"Практически неотразим для женщин и
наоборот".
Пенни и доктор Кэнек также оказались членами парламента. Даже Джимми
Вашингтон, как выяснилось, состоял в нем, представляя в своем лице
какой-то "тихий" район - что-то вроде Лапландии, включая видимо, всех
северных оленей и, конечно же, Санта Клауса. Он также состоял в Первой
Истинной Библейской Церкви Святого Духа, о которой я никогда не слышал. Но
это последнее его занятие очень отвечало его облику священнослужителя.
Особенно интересно мне было читать про Пенни - Достопочтенную Мисс
Пенелопу Талиаферро Рассел. Она имела степень бакалавра гуманитарных наук
по администрации и управлению, полученную в Джорджтаунском университете и
степень магистра гуманитарных наук университета Уэлси. Меня это даже
как-то не удивило. В Великой Ассамблее она представляла не относящихся ни
к каким избирательным районам женщин - то есть еще один "тихий"
избирательный участок - теперь-то я в этом разобрался! - так как пять
шестых этих дамочек состояли членами Партии Экспансионистов.
Ниже шли: размер ее перчаток, другие ее размеры, ее любимые цвета (по
части одежды я, кстати, мог бы ей кое-что посоветовать), ее любимые духи
(Конечно, "Вожделение Джунглей") и множество других мелочей, большая часть
которых была совершенно невинна. Но был тут и еще своего рода комментарий:
"Болезненно честна - считает довольно плохо - гордится собственным
чувством юмора, которое у нее совершенно отсутствует - соблюдает диету, но
безумно любит вишни в сахарной пудре - покровительствует всему живому -
обожает печатное слово в любой форме".
Под этим почерком Бонфорта было приписано: "Ах, Завиток, Завиток!
Опять подглядываешь, я же вижу".
Возвращая материалы Пенни, я осведомился у нее, видела ли она
собственное досье. Она ответила, чтобы я не совал нос не в свое дело.
Потом покраснела и извинилась.
Большую часть времени у меня отнимало изучение различных сведений о
Бонфорте, но я выкраивал время и тщательно воссоздавал физическое сходство
с Бонфортом, проверяя соответствие окраски, тщательнейшим образом
воссоздавал морщинки, добавил две родинки и уложил немногие оставшиеся
волосы с помощью электрической щетки. После этого довольно хлопотно
вернуть себе настоящее лицо, но это довольно-таки небольшая цена за грим,
который ничем не испортишь, который нельзя смыть даже ацетоном и которому
не страшны носовые платки и салфетки. Я даже сделал шрам на "поврежденной"
ноге, руководствуясь снимком, который доктор Кэнек держал в истории
болезни. Если бы у Бонфорта была жена или любовница, то она, наверное,
затруднилась бы определить, где настоящий Бонфорт, а где его двойник
просто по внешним признакам. Гримировка оказалась делом очень хлопотным,
но зато я теперь мог больше не беспокоиться о внешнем виде и целиком
посвятить себя самой трудной части имперсонации.
Очень трудной частью вживания в образ оказалось вникание в то, о чем
Бонфорт думал и во что верил, иначе говоря в политику Партии
Экспансионистов. Можно сказать, что он в большой степени олицетворял собой
эту партию, будучи не просто ее лидером, но ее политическим философом и
величайшим деятелем. Когда партия только что появилась, экспансионизм был
не более чем "Манифестом Предназначения", хрупкой коалицией разношерстных
групп, объединяло которых только одно: что границы в пространстве являются
единственным вопросом дальнейшей будущности человечества. Бонфорт дал этой
партии теорию и систему этических взглядов, идею того, что гербом
имперского знамени должны стать свобода и равные для всех права. Он не
уставал повторять, что человеческая раса никогда не должна повторять
ошибок, допущенных белой субрасой в Африке и Азии.
Меня очень смутил тот факт - а именно то, что ранняя история
экспансионизма была чрезвычайно похожа на нынешнюю партию Человечества - я
в таких делах был тогда более чем неискушен. Мне и в голову тогда придти
не могло, что партии зачастую по мере роста изменяются так же сильно, как
и люди. Я имел какое-о смутное представление о том, что Партия
Человечества начинала свой путь как составная часть экспансионистского
движения, но никогда не задумывался об этом: все политические партии,
которые не отличались достаточной дальновидностью и прозорливостью, под
давлением объективных причин исчезли с политической арены, а единственная
партия, которая стояла на верном пути, раскололась надвое.
