами мелькнули другие глаза – голубые, жёсткие и холодные, но несколько встревоженные – и с ухваченным видением пришёл голос плачущего мужчины, того, кто много лет не позволял себе плакать.
Затем видение пропало. Оно оставило Невина удивлённым, а Гвина – ужасающимся. Он сжался в углу маленькой комнатки, пытаясь заговорить, но губы его шевелились беззвучно, не в силах вымолвить ни слова.
– Я не стану причинять тебе боль, парень. Если Родри говорит, что ты сменил хозяина, то я верю ему.
Гвин тяжело сглотнул, вздохнул и обрёл голос:
– Я скажу все, что знаю о ястребах. Я был только надёжным рядовым, не руководителем, но все, что мне известно, с радостью расскажу.
– Хорошо. Позднее мы поговорим с тобой с глазу на глаз, ты и я. О, не надо так пугаться. Это будет гораздо проще, чем проходила твоя инициация. – Невин внезапно уселся на край табурета. – Ты же понимаешь, что перед тем, как я приму решение, мне важно знать как можно больше. Родри, начнём с тебя. После того, как завершилась глупая вражда в Кергонни, – что произошло? Почему ты направился в Керрмор?
– Не могу сказать, мой господин. Я не помню. О, конечно, вы ещё не знаете. Они забрали мою память. Я припоминаю только отдельные обрывки моей жизни – той жизни, которая была до того, как они привезли меня в Бардек. Ястреб по имени Барума…
– Он не ястреб! – рявкнул Гвин. – Член проклятого мерзкого Тёмного Братства, но не ястреб.
– Ну, хорошо, – продолжал Родри. – Это дьявольское порождение со слизью вместо кишок по имени Барума взял меня в плен и расколол мою память на куски – по крайней мере, насколько я могу судить.
Он произнёс это так спокойно, что Невину потребовалось некоторое время, чтобы понять значение сказанного. Затем Невин выругался, и вся ярость, которую он чувствовал при виде убитых жрецов, снова вскипела в его душе, свежая и горячая, как лава вулкана.
– О, в самом деле? – послышался горячий шёпот старика, заставивший всех отшатнуться. Невин сделал глубокий вдох и заставил себе говорить нормальным тоном: – Они так сделали? Ну, тогда это все меняет. Этого достаточно. Мне нужна информация от каждого из вас, прежде чем я начну планировать атаку. Я принял решение. После того, как вы все будете в безопасности на пути в Элдис, я приступлю к выполнению маленького поручения архонта и вернусь сюда, чтобы стереть эту мерзость с лица земли.
– Простите меня, мой господин, – перебил Родри, и в его голосе зазвучала сталь. – Но я никуда не собираюсь уезжать, пока не помогу вам в этом. Я поклялся убить Баруму, и я его убью, даже если мне придётся умереть, и Аберуин сгорит в пламени из-за моего отсутствия.
Невин открыл рот, чтобы поспорить, но затем начал колебался. Он почувствовал, как по спине пробежал холодок двеомера, который подсказывал, что ему потребуется помощь во время выполнения задания, которое он на себя взвалил. Он также мог понять, что просто потеряет время на споры – Родри все равно не отговорить.
– Хорошо. Предполагаю, никто из остальных тоже не собирается уезжать. Нет смысла с вами препираться. Однако помни, Родри, мой мальчик… Ты можешь быть гвербретом Аберуина, но я – Мастер Эфира. Это моя война, и здесь я – военачальник. Или ты подчиняешься моим приказам, или вообще в ней не участвуешь.
– Договорились. Клянусь.
Дело близилось к рассвету, когда Невин лёг спать. Вначале он выслушал все, что могли ему рассказать Саламандр, Джилл и Родри об их приключениях в Бардеке, затем выгнал всех из комнаты и на много часов закрылся с Гвином. Хотя Гвин никогда не поднимался высоко в иерархии гильдии наёмных убийц, он провёл большую часть своей жизни как ястреб – с тех пор как оказался в поле их зрения, будучи беглым рабом десяти лет от роду. Он знал имена и места, и тайные знаки, и ритуалы. Он слышал обрывки планов и подробности вражды, мелких войн внутри Братства. Он был готов все это рассказать и порыскать по всем уголкам своей хорошо тренированной памяти, когда сидел на полу в комнате Невина. Гвин резко изменил привязанность и теперь помогал новым друзьям так же тщательно, как в прошлом стал бы выполнять заказ на убийство. Тем не менее, Невин мог видеть: перемена господина не имела никакого отношения к чести и очень малое – к моральным принципам. Гвин только знал, что вся его жизнь была сплошной сумятицей страданий, и его любовь к Родри, чувство одновременно слепое и мудрое, стало последним шансом разрубить узел и освободиться. Невин предпочитал пользоваться любым, первым попавшимся оружием, лишь бы освободить человека от зла – и при этом ему было безразлично, что за человек перед ним, – точно так же он не стал бы бранить спасительное лекарственное средство только потому, что оно не упомянуто в лучших травниках.
