Лео отхлебнул свой кофе.
– Мне будет очень не хватать всех вас, – признался он.
– Я же говорила, что он сентиментален! – вставила Розина.
– Ужасно жаль, что таланты такой группы, как наша, пришлось расходовать на совершенно секретные мероприятия. Что вы никогда не получите того, что заслужили. Вы все достойны гораздо большего.
– Ну, ни у кого из нас положение не хуже, чем было у Алана Тьюринга, – заметил второй шахматист. – Мы просто глубже, секретнее и более компьютеризованы.
– Кто-нибудь когда-нибудь проследит это все, – утешающе сказала Розина, обращаясь к Лео. – Мы ведь и сами не знаем деятельности игры в полном объеме. Там, должно быть, еще десятки тысяч затерянных следов… Когда-нибудь в будущем – может быть, в следующем столетии, когда у них будут время и ресурсы для настоящего исследования по базам данных, – кто-нибудь сможет раскопать правду обо всех нас и сложить вместе куски этой истории.
Она улыбнулась.
– И окончательно осудить нас!
– Это их преимущество – преимущество, которое мы даем будущему. Даже два огромных преимущества: они выживут и они будут невиновны.
– Вот поэтому мы все теперь мертвецы, – сказала Розина. – Знаешь, кто мы, Джейн? Мы каннибалы на спасательной шлюпке. Мы совершили нечто ужасное – то, что требовалось совершить, – и теперь сидим здесь, сидим вот здесь перед тобой на этих диванчиках, еще не утерев как следует губ после того, как обглодали ляжку какого-нибудь мертвого ребенка. Мы совершили вещи, которые лежат за пределами понятия греха, вещи, которые стали необходимостью. Мы те омерзительные юркие бледные твари, что живут глубоко иод камнями, и мы но праву принадлежим к сообществу безымянных мертвецов.
Она повернулась к человеку, сидевшему за сканером:
– Как там дела, Ред?
– Выглядит неплохо, – ответил Ред. – Вроде как становится поспокойнее.
– Тогда я хочу идти первой. Кто-нибудь, снимите с меня эту треклятую штуковину!
Она подняла вверх левое предплечье. Никто не пошевелился.
– Я сказала, что хочу идти первой! повысила голос Розина. – Я иду добровольцем! Ну, давайте, кто снимет ее с меня?
Тот, очень молодой человек в костюме, поднялся с места.
– Знаешь, что здесь самое дерьмовое? – сказал он, обращаясь к Джейн.
Его темные глаза были как две устрицы, вынутые из банки.
– Самое дерьмовое здесь то, что ты пять лет лезешь вон из кожи, чтобы разыскать в Сети реальный народ, настоящую элиту, а потом оказывается, что это всего-навсего такая вот кучка стареющих богатых политиканов и юристов! Люди, которые чересчур много болтают о всяком научно-политическо-философском дерьме, и это не значит ровным счетом ничего; а потом, когда наконец приходит время для настоящих действий, вся ответственность всегда оказывается на плечах у кого-то другого, и в конце концов они нанимают какого-нибудь продажного мексиканского копа, чтобы он сделал за них всю работу. Боже милосердный!
Он вздохнул.
– Дай сюда кусачки, приятель.
Второй шахматист сунул руку под кожаный диванчик и протянул молодому человеку пневматические кусачки-болторезы с алмазной режущей кромкой.
– Защитные очки нужны?
– А что, похоже на то, что мне нужны твои долбаные защитные очки? Сопляк!
Он взял кусачки и повернулся к Розине.
– Пошли. Выйдем наружу, на лестницу.
Они вышли из комнаты.
Прошло полминуты; никто не произносил ни слова. Одни сдавали карты, другие внимательно изучали шахматную доску, Лео изображал необычайный интерес к широкополосному сканеру. Все мучились ожиданием.
Наконец Розина вернулась – голое запястье, на лице сияющая улыбка. Вид у нее был такой, словно она нанюхалась кокаина.
– Сработало! – прохрипел второй шахматист. – Я пойду следующим!