Но я забегаю вперед. Мое политическое образование не было таким
последовательным и логичным. Первое время я просто старался пропитаться
бонфортовскими выражениями. По правде говоря, я набрался этого вполне
достаточно еще по дороге туда, но тогда меня в основном интересовало как
он говорит, теперь я старался усвоить, что он говорит.
Бонфорт являлся оратором в полном смысле этого слова, но иногда в
споре мог быть весьма ядовит, взять хотя бы речь, с которой он выступил в
Новом Париже по поводу шума, поднятого в связи с подписанием договора с
марсианскими гнездами, известного под названием Соглашение Тихо. Именно
этот договор был причиной его ухода с поста. Ему удалось протащить его
через парламент, но наступившая затем реакция была такова, что вызвала
вотум недоверия. И тем не менее Квирога не осмелился денонсировать
договор. Я с особым интересом слушал эту речь, так как сам не одобрял этот
договор. Сама идея того, что марсиане на Земле могут быть наделены теми же
правами, что и земляне на Марсе, казалась мне абсурдной - до тех пор, пока
я сам не побывал в гнезде Ккаха.
"Уважаемый оппонент, - заявил Бонфорт с раздражением в голосе, -
известно ли вам, что лозунг так называемой Партии Человечества "Пусть люди
управляют людьми и ради людей" играет на руку Ку-Клукс-Клану. Ведь
подлинным значением этого на первый взгляд невинно выглядевшего лозунга
является вот что: "Пусть всеми расами вселенной управляют только люди, на
благо привилегированного меньшинства".
Уважаемый оппонент вот тут возражает мне, что мол нам от Бога дано
право нести свет к звездам, оделяя дикарей нашей собственной
разновидностью цивилизации. Но ведь социологическая школа дядюшки Римуса -
хорошие негры поют безответственные гимны, а отсталая масса лупит их!
Картина конечно трогательная, да больно уж рама тесновата: в ней не
поместились ни кнут надсмотрщика, ни бараки рабов, ни столб для
наказаний!".
Я почувствовал, что становлюсь если не экспансионистом, то по крайней
мере бонфортистом. И я не уверен, что меня зачаровывала логика его слов -
может быть они были и не такими уж логичными. Просто я находился в таком
состоянии духа, что жадно впитывал то, что слышал. Я хотел так
проникнуться его мыслями и словами, чтобы при случае самостоятельно мог бы
сказать что-либо подобное.
У меня перед глазами был образчик человека, который знал, чего он
хочет и (что встречается гораздо более редко) почему он хочет этого. Это
производило на меня огромное впечатление и вынуждало еще раз пересмотреть
собственные взгляды. Для чего я живу на свете?
Ради своего ремесла? Я впитал его с молоком матери, я любил его, был
глубоко убежден, пусть это убеждение было и недолговечным, что ради
искусства можно пойти на все - и, кроме того, это был единственный
известный мне способ зарабатывать деньги.
На меня никогда не производили особенно сильного впечатления
формальные школы этики. В свое время я вкусил их предостаточно -
общественные библиотеки - очень удобный вид отдыха для актера,
оказавшегося на мели - но потом я понял, что они были так же бедны
витаминами, как поцелуй тещи. Дай любому философу достаточное количество
времени и бумагу и он тебе докажет что угодно.
То же презрение я испытывал и к наставлениям, которые так часто любят
читать детям. Большинство из них - самая настоящая чушь, а те их части,
которые действительно что-то означают, обычно сводятся к священной
прописной истине, которая гласит, что "хороший" мальчик тот, который не
будит маму по ночам, а "хороший" мужчина тот, кто имеет солидный
банковский счет, и в то же время не пойман за руку. Нет уж, увольте!
Но даже у собак есть определенные нормы поведения. А каковы же они у
меня? Как я веду себя - или, хотя бы, как бы мне хотелось думать, что я
веду себя?