– А теперь самое важное, – сказал, наконец, Невин. – Ты знаешь, где живёт Старец?
– И знаю, и не знаю. Тем, кто занимал в нашей иерархии низшее положение, вроде меня, не сообщают таких деталей, но я знаю, что он получил поместье от архонтов Вардета.
– Боги! Оно не так далеко!
– Я знаю только это. Господин, я продолжаю думать, что Старец в некотором роде заманил нас сюда. Мы думали, что мы такие умные, но все это время он подманивал нас к себе, как паук притягивает прилипшую к паутине муху.
– Ты слишком много времени провёл рядом с Саламандром и его пламенным воображением.
– Может быть. Просто все эти слухи о Старце… Даже мой начальник в Валанте обычно говорил, что половина слухов не может быть правдой, однако он не умел отличать ложную часть от правдивой. Но, с другой стороны, проклятое Братство никогда не сообщало нам больше, чем требовалось для выполнения работы.
– Я до сих пор не понимал, насколько сильно ястребы ненавидят Братство. У нас дома, в Дэверри, мы всегда предполагали, что вы работаете рука об руку.
– Только когда нам платят, мой господин. Говорят, Братство положило начало иерархии ястребов – сотни лет назад, когда на островах свирепствовала чума и царил беспорядок. Архонты были слишком заняты, чтобы беспокоиться о тёмных ложах. Однако я не знаю, правда это или нет. Если даже это и правда, то очень быстро Братство и ястребы разошлись.
– Вероятно, это было неизбежно.
– Вероятно, – Гвин поднял голову, в его глазах застыла боль. – Мой господин, вы можете вылечить Родри? Можете ли вы исправить то, что с ним сделал тот ублюдок?
Невин задумался – на короткое время – не сказать парню ли какую-нибудь успокоительную ложь.
– Не знаю. И не буду знать, пока не попробую. И не смогу попробовать, пока мы не избавимся от Старца. Мне потребуется время и концентрация сознания. Мысли о том, не собираются ли наёмные убийцы или чёрные мастера посыпаться на нас с неба, разрушают способность человека концентрировать внимание на работе.
Гвин улыбнулся – его рот скривился так, что в улыбке начисто отсутствовало веселье.
– Гвин, ты, вероятно, видел, что произошло. Насколько я понимаю, Барума по большей части использовал физическую боль, чтобы сломить защиту Родри.
– Да. В качестве оружия он пытался использовать также стыд. Он начал мучить Родри, пока мы все ещё находились в Слайте, а пираты стояли вокруг и наблюдали. Они думали, что это развлечение – держать пари на то, сколько боли может вытерпеть серебряный кинжал. – Гвин говорил так спокойно и буднично, что холодок пробегал по коже от этого тона. – Видите ли, мой господин они даже заключали пари! Продержится – не продержится – сколько продержится… Очень интересно.
– А Родри это осознавал?
– Да. Он насмехался над ними – боги, мой господин!.. У него хватило мужества лежать там и шутить с ними, говорить им, чтобы делали высокие ставки, потому что он собирается сделать их богатыми, пережив все то, что изобрёл для него Барума. Думаю, именно тогда я и сломался – когда понял, что я… ну, что я не смогу вынести то, что он с ним делает. – Лицо Гвина стало мрачным. – Барума никогда не применял много пыток за раз. Он пытал его с перерывами – час тут, час там, и так на протяжении дня. Он хотел, чтобы Родри гадал, что ещё с ним произойдёт. Он намеревался растянуть удовольствие. Но тогда же я понял, что это мелкое насекомое боится меня. Поэтому я сидел там, где Барума мог меня видеть, и просто смотрел на него. Барума начинал нервничать и сокращал время пытки. После того, как мы сели на корабль и отплыли из Слайта, он даже принялся потеть. Сломав Родри, Барума желал продолжать развлекаться, но я сказал, что убью его, если он не оставит Родри в покое. Я в любом случае хотел убить его, но корабль кишел пиратами, а платил им именно он. Я хотел, чтобы вы это знали, мой господин. Я в самом деле убил бы его, если бы мог.
