— спросил Дэвид. — Это же запретная зона.
С чуть бесовской усмешкой Эвелин призналась:
— Я побывала там. Я прошмыгнула.
— Ты что? Когда?
— Сегодня в полдень.
Большая часть магазинов деревни оставалась еще открытой; вечер был ранний.
Дэвид увидел уличное кафе и жестом пригласил Эвелин за один из круглых столиков размеров с барабан.
— Как ты туда попала? — спросил он, когда они сели. — Доступ туда закрыт если не…
— Я вломилась, — просто сказала она. — Мне требовалось выяснить, что там происходит и потому я расколола пару электронных замков и зашла поглядеть.
Мысли у Дэвида закружились. Он сел на стуле, не зная что дальше сказать.
Вломилась? Расколола замки?
Загудела вделанная в поверхность столика решетка громкоговорителя.
— Чем можем обслужить вас?
Эвелин вздрогнула от удивления, но сразу же справилась.
— Виски с содовой, пожалуйста, — ответила она.
— Со льдом? — спросил громкоговоритель.
— Один кубик.
— Виски какой-нибудь особенной марки?
— Нет, просто хорошее, не разбавленное.
— Благодарю вас. Наши сенсоры замечают двух лиц за этим столиком. Нельзя ли обслужить вас?
— Сенсоры? — Эвелин выглядела слегка озадаченной.
— Стакан розового вина, пожалуйста, — тихо попросил Дэвид.
— Не хотите ли выбрать из списка наших вин? — зажегся небольшой квадратный участок стола, показав себя видеоэкраном.
— Нет, спасибо. Просто стакан местного розового. Подойдет любой год за исключением самого последнего.
— Да, сэр.
Светящийся экран погас. Эвелин постучала ногтем по крошечной решетке громкоговорителя.
— Он отключен? Нас могут услышать?
Дэвид покачал головой.
— Это компьютер. Все кафе обслуживаются электронно. Даже официанты — роботы.
Он показал на одного из «официантов». С точки зрения Эвелин он выглядел как один из столиков, пластиковый барабан высотой до бедра, который почему-то сорвался с места и катился по кафе сам по себе. На его плоской поверхности покоился поднос с напитками. Он остановился у ближайшего столика и четверо сидевших за ним забрали себе стаканы и кувшин.
— Это робот? Никогда раньше не видела такого.
Эвелин следила как робот покатился обратно к стойке, внутри здания, аккуратно обходя выставленные на улицу столики и мельтешащих у входа в здание людей.
— Я знаю, что кафетерий в центре подготовки почти полностью автоматизирован, — сказала она. — И все рестораны в деревнях тоже?
— Большинство. Люди приезжают на «Остров номер 1» не для занятия черной работой. Нашим инженерам пришлось разработать этих специализированных роботов. Они не очень толковые, но могут выполнять ограниченные виды работ. Мы начинаем продавать их на землю. Приносит немного добавочной прибыли колонии.
— Отнимает еще новое рабочее место у людей ищущих работу, — пробурчала Эвелин.
— Это создает новые рабочие места для людей, которые будут изготовлять и ремонтировать роботов, — парировал Дэвид.
— Богатые становятся богаче. Нельзя ожидать, что не имеющий никакого образования посудомой станет компьютерным техником.
— Можно, если дать ему недостающее образование.
— Жди больше! К тому времени, когда ему стукнет двенадцать, он уже не способен ничему научиться. Плохое питание с утробного возраста, плохое семейное воспитание, плохие школы — если вообще какие-нибудь…
Она замолкла, когда робот подкатил к их столику, неся поднос с их напитками для двоих. Роль хозяина взял на себя Дэвид, после того как отстучал на невыступающих из робота клавишах номер своего кредитного счета. Тот коротко погудел, мигнул зеленым светом подтверждающим сделку, а затем сказал:
— А вотр сантэ! [За ваше здоровье (фр.) ]
Эвелин улыбнулась ему. Робот отступил от столика, затем развернулся на своих цапфах и укатил прочь.
— Какой любезный, — сказала Эвелин, глядя ему в след.
— Зачем ты отправилась совать нос в Цилиндр Б? — спросил Дэвид. — У тебя могли возникнуть серьезные неприятности. Доктор Кобб выгонял людей с «Острова номер 1» и за меньшее.
С миг Эвелин казалось не могла решиться. Она пригубила шотландское, а затем твердо поставила стакан на столик.
— Дэвид, — сказала она. — Я никогда и не собиралась оставаться на «Острове номер 1» до бесконечности. Моя заявка на постоянное жительство — липа. Я репортер газет и телевидения и прилетела сюда найти материал, а потом вернуться и рассказать его на земле.