"Представление должно продолжаться". Я всегда верил в это и жил этим.
Но почему оно должно продолжаться? - особенно когда знаешь, что некоторые
из них просто ужасны? А потому, что ты дал согласие участвовать в нем,
потому что этого ждет публика, она заплатила за развлечение и вправе ждать
от тебя, что ты выложишься на всю катушку. Ты обязан сделать это также
ради режиссера, менеджера, продюсера и остальных членов труппы - и ради
тех, кто учил тебя ремеслу, и ради тех, чьи бесконечные вереницы уходят
вглубь веков, к театрам под открытым небом с сидениями из камня и даже
ради сказочников, которые, сидя на корточках, своими рассказами изумляли
толпу на древних рынках. "Благородное происхождение обязывает...".
Я пришел к выводу, что тоже самое справедливо для любой профессии.
"Око за око". Строй на "ровном месте и на должном уровне". Клятва
Гиппократа. Поддерживай команду до конца. Честная работа за честную плату.
Такие вещи не нуждались в доказательстве, они были составной частью самой
жизни - и доказали свою справедливость, пройдя сквозь множество столетий,
достигнув отдаленных уголков галактики.
Я вдруг понял, что имел в виду Бонфорт. Если существовали какие-то
основополагающие этические понятия, которым оказались не страшны
пространство и время, то они должны были оказаться равно справедливыми на
любой планете, вращающейся вокруг любого солнца - и если люди не поведут
себя в соответствии с ними, им никогда не завоевать звезды, потому что
какая-нибудь лучшая раса уличит их в двурушничестве и низвергнет.
Ценой экспансии являлась добродетель. "Не уступай ни в чем ни на
йоту" - было слишком узкой философией, чтобы она могла оказаться
действенной на широких космических просторах.
Но Бонфорта никоим образом нельзя было назвать и слепым поклонником
мягкости и доброты. "Я не пацифист. Пацифизм - это сомнительного свойства
доктрина, пользуясь которой человек пользуется благами, предоставляемыми
ему обществом, не желая за них платить - да еще претендует за свою
нечестность на терновый венок мученика. господин спикер, жизнь принадлежит
тем, кто не боится ее потерять. Этот билль должен пройти!". С этими
словами он встал и пересел на другое место в знак одобрения возможного
применения боевых действий, которое его собственная партия на съезде
решительно отвергла.
Или еще: "Признайте свои ошибки! Всегда признавайте свои ошибки!
Ошибается каждый - но тот, кто отказывается признать собственную ошибку -
будет неправ всегда! Упаси нас бог от трусов, которые боятся сделать
выбор. Давайте встанем и сосчитаем, сколько нас.". Эти его слова
прозвучали на закрытом собрании партии, но Пенни все же записала их на
свой мини-диктофон, а Бонфорт сохранил запись - у Бонфорта вообще очень
сильно было развито чувство истории - он всегда очень тщательно сохранял
все материалы. Если бы не это его свойство, мне бы почти не с чем было
работать над ролью.
Я пришел к заключению, что Бонфорт человек моего склада. Или, по
крайней мере, такого склада, который я считал присущим себе. Он был
личностью, роль которой я был горд играть.
Насколько я помню, по пути к Луне я не спал ни минуты - с того самого
момента, как я пообещал Пенни, что появлюсь на аудиенции, если сам Бонфорт
к моменту нашего прибытия не будет способен сделать этого. Я, естественно,
собирался спать - какой смысл выходить на сцену с опухшими глазами - но
потом я так заинтересовался тем, что мне предстояло изучить, а в столе у
Бонфорта хранилось столько стимулирующих средств, что спать я не стал.
Удивительно, сколько можно сделать, если работать по двадцать четыре часа
в сутки, когда никто не мешает, а наоборот, все стараются помочь чем
только можно.
Но незадолго до прилета в Новую Батавию ко мне в каюту явился доктор
Кэнек и заявил:
- Закатайте-ка левый рукав.
- Зачем это? - спросил я.
- А затем, что мы не хотим, чтобы вы, представ перед Императором,
шлепнулись в обморок от переутомления. После укола вы будете спать до
самого приземления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
наоборот".
