Его опять занесло сюда, и это казалось ему недобрым знаком. Всю
дорогу он не мог избавиться от неприятного ощущения приближающейся беды.
Но после того, как император простил Дервина за участие в Мятеже и отдал
ему в жены свою сестру, невозможно было не почтить его присутствием на
ежегодном Саммер-Корте. И в Ануире, и в Боруине все люди давно уже
предвкушали это летнее празднество, и теперь это было символом
воссоединения империи. Так что Саммер-Корта было не избежать хотя бы по
политическим причинам.
И все же Эдана терзали опасения. Он не видел Лэру с момента ее
свадьбы, и отношения между ними так и остались весьма натянутыми.
Возможно, брак с Дервином помог ей забыть прошлое, но Эдан сильно в этом
сомневался. Он знал Дервина, и так же знал Лэру, и не сомневался в ее
способности прижать его к ногтю. Дервину сильно не хватало силы духа его
покойного отца. Он не был слабым, но ему было очень свойственно избегать
конфликта любой ценой. А Лэре нужен человек с твердым характером.
Возможно, она изменилась. Но Эдан хорошо знал, что люди меняются либо
тогда, когда сами этого хотят, либо тогда, когда обстоятельства вынуждают
их к этому. Судя по тому, что говорили о Лэре непосредственно перед ее
свадьбой, она осталась такой же. Она была осторожна, но в Имперском Керне
рано или поздно все про всех узнавали. Она избежала скандала, но ходили
разные слухи... То есть, никто ничего не утверждал, но у Эдана были свои
источники информации, ведь его прямой обязанностью было знать обо всем,
что происходило в замке. И из всего услышанного вовсе не следовало, что
Лэра хотя бы пыталась в чем-либо перемениться. Скорее наоборот.
Иногда он задумывался, нет ли в этом и его вины. Может, если бы он не
прервал их связь так резко, все было бы по-другому. Может, сейчас она
отрицала все нормы человеческой морали только потому, что он оскорбил ее
чувства и причинил ей горькое разочарование. Но ведь это она совратила его
тогда. И он просто не мог так дальше продолжать. Это означало бы
катастрофу для них обоих. А Лэра, казалось, только возбуждалась при мысли
об этом. Любая опасность действовала на нее как допинг.
Она никогда не любила его. Об этом даже речи не заходило. Эдан не мог
ее винить. Ведь и он не любил ее. Их свела вместе неистовая, почти
животная страсть, и в этом было нечто порочное и нездоровое. Это было
неправильно, несмотря на весь экстаз, который они испытывали, соединяясь в
любовных объятиях. Одно время Эдан считал, что он многому научится,
занимаясь любовью с Лэрой. Но он сам себя обманывал. Они не занимались
любовью. Они просто совокуплялись. Это опьяняло как вино с дурманом, и все
ночи с Лэрой не стоили одной ночи, проведенной с Сильванной. Только с ней
он понял, что значит любить.
Одна ночь. Это все, что у них было. Но он никогда не сможет забыть
это. Он был пьян, но не настолько, чтобы не контролировать себя, вино
просто избавило его от комплексов. И в ту ночь что-то в нем изменилось
навеки.
Они были знакомы много лет, и постепенно их дружба росла и крепла,
пока не переросла в нечто нерушимое как стена. Позднее он осознал, что их
ночь была апогеем их отношений за все это время.
Когда он бывал с Ариэль, он никогда не вспоминал Лэру. Но иногда,
когда они с женой занимались любовью, он ловил себя на мыслях о Сильванне.
Он ни разу не сказал об этом Ариэль, потому что это причинило бы ей боль.
Если даже она что-то подозревала, то никогда не говорила ему об этом.
Каждый раз, когда это происходило, его мучило чувство вины перед Ариэль.
Ведь он любил свою жену. Но не вспоминать Сильванну было выше его сил.
Память о Сильванне ничуть не умаляла его любовь к Ариэль, но ведь если он
любил ее по-настоящему, он не должен был думать о другой женщине. А он
думал. И он знал, что в любом случае, что бы ни произошло, Сильванна
всегда останется частью его сердца. Любовь оказалась гораздо сложнее, чем
пели о ней барды.
Он наслаждался поездкой, но старался не думать о цели их путешествия.
Ариэль знала все о его отношениях с Лэрой и прекрасно представляла себе,
что теперь должна чувствовать Лэра при ее характере.
- Я никогда не любил ее, Ариэль, - объяснял он.
