– Меня это не волнует! Он – мой, и никто не может заставить меня продать его!
– Я говорю о благопристойности и порядочности, а не о юридических вопросах.
Родри застыл от удивления. Его брат? В этот момент он смутно вспомнил, что у него имелось несколько братьев – в той, другой его жизни. Криселло, вероятно, – один из них, если так говорят женщины. Он сам не мог вспомнить достаточно, чтобы спорить по этому вопросу. Маллина обратилась прямо к нему:
– Ну что, мальчик, он – твой брат?
– Да, госпожа.
– А теперь послушай, Алейна, дорогая, ты просто обязана его продать. Это будет правильно. И, кроме того, если слухи распространятся, какой приличный мужчина на тебе женится?
– Меня это не волнует! Значит, я никогда не выйду замуж! В любом случае, мне мой раб нравится больше, чем половина этих глупых мужчин на островах.
– Ты любишь его достаточно, чтобы родить от него ребёнка? Как это будет прелестно и ужасно! У маленького существа, вероятно, окажутся голубые глаза, а это послужит тем самым доказательством, которое всем и требуется. Ты хочешь, чтобы твоего несчастного парня забили до смерти на рыночной площади, а вашего ребёнка продали в рабство?
– Тогда я освобожу его. Если он – свободный человек, никто не посмеет ничего с нами сделать, и если мерзкие, завистливые люди хотят болтать за моей спиной, пусть болтают!
– Это все очень хорошо. Только ты предполагаешь, что он захочет остаться и жить с тобой. А если он, свободный человек, предпочтёт уйти?
Алейна снова повернулась к Родри и взглядом задала вопрос. Немое вопрошание ясно читалось в её глазах и полуоткрытых губах. Родри почувствовал, что это удар ниже пояса. Он не знал, как ей ответить. Что бы он ни сказал – все будет ошибкой. Однако его молчание оказалось красноречивей любых слов. Алейна закрыла лицо руками и заплакала.
– Я и не думала, что он захочет остаться, – голос Маллины звучал холодно и ровно. – Ты уже беременна?
– Сомневаюсь, – к этому времени Алейна уже не плакала, просто хватала ртом воздух. – Через два или три дня буду знать точно.
– Ну, если ты беременна, то найдётся разумный способ решить проблему.
Алейна тупо кивнула.
– И ты продашь Родри его брату. И сделаешь это сегодня вечером.
– Я не хочу его продавать. Я отдам его этому мерзкому брату. Я не хочу за него ни одного зотара.
Очень хорошо. Родри, позови Порто и скажи ему, чтобы принёс бумагу и чернила. Я прямо сейчас подготовлю документ и заставлю твою хозяйку его подписать.
Когда Родри выбежал из комнаты, его сердце билось от возбуждения. Не близкая свобода взволновала его, нет. Наконец-то он узнает о себе правду. А затем он сразу же испугался, задумавшись над тем, какой может оказаться эта правда.
– Почти ночь, – сказала Джилл. – Определённо это проклятое послание должно вскоре прийти.
– Я не стал бы называть закат «почти ночью», о моя беспокойная белая цапля, но на самом деле я могу понять, почему нетерпение расцветает в твоём… Ого! В коридоре слышны шаги.
Теперь, когда решение вопроса было здесь, Джилл парализовало. Двигаясь быстрее, чем когда-либо раньше, Саламандр вскочил с дивана, бросился к двери и распахнул её, как раз когда кто-то постучался. Там стоял Родри с постельными принадлежностями в скатке, как у солдата, на плече. В руке он держал кожаный футляр для писем. Джилл сидела на подоконнике и оттуда наблюдала за происходящим, одновременно испуганная и возбуждённая. Родри бросил взгляд в её сторону, затем осмотрелся в комнате, устало и в некотором замешательстве.
– Значит, она решила тебя продать? – спросил Саламандр.
– Нет, она меня дарит, – Родри передал папку с письмом. – Странно, когда тобой владеет твой брат.
– О, боги! Значит, ты знаешь?
– Это заметили женщины, а после того, как я посмотрелся в зеркало, то тоже увидел сходство, – Родри улыбнулся, болезненно посмеиваясь над собой. – Не стану врать, что я помню тебя, парень, но никогда в жизни я не был более счастлив увидеть родственников. Наверное. В этом, правда, я тоже не могу поклясться, даже если бы от этого зависела моя жизнь. А ты знаешь, что случилось со мной?
– Вероятно, лучше, чем ты, о брат мой. И, боги, я так рад увидеть тебя здесь!