Пенни и доктор Кэнек также оказались членами парламента. Даже Джимми
Вашингтон, как выяснилось, состоял в нем, представляя в своем лице
какой-то "тихий" район - что-то вроде Лапландии, включая видимо, всех
северных оленей и, конечно же, Санта Клауса. Он также состоял в Первой
Истинной Библейской Церкви Святого Духа, о которой я никогда не слышал. Но
это последнее его занятие очень отвечало его облику священнослужителя.
Особенно интересно мне было читать про Пенни - Достопочтенную Мисс
Пенелопу Талиаферро Рассел. Она имела степень бакалавра гуманитарных наук
по администрации и управлению, полученную в Джорджтаунском университете и
степень магистра гуманитарных наук университета Уэлси. Меня это даже
как-то не удивило. В Великой Ассамблее она представляла не относящихся ни
к каким избирательным районам женщин - то есть еще один "тихий"
избирательный участок - теперь-то я в этом разобрался! - так как пять
шестых этих дамочек состояли членами Партии Экспансионистов.
Ниже шли: размер ее перчаток, другие ее размеры, ее любимые цвета (по
части одежды я, кстати, мог бы ей кое-что посоветовать), ее любимые духи
(Конечно, "Вожделение Джунглей") и множество других мелочей, большая часть
которых была совершенно невинна. Но был тут и еще своего рода комментарий:
"Болезненно честна - считает довольно плохо - гордится собственным
чувством юмора, которое у нее совершенно отсутствует - соблюдает диету, но
безумно любит вишни в сахарной пудре - покровительствует всему живому -
обожает печатное слово в любой форме".
Под этим почерком Бонфорта было приписано: "Ах, Завиток, Завиток!
Опять подглядываешь, я же вижу".
Возвращая материалы Пенни, я осведомился у нее, видела ли она
собственное досье. Она ответила, чтобы я не совал нос не в свое дело.
Потом покраснела и извинилась.
Большую часть времени у меня отнимало изучение различных сведений о
Бонфорте, но я выкраивал время и тщательно воссоздавал физическое сходство
с Бонфортом, проверяя соответствие окраски, тщательнейшим образом
воссоздавал морщинки, добавил две родинки и уложил немногие оставшиеся
волосы с помощью электрической щетки. После этого довольно хлопотно
вернуть себе настоящее лицо, но это довольно-таки небольшая цена за грим,
который ничем не испортишь, который нельзя смыть даже ацетоном и которому
не страшны носовые платки и салфетки. Я даже сделал шрам на "поврежденной"
ноге, руководствуясь снимком, который доктор Кэнек держал в истории
болезни. Если бы у Бонфорта была жена или любовница, то она, наверное,
затруднилась бы определить, где настоящий Бонфорт, а где его двойник
просто по внешним признакам. Гримировка оказалась делом очень хлопотным,
но зато я теперь мог больше не беспокоиться о внешнем виде и целиком
посвятить себя самой трудной части имперсонации.
Очень трудной частью вживания в образ оказалось вникание в то, о чем
Бонфорт думал и во что верил, иначе говоря в политику Партии
Экспансионистов. Можно сказать, что он в большой степени олицетворял собой
эту партию, будучи не просто ее лидером, но ее политическим философом и
величайшим деятелем. Когда партия только что появилась, экспансионизм был
не более чем "Манифестом Предназначения", хрупкой коалицией разношерстных
групп, объединяло которых только одно: что границы в пространстве являются
единственным вопросом дальнейшей будущности человечества. Бонфорт дал этой
партии теорию и систему этических взглядов, идею того, что гербом
имперского знамени должны стать свобода и равные для всех права. Он не
уставал повторять, что человеческая раса никогда не должна повторять
ошибок, допущенных белой субрасой в Африке и Азии.
Меня очень смутил тот факт - а именно то, что ранняя история
экспансионизма была чрезвычайно похожа на нынешнюю партию Человечества - я
в таких делах был тогда более чем неискушен. Мне и в голову тогда придти
не могло, что партии зачастую по мере роста изменяются так же сильно, как
и люди. Я имел какое-о смутное представление о том, что Партия
Человечества начинала свой путь как составная часть экспансионистского
движения, но никогда не задумывался об этом: все политические партии,
которые не отличались достаточной дальновидностью и прозорливостью, под
давлением объективных причин исчезли с политической арены, а единственная
партия, которая стояла на верном пути, раскололась надвое.
