Человек, известный как Гвин, удивился тому, насколько он ненавидит Пирралло. В конце концов, за свои тридцать два года он видел много гораздо более отвратительных существ. Возможно, ненависть возникла потому, что он знал: Пирралло не только партнёр, но ещё и шпион. Понимать, что кто-то следит за каждым твоим шагом и, используя магию, докладывает о них Главному Ястребу, – это привело бы в ужас многих посвящённых в ястребы. Гвина же это только раздражало, потому что его не беспокоило, будет он жить или умрёт. В последние дни его даже поражало, как мало его волнует собственная жизнь. Хотя он в любое время мог совершить самоубийство, усилие казалось слишком большим за сомнительную награду быть мёртвым, точно так же, как сомнительные радости быть живым являлись слишком малым побудительным мотивом, чтобы подлизываться к человеку, которого отправили судить о его надёжности. Гвин был даже готов признаться в том, что попросту провалил задание в деревне Деблис. Пусть это признание и будет иметь фатальные последствия, – лучше уж так, чем скулить и искать оправдания, как сделали бы большинство ястребов. Но только если бы он признался в этом самому Главному Ястребу, а не жабе Пирралло. Гвин считал это вопросом гордости – той небольшой гордости, которая была единственным, что у него ещё оставалось в жизни.
Заметив Родри, Гвин покинул город и отправился на север, где присоединился к своим сообщникам примерно через три часа после рассвета. Он обнаружил, что жаба ещё спит. Они стояли лагерем примерно в двенадцати милях от городских стен Вилинта вместе с небольшим караваном, который служил их прикрытием во время путешествия по островам. Хотя Пирралло иногда представлялся работорговцем, держать рабов было бы слишком рискованно. У рабов есть глаза, чтобы видеть происходящее, и языки, чтобы разболтать об увиденном. Вместо этого они вели с собой двадцать лошадей для продажи или обмена и двух конюхов, которые на самом деле являлись посвящёнными в ястребы, но занимали более низкое положение. Как предполагалось, Гвин был собственностью Пирралло – просто потому, что владение одним варваром давало жабе основания спрашивать о покупке ещё одного. Эта хитрость мучила Гвина, как и клеймо рождения в рабстве. Клеймо не отлипало от него, куда бы он ни отправился, даже когда он находился среди тех, кто следовал по тёмным тропам. До предыдущего лета Гвин принимал этот факт как должное, или забывал о нем, когда мог, а то испытывал извращённую гордость, когда не мог, но короткое путешествие по Дэверри совершенно перевернуло его взгляды на жизнь и себя самого. Гвин провёл много времени, думая об этой перемене в себе, и решил, что её просто-напросто вызвало проживание среди свободных людей. Конечно, над ним поработали куда более глубокие уровни души и памяти, и перемены произошли гораздо более серьёзные, чем он мог знать. Хотя Гвин не считался истинным варваром – его отец был из Бардека, а мать из Дэверри – он каким-то странным образом чувствовал, что Дэверри – это его дом, и он всю жизнь провёл в капкане, не зная этого, в ссылке, в чужой стране. И эта проклятая ссылка продолжится без надежды на освобождение.
Его единственным утешением в эти дни было понимание того, что двое других ястребов ненавидят Пирралло так же сильно, как и он сам. В конце концов, Бринонно и Вандар тоже должны умереть, если эта жаба – шпион настроит Главного Ястреба против них. В это утро они втроём сидели у погасшего костра, ели чёрствый хлеб и оставшиеся с прошлого вечера овощи, в то время как Пирралло храпел у себя в шатре с другой стороны лагеря. Вандар даже высказал вслух то, что они все думали: он надеется, что жирный дурак сделает какую-нибудь глупость и его убьют или арестуют, когда они доберутся до Вилинта.
– К сожалению, маловероятно, – вздохнул Гвин. – Он все-таки знает своё дело.
– Ты не думаешь, что он прямо сейчас за нами подсматривает? – резко дёрнулся Бринонно. – И слушает, о чем мы говорим?
– Очень сомневаюсь, – Гвин позволил себе кисло улыбнуться. – Знаете, каков его самый большой недостаток? Он так сильно любит себя, что ему даже не приходит в голову, как это другие могут его ненавидеть.
– Готов поспорить, у него в любом случае недостаточно силы для дальновидения, – вставил Вандар. – Да, он постоянно хвастает, но тогда почему мы тут странствуем, устраивая этот сложный розыгрыш, если он на самом деле может увидеть Родри на расстоянии? Я знаю, что он лично никогда не встречался с варваром, но ты-то встречался, а настоящий мастер может работать через глаза другого человека.