Он почувствовал как его внутренности превратились в лед.
— Обо мне. Ты хотела собрать материал для статьи или передачи обо мне — младенце из пробирки, ставшим теперь вполне взрослым человеком.
Она медленно кивнула, сжав губы в бескровную белую строчку.
Дэвид уставился на нее, пытаясь разобраться в своих внутренних чувствах. Что он испытывал? Страх? Гнев? Ни то, ни другое. Он чувствовал боль, он чувствовал ноющую рану. Горькое разочарование. Стыд. Ты глупый дурак! И ты думал, она действительно неравнодушна к тебе.
— Ну, ты получила свой материал в первую ночь. Надеюсь ты насладилась ей. Все, что вы всегда хотели знать об искусственном человеке, включая его половую жизнь. Отвечал я высоким требованиям? Ты хочешь, чтобы я попозировал для фотографий?
— Дэвид, пожалуйста…
— Зачем же ты задерживаешься? — Он чувствовал, как лед внутри него тает под пламенем растущего гнева. Но гневался он больше на себя, чем на нее, и знал это. — Почему ты не уехала на следующий же день? Ты получила все за чем приехала. Боже, даже доктор Кобб облегчил тебе задачу. Он свел тебя со мной.
— Это было случайное совпадение.
— Разумеется.
— Коббу и не снится, что я вынюхиваю для газет и телевидения. Потому то и пришлось мне прикидываться претенденткой на постоянное жительство, что он не пускает в колонию репортеров.
— Ну, тебе больше нечего задерживаться, — бросил Дэвид охрипшим гортанным голосом. — Ты можешь уехать завтрашним челноком.
— Пока — нет, — твердо заявила она.
Просто встань и уйди, велел он себе. Убирайся и держись от нее подальше. Спрячься в холмах или уйди домой и зализывай раны в уединении. Не строй из себя осла на людях.
Но вместо этого он спросил ее.
— Почему же пока нет?
— Я не уехала после… после нашей первой совместной ночи потому что начала осознавать, что ты реальная личность, живой человек, с чувствами и… — Она снова потянулась за виски, коснулась стакана, но не подняла его. — Ну я поборолась из-за тебя со своей совестью, и совесть победила. Это знаешь ли, случается не часто.
— Что это значит? — осторожно спросил Дэвид.
Она подняла стакан и сделала большой глоток.
— Это значит, что я решила, что смогу найти другой материал пока я здесь. Материал никак не связанный с тобой.
— А если б ты не нашла другой материал, ты уже можешь взять с собой на землю мой.
— Но я же нашла другой материал, Дэвид.
— Да?
— Цилиндр Б! — она возбужденно нагнулась вперед. — Это цветущий тропический рай, но там никого нет! Даже птиц и насекомых!
Дэвид покачал головой.
— Для поддержания среды джунглей без птиц и насекомых не обойтись. Ты их просто не заметила.
— Но где же люди? Почему он пуст? Что делает Кобб со всем этим пустым пространством? Там можно с легкостью поселить миллион народу. Два миллиона! А может и больше.
— И превратить рай в трущобы.
— Почему он пуст? — стояла на своем Эвелин.
— Не знаю.
— Но ты можешь помочь мне выяснить.
Он откинулся на спинку стула и уставился застывшим взглядом на свое нетронутое вино.
— Теперь я понимаю. Если я помогу тебе раскрыть эту тайну, то у тебя будет материал об «Острове номер 1» поважнее материала о младенце из пробирки. Верно?
— Я уверена в этом! — взволнованно кивнула она.
— А если я не помогу тебе, у тебя все еще будет материал про меня. Ты сможешь вернуться на землю и продать материал обо мне своим боссам.
Лоб ее избороздила злосчастная нахмуренность.
— Я не хочу этого делать, Дэвид.
— Но сделаешь, если понадобится.
— Если понадобится… я не знаю, что я сделаю.
Но я-то знаю, сказал себе Дэвид.
Совет никогда не сходился в одном месте. Пять его членов никогда не собирались под одной крышей. Но они регулярно виделись друг с другом, и по меньшей мере раз в месяц проводили свои заседания даже хотя оставались при этом на разных континентах.
Их связывала электроника. Трехмерные голографические видеофоны позволяли им встречаться лицом к лицу так словно они все находились в одной комнате. Пятеро самых богатых людей в мире посылали свои голографические изображения лазерными лучами к спутникам связи, принадлежавшим лично им и используемым только ими. Это был дорогой способ общаться, но он гарантировал полную келейность, абсолютную безопасность. И даже при этом он все-таки был в тысячу раз дешевле любого другого вида личного путешествия. И бесконечно быстрее.