Когда Саламандр с повлажневшими глазами схватил его за руку и втащил в комнату, Родри бросил одеяло на пол, затем сразу же поднял глаза и улыбнулся Джилл. Улыбка чем-то напомнила ей старого Родри, но все-таки он казался ей только тенью себя самого.
– Разве не предполагается, что мы должны броситься друг другу в объятия и болтать не переставая, как рассказывается в сказках гертсина, любовь моя? Кажется слишком унылым просто войти и передать купчую на самого себя.
Джилл рассмеялась и почувствовала, как смех снял напряжение. Она соскользнула с подоконника и пробежала последние несколько шагов, чтобы оказаться у него в объятиях. Объятия были такими знакомыми – то, как Родри крепко прижимал её к себе, а его руки гуляли у неё по спине – и она хотела визжать и смеяться, как истеричный ребёнок. Но вместо этого Джилл поцеловала его и почувствовала, что ощущение его губ – такое же приятное, как голос старого друга, которого давно не слышала. Когда она почувствовала у себя на щеке что-то мокрое, то подняла глаза и увидела, что он плачет.
– Я помню тебя, Джилл. Я никогда полностью не забывал тебя, даже в самое худшее время – я хочу, чтобы ты это знала. Теперь я помню о тебе больше, чем о чем-либо другом. Но клянусь всеми богами и их лошадьми, я не помню всего. – Родри сделал паузу, сглатывая слезы, как ребёнок, и отпустил Джилл, чтобы вытереть лицо о рукав туники. – Я даже не помню, как мы познакомились.
– Ты помнишь, как мы расстались?
– Кое-что. Скажи мне одну вещь – ты хотела уехать с Перрином?
– Никогда! Клянусь богами нашего народа.
– Это самая приятная вещь, которую я когда-либо слышал.
Родри снова схватил её и поцеловал; на этот раз он смеялся, и это был прежний смех бесстрашного воина, словно её поцелуй оказался достаточно магическим, чтобы вернуть ему прошлое. Тем не менее, как только он отпустил её, этот прежний Родри мгновенно исчез в замешательстве, словно кусок льда растаял и превратился в лужу.
– А кто такой Перрин? – он смотрел на Саламандра. – Какой-то волшебник вроде тебя?
– Ну, волшебник, да, но не такой, как я, ни в коей мере, спасибо! Присядь, брат. Нам нужно обсудить много серьёзных и грустных вещей, и самым главным является вопрос о том, кто же ты такой на самом деле.
На короткое мгновение Джилл разозлилась, чувствуя, что от неё как будто отделываются, как будто бы её отставляют в сторону. Но сразу же Джилл поняла, что на протяжении долгих месяцев она репетировала эту сцену в своём сознании, планируя различные способы упросить Родри простить её. Теперь она обнаружила, что он, конечно, простил её, и все, что от неё требуется, – это только сказать ему правду, чтобы раз и навсегда закрыть давний вопрос. Не будет никакой вспышки раздражения, не будет взаимных упрёков, никакой оргии прощения. Джилл почувствовала глубокое облегчение и в этом чувстве нашла свою первую настоящую надежду на то, что когда-нибудь Родри исцелится. Независимо от того, какие усилия приложил Барума, ему не удалось сломить душу своей жертвы.
Когда они уселись за низкий столик и Саламандр разливал вино, думая, что бы сказать, Джилл поняла кое-что ещё: на самом деле у них есть более важные темы для обсуждения, чем то, что она могла делать с другим мужчиной в Дэверри, или, если уж говорить на эту тему, то, чем Родри мог заниматься здесь, в Бардеке, со своей красивой хозяйкой. Джилл почувствовала, как по спине у неё пробежал предупреждающий холодок двеомера. Встреча с Родри настолько заполнила её сознание и сердце, что Джилл просто не позволяла себе видеть опасность. Они находятся в сотнях миль от дома, в чужой стране, и против них выступают враги, которые абсолютно бесчестны и безжалостны. Она очень сильно сомневалась, что эти враги просто собираются отойти в сторону и помахать им на прощание, когда они заберут Родри домой. Кажется, та же самая мысль пришла в голову Саламандру.
– Мне очень не хочется перебивать тёплую встречу и все такое, но остаётся унылый факт: мы замешаны в самое худшее, с чем кто-либо из нас сталкивался раньше. Мы попали в западню, ловушку, опасность, затруднительное положение и так далее, и тому подобное. У нас всех есть склонность и вкус искать неприятностей на собственную голову, но сейчас положение значительно хуже, чем когда-либо. Нежные чувства подождут…
– Как и пустая болтовня, – пробормотала Джилл.
– На самом деле, и болтовня тоже должна подождать. Вот что, младший брат. У нас один и тот же отец, но разные матери. Ты свою помнишь?