– Только если этот другой готов позволить ему проникнуть в свою волю, – Гвин почувствовал, как его тон становится резким. – Клянусь самими Когтистыми, если он только попытается положить свою жабью лапу мне на шею сзади, я так его пну, что он полпути пролетит до ада, и, думаю, он это знает. – Гвин издевательски рассмеялся. – Но учтите, его сдерживает не страх передо мной. Нет, когда он прибыл, он объявил, что от Главного Ястреба получены новые приказы. У него были основания думать, что опасно пользоваться дальновидением слишком часто или вообще использовать много двеомера. Пирралло не объяснил мне, почему.
– Вероятно, хозяин не сказал ему, – заметил Бринонно.
– Может, и нет, – Вандар встал и потянулся. – Но маленький ублюдок, вероятно, также лгал. Ну, я собираюсь поить лошадей. Похоже, будет тёплый день, после того, как прошли дожди.
Когда эти двое ушли, Гвин остался сидеть у костра и думать о них. Несомненно, они доложат Главному Ястребу все, что он сказал, в особенности, если это в дальнейшем спасёт их шкуры, но он был уверен: они ничего не донесут Пирралло. Поскольку Гвин умел правильно оценивать людей, он всегда узнавал искреннюю ненависть, когда её видел.
– Саламандр, – обратилась к своему спутнику Джилл, – а ты на самом деле умеешь предсказывать судьбу?
– Умею, но не стану использовать настоящий двеомер для этой глупой игры.
– Именно это меня и интересовало.
– Плитки, которыми играют женщины Бардека, только помогают им фокусировать интуицию. Я буду цветисто болтать, вызывая приятное возбуждение и принося удовлетворение, и мои трактовки расклада в большей или меньшей степени подойдут госпоже Алейне – после того, как я интуитивно разберусь, чего она ждёт от меня. Я сварю приправленное специями жаркое, в которое подброшу все кусочки информации, которые собрал о ней во время вечеринки.
– Подбросишь кусочки в жаркое?
– Ну, на самом деле это, конечно, не лучшая фраза, – Саламандр вяло отмахнулся от неудачно составленного предложения. – Я совсем не собираюсь предсказывать судьбу, только это – идеальный способ пробраться к ней в дом. С моей стороны было бы крайне грубо просто прийти к её воротам и спросить, не продаст ли она мне своего экзотического раба. Вначале я завоюю её доверие, затем очень умело и хитро приведу разговор к настоятельной необходимости заполучить ещё одного варвара для нашего представления.
– Ну, тогда хорошо. Пока ты во всем оказывался прав.
– Я всегда прав, – Саламандр откинулся на подушки и поднял кубок, приветствуя Джилл. – Но какой именно случай моей правоты заслужил твою похвалу?
– Конечно, то, как ты обнаружил Родри. Я должна перед тобой извиниться. Я думала, что глупо останавливаться в лучшей гостинице города и потакать богатым женщинам. Но ты оказался абсолютно прав.
– А кто ещё мог бы себе позволить такую диковину, как Родри, кроме богачей?
– Я понимаю. Теперь.
Саламандр улыбнулся, затем показал на изысканный завтрак из холодного мяса и приправленных специями овощей.
– Поешь, моя дикая голубка.
– Не могу.
– Попытайся. Беспокойство подобно червям – процветает на пустой желудок.
Несмотря на своё состояние, Джилл рассмеялась. Она взяла кусочек приправленной специями свинины, завернула её в хлеб и заставила себя пару раз откусить.
– А если она его не продаст?
– Я что-нибудь придумаю, не бойся. А теперь ешь! Мы должны быть у неё в резиденции примерно через час, а нам ещё нужно принять ванну и одеться в самые лучшие, кричащие одежды. В конце концов, надлежит поддерживать репутацию варваров.
Когда Джилл с Саламандром, разодетые в красно-золотые шёлковые и парчовые одежды, благоухая духами и благовониями, представились привратнику Алейны, старик, казалось, больше развеселился, чем впечатлился видом «волшебников», однако он прямо провёл их в сад, где посетителей уже ждала симпатичная молодая служанка, которая проводила их в гостиную. Хотя обычно бардекианский стиль искусства оставлял Джилл равнодушной, но тут, увидев воздушные деревья и ярко нарисованных птиц, она была очарована. Чувства, возникшие при виде разукрашенных стен, каким-то образом показались девушке знакомыми, и внезапно она обнаружила, что вспоминает раскрашенные шатры эльсион лакар. До того, как Джилл успела спросить Саламандра о сходстве этих двух стилей, через боковую дверь вошла Алейна.