Т. Хантер Гаррисон сидел в своем моторизованном кресле-каталке в углу пентхауза наверху небоскреба: «Башня Гаррисона» в Хьюстоне. Некогда, шесть десятилетий назад он сыграл роль Эбенезера Скруджа в театральной постановке общинного колледжа. Теперь он выглядел так как полагалось по ней: редкие седые волосы окаймляющие лысую макушку, узкоглазое, ястребиное лицо с узкими глазами, с кожей, похожей на сильно измятый пергамент, покрытые красновато-коричневыми пятнышками руки, которые скрючил бы артрит, не обладай они таким большими деньгами и властью.
Верхний этаж его Башни был для Гаррисона кабинетом, игровой площадкой, домом. Он редко покидал его. У него редко возникала для этого надобность. Мир шел к нему сам.
Теперь он сидел откинувшись на мотокаталке и глядел на угол из зеркал, смотревший на него в ответ с кривой, знающей улыбкой. Он коснулся встроенной в подлокотник кресла клавиши и стены казалось растаяли, растворились в изображении других комнат, других мест.
Хидеки Танака явно находился в своем летнем поместье, далеко от забитого толпами Токио. Он был человеком прямым, щедрым, любившим часто улыбаться и смеяться. Но глаза его оставались такими же холодными как у профессионального убийцы. Танака сидел под открытым небом на изящно вырезанной деревянной скамейке. Гаррисон видел позади промышленника грациозные тонкие деревья и тщательно ухоженный песчаный сад. Вдали висела захватывающая дух симметрия покрытой снегом Фудзиямы, дрожащая в голубом мареве.
Танака склонил голову в вежливом поклоне и сделал несколько поэтических замечаний о красоте близящегося лета. Гаррисон предоставил ему болтать о том о сем пока на других зеркалах появлялись трехмерные сцены. Они появились еще на трех экранах, но последний упрямо оставался плоским и отражательным.
— Ладно, — прервал Гаррисон бессодержательную болтовню Танаки, — что насчет переворота в Аргентине? Как вышло так, что мы не знали о нем заранее?
— Освободитель стал силой с которой приходиться считаться раньше чем мы ожидали, — ответил Танака. — Он хорошо использовал нашу помощь к своей выгоде.
— Но он такой праведный, чирей на заднице, — пробурчал Вильбур Сент-Джордж, австралийский член совета. Он как обычно сидел за письменным столом в Сиднее, деловито нахмурившись, с зажатой в зубах незажженной трубкой. Окно позади него выходило на сиднейский порт, с его величественным оперным театром и высокоарочным стальным мостом.
— Он — полезный чирей на заднице, — парировал Гаррисон.
Курт Моргенштерн, в Кельне, покачал головой. Он был маленьким человеком с осторожным взглядом, одутловатым лицом и мягкотелым на вид. Но он контролировал большую часть промышленной мощи центральной Европы.
— Он не примет наших предложений, — сказал Моргенштерн. — Мои люди попытались было… э… направлять его. Но он отказывается прислушиваться.
— Да защитят нас боги от людей знающих, что они правы, — усмехнулся Танака.
— Тоже самое рассказывали и мне, — уведомил их Сент-Джордж. — Он чертов фанатик-революционер. К разумным доводам не прислушается. Доверять ему нельзя.
Растворилось последнее зеркало, показав аль-Хашими, развалившегося на подушках в личном купе великолепного и роскошного туристского автофургона. Несмотря на ленивую позу, лицо его было бледным от напряжения.
— Сожалею, что опоздал на совещание, — извинился он. — Мне потребовалось заняться одним неотложным личным делом.
— Мы говорим об этом типе, Освободителе, — уведомил его Гаррисон, давая своему дребезжащему голосу соскользнуть на техасский акцент его молодости. — Как по вашему, мы можем более прямо использовать его для своих целей?
Аль-Хашими пожал плечами.
— Может это и получится, но я в этом сомневаюсь. У него безусловно есть много последователей среди этих молодежных революционных групп…
— Подпольной Революционной Организации Народа, — уточнил с явным отвращением Моргенштерн.
— Они энергичны и близоруки, — заметил аль-Хашими. — Но они ухватились за мысль, что Всемирное Правительство должно быть сброшено.
— Что делает их идеальными для нас, — заключил Гаррисон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62