– Нет, ничего о нашем клане или моем доме – совсем ничего. Кто мы? Пара незаконнорождённых детей, зачатых каким-то могущественным лордом?
– Ну… – Саламандр замолчал и почесал подбородок. – Ну, можно сказать и так, хотя в клане нашего отца никого не волнует какая-то скучная церемония, когда дело касается признания ребёнка своим.
– Ага. Значит, это он – эльф, а не моя мать.
– О боги! Ты выудил достаточно секретов, не так ли? Скандал, на самом деле! Да, он – эльф, и к тому же – великолепный бард среди эльсион лакар. Дело в том, мой младший брат, что никто, за исключением его самого, твоей матери и нас троих не знает, что он – твой настоящий отец. И для сохранения этого обстоятельства в тайне имеются очень важные и серьёзные причины.
– Её муж все ещё жив?
– Нет, он умер, и ты теперь – его законный наследник. Скорее всего, его единственный наследник. – Саламандр бросил взгляд на Джилл. – Сомневаюсь, что Райс все ещё жив. Во время того падения он получил серьёзные увечья.
При упоминании имени Райса Родри слегка нахмурился.
– Ты его помнишь, любовь моя? – спросила Джилл.
– Нет, но имя звучит странно знакомо. Он – ещё один брат?
– Да, это сын твоей матери от мужчины, которого все считают твоим отцом.
– О, демоны! – Родри засмеялся – резким коротким смешком. – Что это? Я чувствую себя так, словно зашёл в один из этих лабиринтов из живых изгородей, которые есть у короля в его садах… О, а я видел королевский дворец? Похоже, я многое о нем помню.
– Тебе следует помнить, потому что ты там довольно часто бывал, – сказал Саламандр. – Хочешь знать, кто муж твоей матери, человек, чью собственность ты должен унаследовать? Его звали Тингир, гвербрет Аберуина. Ты помнишь, кто такой гвербрет?
Аберуин в этот момент чуть не потерял своего последнего наследника. Родри подавился глотком вина, чуть не выплюнул его через стол, но все-таки проглотил, а затем закашлялся и сильно покраснел. Саламандр с беспокойством стал хлопать его по спине. Наконец Родри прекратил кашлять, и его лицо приняло обычный цвет.
– Ты говоришь, что я из Аберуина?
– Именно так.
Все ещё держа в руках кубок с вином, Родри встал и какое-то время стоял, словно в тумане, затем медленно прошёл к окну, где поставил кубок, облокотился на подоконник обеими руками и выглянул наружу. Когда Джилл хотела подойти к нему, Саламандр схватил её за руку и жестом показал, что ей следует оставаться на месте.
– Ты очень нужен Аберуину, – сказал гертсин. – По всем законам чести ты на самом деле не являешься наследником, но ты – единственный, кто у них остался. Если ты отречёшься, то по полям и улицам польются реки крови.
– Я знаю, что происходит, если у богатого рина нет наследника, – Родри молчал какое-то время. – Но ложь – это ложь.
– Родри! – одновременно воскликнули Джилл и Саламандр.
Он пожал плечами, повернулся и присел на подоконник, на его улыбку было больно смотреть, столько в ней оказалось усталости и насмешки.
– Вы только послушайте меня, все ещё проклятого раба, говорящего о чести. Боги, неужели вы не можете понять? Сколько угодно произносите прекрасные слова – о чем угодно, но я все равно не знаю, кто я.
– Ты нам веришь? – спросила Джилл.
– Конечно, верю! Но это только слова. На самом деле я не помню ничего. Я не чувствую, кто я! Попытайтесь же понять это!
– Попытаюсь, любовь моя. Прости.
Родри тряхнул головой и отошёл от окна, опять сел к столу, взял руку Джилл и сжал её.
– Тебя я знаю, Джилл. И я помню ссылку и позор, и опалу, и то, как я ехал голодный, и лежал раненый, но теперь ты говоришь мне, что я – гвербрет. Дьявольщина, не просто бедный сельский господин или какой-то безземельный придворный, а гвербрет!
– М-да, ну… – Саламандр снова почесал подбородок. – Я понимаю: потребуется какое-то время, чтобы привыкнуть. Но попытайся, брат. О, клянусь любовью всех богов, попытайся и возьмись за управление проклятым рином, потому что если ты этого не сделаешь, Смерть приплывёт в гавань Аберуина и поскачет по всем его дорогам.
– Ты прав, – внезапно Родри почувствовал, что вот-вот заплачет. – И больше всего будут страдать простые люди, не так ли? Когда господа возьмут их сыновей в свои войска, и будут вытаптывать их посевы и брать осадой их города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70