Но я забегаю вперед. Мое политическое образование не было таким
последовательным и логичным. Первое время я просто старался пропитаться
бонфортовскими выражениями. По правде говоря, я набрался этого вполне
достаточно еще по дороге туда, но тогда меня в основном интересовало как
он говорит, теперь я старался усвоить, что он говорит.
Бонфорт являлся оратором в полном смысле этого слова, но иногда в
споре мог быть весьма ядовит, взять хотя бы речь, с которой он выступил в
Новом Париже по поводу шума, поднятого в связи с подписанием договора с
марсианскими гнездами, известного под названием Соглашение Тихо. Именно
этот договор был причиной его ухода с поста. Ему удалось протащить его
через парламент, но наступившая затем реакция была такова, что вызвала
вотум недоверия. И тем не менее Квирога не осмелился денонсировать
договор. Я с особым интересом слушал эту речь, так как сам не одобрял этот
договор. Сама идея того, что марсиане на Земле могут быть наделены теми же
правами, что и земляне на Марсе, казалась мне абсурдной - до тех пор, пока
я сам не побывал в гнезде Ккаха.
"Уважаемый оппонент, - заявил Бонфорт с раздражением в голосе, -
известно ли вам, что лозунг так называемой Партии Человечества "Пусть люди
управляют людьми и ради людей" играет на руку Ку-Клукс-Клану. Ведь
подлинным значением этого на первый взгляд невинно выглядевшего лозунга
является вот что: "Пусть всеми расами вселенной управляют только люди, на
благо привилегированного меньшинства".
Уважаемый оппонент вот тут возражает мне, что мол нам от Бога дано
право нести свет к звездам, оделяя дикарей нашей собственной
разновидностью цивилизации. Но ведь социологическая школа дядюшки Римуса -
хорошие негры поют безответственные гимны, а отсталая масса лупит их!
Картина конечно трогательная, да больно уж рама тесновата: в ней не
поместились ни кнут надсмотрщика, ни бараки рабов, ни столб для
наказаний!".
Я почувствовал, что становлюсь если не экспансионистом, то по крайней
мере бонфортистом. И я не уверен, что меня зачаровывала логика его слов -
может быть они были и не такими уж логичными. Просто я находился в таком
состоянии духа, что жадно впитывал то, что слышал. Я хотел так
проникнуться его мыслями и словами, чтобы при случае самостоятельно мог бы
сказать что-либо подобное.
У меня перед глазами был образчик человека, который знал, чего он
хочет и (что встречается гораздо более редко) почему он хочет этого. Это
производило на меня огромное впечатление и вынуждало еще раз пересмотреть
собственные взгляды. Для чего я живу на свете?
Ради своего ремесла? Я впитал его с молоком матери, я любил его, был
глубоко убежден, пусть это убеждение было и недолговечным, что ради
искусства можно пойти на все - и, кроме того, это был единственный
известный мне способ зарабатывать деньги.
На меня никогда не производили особенно сильного впечатления
формальные школы этики. В свое время я вкусил их предостаточно -
общественные библиотеки - очень удобный вид отдыха для актера,
оказавшегося на мели - но потом я понял, что они были так же бедны
витаминами, как поцелуй тещи. Дай любому философу достаточное количество
времени и бумагу и он тебе докажет что угодно.
То же презрение я испытывал и к наставлениям, которые так часто любят
читать детям. Большинство из них - самая настоящая чушь, а те их части,
которые действительно что-то означают, обычно сводятся к священной
прописной истине, которая гласит, что "хороший" мальчик тот, который не
будит маму по ночам, а "хороший" мужчина тот, кто имеет солидный
банковский счет, и в то же время не пойман за руку. Нет уж, увольте!
Но даже у собак есть определенные нормы поведения. А каковы же они у
меня? Как я веду себя - или, хотя бы, как бы мне хотелось думать, что я
веду себя?