Она была одета в белые льняные одежды, простоту которых оттеняла золотая цепочка на шее. Алейна очень вежливо поприветствовала гостей и пригласила присоединиться к ней на возвышении. После того, как они устроились на бархатных подушках вокруг низкого столика, служанка принесла тарелки с сушёными фруктами, сладостями и кубки со сладким вином.
– И коробку с плитками, Диена, – велела Алейна.
– Да, хозяйка. – Девушка отправилась прямо к эбеновому комоду. – Они прямо здесь, там, куда их обычно убирает Родри.
При упоминании имени лакея выражение лица хозяйки стало странно натянутым, и она украдкой бросила взгляд на Саламандра; потом на её лице расцвела улыбка. Диена принесла коробку, поставила на стол и открыла крышку.
– Теперь можешь идти, – объявила Алейна. – Скажи поварихе, чтобы сделала оранжад. Вино слишком крепко для утра.
– Ваша милость очень любезна к скромному волшебнику, – улыбнулся Саламандр.
– Очень любезно со стороны скромного волшебника согласиться прийти по моей просьбе. Диена, я сказала: иди.
Когда девушка, которая задержалась в комнате, так как сгорала от любопытства, поспешила вон, Алейна высыпала плитки из коробки и стала перемешивать их. Было видно, что она часто этим занимается. Джилл подумала, что у неё красивые руки, тонкие и нежные, с длинными ногтями, накрашенными оранжево-красными зёрнами аннатто и отполированными до идеального блеска. Джилл обнаружила, что пытается спрятать свои мозолистые пальцы и обкусанные ногти. Она также обратила внимание на то, что Саламандр оценивающе смотрит на выкладывающую в форме звезды плитки госпожу и одобряет не только её руки.
– Ага, – Саламандр склонился над столом. – Я вижу много разных вещей, тёмных, скрытых, неясных, время для боли, за которой последует радость, смех, за которым последуют слезы, солнечные лучи пробиваются сквозь тучи, бури, за которыми следуют спокойные закаты.
Алейна радостно задрожала и уставилась в плитки.
– Я вижу, что вы стоите на перекрёстке жизни, о та, которой благоволят Звёздные Девы. Посмотрите на цветы, которые цветут среди копий. Ворон кричит, но его заставят замолчать. Вначале… – Саламандр сделал паузу и положил один палец на десятку цветочной масти. – У вас много верных друзей, которых беспокоит ваше благополучие. Они о вас очень волнуются. Тревожатся, что вы грустите и стали вялой и апатичной. Несомненно, вас волнует вопрос, выйти ли снова замуж или подождать, что принесут на ваш берег волны жизни. Вы всегда раздумываете, любят ли вас саму. Есть много поклонников, которые женились бы на вас ради вашего богатства и связей с большими торговыми домами.
– Это абсолютно правильно! – Алейна часто дышала, в голосе звучало детское возбуждение. – Некоторые так открыто говорят об этом, сударь! Трудно поверить, что у них начисто отсутствует чувство такта!
– Боюсь, что я в это очень даже верю, зная сердца людей так, как я их знаю. – Саламандр долго хмурился на плитки, выдерживая драматическую паузу. – Я вижу молодого человека с другого острова, симпатичного, но надменного.
– Ну да!
– Вас привлекли его молодость и мужская сила, потому что вы очень страдаете от отсутствия детей.
– Да, – её голос дрожал от настоящей боли. – Это тоже правда. Но у него есть и другие недостатки.
– Я очень ясно их вижу. Не бойтесь – вы приняли правильное решение. Но теперь, к сожалению, вы пережидаете, вначале думаете поступить так, потом – этак. В то же время вы размышляете, не иссякнет ли ваша жизнь, как ручей в пустыне, похороненный в песках. Тем не менее, жалеть вас будут лишь немногие – из-за вашего богатства.
– Мне самой не хочется жалеть себя, добрый волшебник. Я в своей жизни бывала и очень бедной, и я знаю, насколько мне сейчас повезло.
– И тем не менее, что-то на вас давит. Пустота. Вижу, что из-за этого вы временами впадаете в отчаяние. Так, а это что? Я вижу большой скандал, но, кажется, не могу определить его причину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70