- Это было ошибкой. И хуже всего то, что я уже тогда знал это, я
считал наши отношения ошибкой и все же продолжал с ней спать. Я был
слабохарактерным, думаю, поэтому. Я не мог устоять. Но это не оправдание
для меня.
- Это было, - отвечала Ариэль.
- Что толку в угрызениях совести. Ты не в силах изменить прошлое. Ты
можешь лишь примириться с ним. Но я уверена, что Лэра не может. И никогда
не сможет. Берегись ее, Эдан. Она ненавидит тебя. Это видно по ее
взглядам.
- Она сердита и оскорблена. Я причинил ей боль. Может, со временем
она сможет с этим справиться.
- Она сердита на тебя, но оскорбить ты мог ее лишь при условии ее
любви к тебе, - возразила Ариэль. - Когда ты разорвал вашу связь, ты
уязвил ее гордость. Для ее типа людей это хуже всего. Ты словно в зеркале
показал ей ее истинную сущность. Она никогда не простит тебе этого.
Никогда. Но если она попытается причинить тебе вред, я убью ее. Клянусь, я
убью ее.
- Не говори так, - попросил Эдан.
- Теперь она замужем и у нее своя жизнь, а у нас своя.
- Не будь таким самоуверенным.
- Дервин не то, что его отец, - сказал Эдан.
- Не сомневаюсь, что она вертит им, как хочет, но на преступление он
ради нее не пойдет. Он не такой честолюбивый, как Эрвин.
- Не забывай о способности жены влиять на мужа, - напомнила она.
- Ах, вот что ты со мной сделала? - улыбнулся Эдан.
- А как ты сам считаешь?
Он с минуту размышлял.
- Да, пожалуй, ты изменила меня к лучшему.
- Я рада, что ты так считаешь, - отвечала Ариэль.
- Но не забудь, что ты гораздо сильнее Дервина. А Лэра изменит его в
худшую сторону.

* * *
На второй день пути в Сихарроу, между Дальтоном и Ануиром, они
проезжали через поле, на котором Эрвин встретил свою смерть. Вдали
виднелись Горы Морского Тумана, где армия Ануира сражалась с людоедами в
тот несчастливый раз, когда они пытались попасть в Боруин через Мир Теней.
К югу от горных цепей находились укрепления Эрвина для защиты границ
Бросенгэ. А чуть восточнее находились гарнизоны Ануира, которые пытались
преградить путь армии Эрвина перед финальным решающим сражением.
Обычно известные сражения получают названия по имени мест, где они
происходили. В этом случае все было не так. По традиции место битвы должно
было дать ей название - Битва при Горах Морского Тумана. Но Микаэл решил
по другому. Эта некогда цветущая обширная равнина, теперь превратившаяся в
голую вытоптанную землю, залитую кровью обеих армий. Дожди последнего лета
размыли ее, затем она была покрыта снегом, милосердно прикрывшим следы
жестокого сражения. Возможно, следующей весной появится новая трава, и
постепенно шрамы на лице земли загладятся, уврачеванные рукой
матери-природы. Но и тогда это место будет носить имя, которое дал ему
Микаэл в память о том, что много людей полегло здесь из-за неумеренного
честолюбия одного-единственного человека. Это место навсегда останется
Полем Печали.
Когда они проезжали мимо, следы жестокой битвы все еще были хорошо
видны. То тут, то там возвышались холмики солдатских могил, и когда
императорская свита приблизилась к Полю Печали, скорбное молчание было
естественной реакцией. Некоторые холмики были украшены цветами,
оставленными родичами тех, кто пал в этой битве.
Родственники солдат, приезжая на могилы, старались отметить их
деревянными табличками, на которых указывалось имя и родной город. Тем не
менее, не смотря на все старания, многие тела остались неопознанными, и
часто бывало, что семье погибшего было известно лишь то, что его тело
лежит где-то в этой земле. Для них Микаэл распорядился установить
громадную каменную стелу, в надписи на которой говорилось о том, что
произошло на этом Поле Печали. И сюда приносили больше всего траурных
венков, особенно те, кто хотел сказать последнее прости своим родным, но
не мог узнать, где их похоронили.
Эстетика войны, думал Эдан. Они покрыли себя славой, но слава
преходяща, и вечна и неизменна лишь смерть.
Все молчали, проезжая мимо этого памятника. И после еще долгое время
никто не осмеливался нарушить молчание.