– Верю.
– Спасибо. Если бы они убили меня, то они убили бы и Родри, и мы бы ничего не добились. – Гвин снова отвернулся. – Как вы считаете, я сумасшедший? Джилл так считает.
– Я думаю, ты прожил жизнь, которая свела бы с ума большинство людей, но ты добрался до самых врат разума.
– Справедливо. И от меня зависит, открою ли я их, чтобы войти в мир сумасшествия?
– Именно так. Ты учишься быстро, Гвин.
– В основном это из-за того, что я нахожусь рядом с Родри. Ну и также из-за всего этого двеомера вокруг. – На этот раз, когда он улыбнулся, его глаза ожили. – Могу ли я говорить честно, мой господин? Когда я слышал, как Джилл с Саламандром говорили о вас, у меня стыло сердце, потому что я никогда не видел такой силы, как у них, а тут они говорили, что вы – истинный мастер.
– Они мне льстили. Значит, ты увидел, что Джилл сама обладает силой?
– А кто бы этого не увидел, мой господин? Я имею в виду, любой, у кого есть немного знаний, должен быть слепым, чтобы упустить это. А как она оживила двеомерный образ волка и отправила его за Барумой! Она рассказывала вам об этом? Это был очень славный трюк, но Саламандр, казалось, страшно рассердился, когда она это сделала.
Когда Невин понял, что имеет в виду Гвин, то на мгновение потерял дар речи. Он испытывал острое чувство обиды. Наконец-то Джилл изучает двеомер – и она даже не обмолвилась об этом! Гвин поморщился, неправильно истолковав молчание.
– Я никогда не сказал бы вам того, что Джилл не хотела сообщать сама, мой господин. Клянусь, я не хотел предавать её.
– Дело не в этом, – Невин сжал свою обиду в ментальный кулак и потряс её, чтобы та покорилась. – Просто она сделала по-настоящему опасную вещь. Я сказал бы, что Саламандр – не очень хороший учитель. Что не так, парень? Ты выглядишь расстроенным.
– Я просто не понимаю, и все. Вы хотите, чтобы я вам докладывал об остальных?
– Что? Нет, не хочу. Прости! Я просто забыл, как воспримет простые слова человек, который долгое время был ястребом. Послушай, я поговорю с самой Джилл, но я не сержусь ни на неё, ни на Саламандра. То, что они делают или не делают, тебя не касается.
– Спасибо. У меня болело сердце от мысли, что мне придётся говорить об этом. Я не вполне понимаю, чего от меня ждут.
– Несомненно. А теперь тебе лучше отправиться спать. Я и так долго тебя продержал, не правда ли? Если ты вспомнишь что-нибудь ещё про свою старую ложу, то всегда можешь сказать мне утром.
На самом деле Невин хотел остаться один со своей болью и обидой, которые, хотя и притупились, были живы и порыкивали в цепях. Он испытывал удивление, и даже некоторое разочарование в себе. Он, Невин, чувствует себя, как отвергнутый любовник! Невину казалось, что он сотни лет приготавливал великолепный подарок – некий искусно огранённый и отполированный драгоценный камень; столько трудился – и все ради того, чтобы Саламандр выскочил вперёд и вручил Джилл жалкую имитацию, которую купил на рыночной площади, даже не понимая её ценности. «Не будь дураком! – сказал себе Невин. – Имеет значение Свет, а не слуга, который принесёт ей его.» Тем не менее, он подошёл к окну, открыл ставни и долго стоял, глядя в ночь, наблюдая за луной и думая только о своём хирейде.
Джилл постучала в дверь и вошла. Невин знал, что это она ещё до того, как повернулся. Девушка была одета поспешно и небрежно и зевала, что было хорошо видно в свете догорающих масляных ламп. Когда Невин взмахнул рукой и создал шар золотого света, Джилл заморгала, как сонный ребёнок.
– Ты несчастлив, – сказала она. – Я каким-то образом узнала это. Я хотела раньше сказать тебе о том, что изучала двеомер, но времени не было.
Когда Невин почувствовал, как его слепят слезы, то проклял себя, старого дурака. Джилл поспешила к нему и положила ладонь ему на руку.
– Что-то не так?
– О, ничего, ничего.
– Раньше тебе удавалось врать получше.
– Хм, это очень нехорошее выражение! – Он откашлялся и вытер глаза о рукав. – Прости меня, дитя. Я знаю: это пустое тщеславие, но я всегда хотел сам обучать тебя двеомеру.
– Ну, а разве ты не учил меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70