"Представление должно продолжаться". Я всегда верил в это и жил этим.
Но почему оно должно продолжаться? - особенно когда знаешь, что некоторые
из них просто ужасны? А потому, что ты дал согласие участвовать в нем,
потому что этого ждет публика, она заплатила за развлечение и вправе ждать
от тебя, что ты выложишься на всю катушку. Ты обязан сделать это также
ради режиссера, менеджера, продюсера и остальных членов труппы - и ради
тех, кто учил тебя ремеслу, и ради тех, чьи бесконечные вереницы уходят
вглубь веков, к театрам под открытым небом с сидениями из камня и даже
ради сказочников, которые, сидя на корточках, своими рассказами изумляли
толпу на древних рынках. "Благородное происхождение обязывает...".
Я пришел к выводу, что тоже самое справедливо для любой профессии.
"Око за око". Строй на "ровном месте и на должном уровне". Клятва
Гиппократа. Поддерживай команду до конца. Честная работа за честную плату.
Такие вещи не нуждались в доказательстве, они были составной частью самой
жизни - и доказали свою справедливость, пройдя сквозь множество столетий,
достигнув отдаленных уголков галактики.
Я вдруг понял, что имел в виду Бонфорт. Если существовали какие-то
основополагающие этические понятия, которым оказались не страшны
пространство и время, то они должны были оказаться равно справедливыми на
любой планете, вращающейся вокруг любого солнца - и если люди не поведут
себя в соответствии с ними, им никогда не завоевать звезды, потому что
какая-нибудь лучшая раса уличит их в двурушничестве и низвергнет.
Ценой экспансии являлась добродетель. "Не уступай ни в чем ни на
йоту" - было слишком узкой философией, чтобы она могла оказаться
действенной на широких космических просторах.
Но Бонфорта никоим образом нельзя было назвать и слепым поклонником
мягкости и доброты. "Я не пацифист. Пацифизм - это сомнительного свойства
доктрина, пользуясь которой человек пользуется благами, предоставляемыми
ему обществом, не желая за них платить - да еще претендует за свою
нечестность на терновый венок мученика. господин спикер, жизнь принадлежит
тем, кто не боится ее потерять. Этот билль должен пройти!". С этими
словами он встал и пересел на другое место в знак одобрения возможного
применения боевых действий, которое его собственная партия на съезде
решительно отвергла.
Или еще: "Признайте свои ошибки! Всегда признавайте свои ошибки!
Ошибается каждый - но тот, кто отказывается признать собственную ошибку -
будет неправ всегда! Упаси нас бог от трусов, которые боятся сделать
выбор. Давайте встанем и сосчитаем, сколько нас.". Эти его слова
прозвучали на закрытом собрании партии, но Пенни все же записала их на
свой мини-диктофон, а Бонфорт сохранил запись - у Бонфорта вообще очень
сильно было развито чувство истории - он всегда очень тщательно сохранял
все материалы. Если бы не это его свойство, мне бы почти не с чем было
работать над ролью.
Я пришел к заключению, что Бонфорт человек моего склада. Или, по
крайней мере, такого склада, который я считал присущим себе. Он был
личностью, роль которой я был горд играть.
Насколько я помню, по пути к Луне я не спал ни минуты - с того самого
момента, как я пообещал Пенни, что появлюсь на аудиенции, если сам Бонфорт
к моменту нашего прибытия не будет способен сделать этого. Я, естественно,
собирался спать - какой смысл выходить на сцену с опухшими глазами - но
потом я так заинтересовался тем, что мне предстояло изучить, а в столе у
Бонфорта хранилось столько стимулирующих средств, что спать я не стал.
Удивительно, сколько можно сделать, если работать по двадцать четыре часа
в сутки, когда никто не мешает, а наоборот, все стараются помочь чем
только можно.
Но незадолго до прилета в Новую Батавию ко мне в каюту явился доктор
Кэнек и заявил:
- Закатайте-ка левый рукав.
- Зачем это? - спросил я.
- А затем, что мы не хотим, чтобы вы, представ перед Императором,
шлепнулись в обморок от переутомления. После укола вы будете спать до
самого приземления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29