Этой ночью они сделали привал неподалеку от разрушенных укреплений на
границе между Бросенгэ и Аванилом. Когда палатки были установлены, и все
сели ужинать, Эдан пошел на поиски Микаэла. Император стоял на разрушенной
стене неподалеку от лагеря. Его охрана застыла на почтительном расстоянии
от него, давая императору возможность предаться своим размышлениям.
Когда Эдан приблизился, Микаэл рассеянно оглядывал равнину Бросенгэ.
Солнце садилось, и лишь на западе осталась узкая золотая полоска заката.
Заслышав шаги Эдана, Микаэл обернулся. У него был озабоченный вид.
- Что-то случилось, Государь? - почтительно спросил Эдан.
- Нет, я просто думал, - отвечал Микаэл.
- Я вспомнил другие такие же поездки в Сихарроу. Особенно одну.
- Последнее лето перед войной, - уточнил Эдан.
Микаэл кивнул. Затем неожиданно улыбнулся.
- Помню, как-то раз я сказал, что когда стану императором, то отменю
все эти скучные титулованные обращения вроде всяких ваших и наших
светлостей. Меня всегда раздражало, что никто не называет меня по имени.
Эдан улыбнулся.
- Да, я помню.
- Ну, я тут как раз занимался продумыванием текста указа на эту тему.
Следовательно, Лорд Верховный Камергер, когда мы беседуем неофициально,
как сейчас, вы обязаны называть меня по имени. Не "Государь", не "Мой
господин", и уж никак не "Ваше Высочество". Просто Микаэл. Я помню, что
это неплохо вышло у тебя тогда на Поле Печали.
- Это было чисто инстинктивной реакцией на грозящую вам опасность.
- Что ты чувствовал, когда мы сегодня там проезжали?
- О, все не выразишь словами, - произнес Эдан.
Микаэл кивнул.
- Я говорю о тишине. Не о том, что все молчали, а о том, какое это
тихое место само по себе. Мертвая тишина. И как все неподвижно. Даже птицы
не поют. Такая тишина гасит все звуки.
- Говорят, что такая странная атмосфера всегда царит на местах
больших сражений, и даже с годами это не меняется,проговорил Эдан.
- Я помню все, что тогда было, - проговорил Микаэл.
- Я сейчас словно вижу, как они стоят и ждут атаки солдат Эрвина. Они
знали, что их сейчас просто сметут, но они стояли. Стояли насмерть за
меня.
- Они стояли за империю, - поправил Эдан.
- Ты считаешь меня слишком самоуверенным? - спросил Микаэл. - Но как
бы то ни было, я и есть империя. По моему желанию они пришли сюда, и даже
если они сражались не за меня, то из-за меня. Вследствие моих действий. И
мертвецы на этом поле лежат итогом моих действий.
- Не только ваших, - возразил Эдан.
- Мятеж устроил Эрвин. Не вы. И это его армия нападала на Ануир, а
теперь наши храбрые защитники лежат здесь в безымянных могилах. Обвинять
себя во всем с вашей стороны не просто неправильно и несправделиво, но это
умаляет и заслугу этих воинов. Они сражались и умерли за своих жен, детей
и близких. И за вас. Но не за вас только.
Микаэл тяжело вздохнул.
- Ты считаешь, я люблю воевать? Скажи мне правду, Эдан. Я не обижусь.
- Я всегда говорил вам только правду, - отвечал Эдан. Он помолчал.
- Да, я считаю, что вам нравится воевать.
Микаэл кивнул.
- Возможно, когда-то так и было. В детстве я часто мечтал повести
войска в сражение.
- Знаю, - отвечал Эдан.
- Мы достаточно часто воплощали в жизнь ваши мечты.
- Должно быть, ты от этого ужасно страдал, - ухмыльнулся Микаэл.
- Вряд ли ты получал особое удовольствие от детской игры в войну. Во
всяком случае, я заставлял тебя притворяться мертвым по нескольку раз на
день, потому что мне казалось, что ты недостаточно артистичен.
Эдан хихикнул.
- Должен признаться, что это сильно действовало мне на нервы. Вы
испытывали мое терпение.
- И ты развил его почти до совершенства. Мне следует брать с тебя
пример. Может, ты прав, мне нравится воевать. Я знаю, что мне нравилось,
как я себя от этого чувствовал. Восприятие обостряется до предела.
Чувствуешь себя по-настоящему живым.
Внезапно Эдана осенило.
- Риск, - произнес он, думая о Лэре. Он-то всегда считал, что Микаэл
ничего не боится, что он неспособен испытывать страх. Возможно, он
ошибался. Возможно, для Микаэла, как и для Лэры, страх был чем-то вроде
допинга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60