Вошел молодой человек с кусачками. Подмышки его пиджака были темными от пота.
– Давай теперь меня! – попросил второй шахматист.
– Ты что, шутишь? – отвечал юноша. – Я знаю статистику. Пусть уж на этот раз это сделает кто-нибудь другой.
– Я сделаю это, – предложил Лео второму шахматисту. – При условии, что потом ты сделаешь то же для меня.
– Заметано, – второй шахматист благодарно прикрыл глаза. – Ты прямой парень, Лео. Мне тоже будет не хватать тебя.
Они вышли из комнаты. Прошла минута. Они вернулись обратно.
– Нам здорово везет, – проговорил второй шахматист.
Он вытирал пот со лба канареечно-желтым полотенцем, утащенным из ванной.
– Ну да, – насмешливо проговорил молодой человек, – или же они просто не так уж круто сделаны, как мы думали… Куда вы потом собираетесь девать браслеты?
– Оставим в коридоре.
– Лучше детонировать. Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь потом заново собрал эту схему?
– Верно, – сказал Лео и взглянул на Джейн. – Вот видишь, почему Малиновый Мститель был так важен для нашей группы? Ему всего лишь девятнадцать лет, но сейчас ни одна Сеть не обходится без этих маленьких разбойников, они встречаются даже в самых лучших компаниях.
– Зачем ты пришел сюда? – спросила Джейн у Малинового Мстителя.
– Я в игре уже пять лет. Начинает надоедать. – Лицо Малинового Мстителя помрачнело.
– К тому же, если я сейчас к чертовой матери не уберусь из этого города, мне придется пришить обоих моих тухлых раздолбаев-родителей! Из долбаной двустволки!
Двое из игроков в покер поднялись с места – азиат и вторая женщина. Они молча обменялись взглядами, в которых читался глубокий интимный смысл, потом мужчина взял кусачки, и они вдвоем вышли из комнаты.
Через пятнадцать секунд раздался громкий взрыв. Затем вопли.
Лица присутствующих побелели как бумага. Вопли, затихая, перешли в судорожные, с придыханием, всхлипы.
Малиновый Мститель сунул руку внутрь пиджака, вытащил короткоствольный керамический револьвер и на негнущихся ногах прошел к двери. Он рванул ее, оставив за собой открытой. Из проема донесся поток нечленораздельного, подвывающего, панического лепета, затем выстрел. Еще один выстрел. Потом долгая, глубокомысленная тишина. И наконец еще один, последний выстрел.
Малиновый Мститель снова вошел в комнату. Его костюм был слегка забрызган кровью – не более чем несколько маленьких капелек крови в нижней части темно-серых брюк. В руках он держал кусачки, алмазные лезвия которых потемнели от удара при взрыве.
– Это был ее браслет, – проговорил он. – Он тоже мертв, так что теперь нам не придется снимать браслет еще и с него.
– Кажется, я передумал, произнес первый шахматист.
Не меняя выражения лица, Малиновый Мститель навел пистолет прямо на дужку его очков.
– Как хочешь, приятель.
– Ладно-ладно, я иду.
Первый шахматист перевел взгляд на Реда-радиста.
– Давай, пошли, сделаем это!
– Я пойду с вами, – заявил Малиновый Мститель.
– Зачем?
– Во-первых, потому что я остался без пары и вы должны будете под конец освободить и меня. А во-вторых, потому что если ты сдрейфишь и попытаешься удрать с браслетом на руке, тебе придется делать это еще и с моей пулей в голове.
Он презрительно фыркнул и закашлялся.
– Чувак, для парня с тремя учеными степенями ты на редкость туго соображаешь!
Они вышли. И вернулись живыми.
– Полагаю, двадцать пять процентов необычайно удачный коэффициент смертности при наших обстоятельствах, – сказал Лео.
– Принимая во внимание те чрезвычайные меры, которые были приняты, чтобы помешать нам завершить это дело… Да, вполне приемлемо, – согласился второй шахматист.
Внезапно телевизор, до этого момента показывавший снег, вновь возродился к жизни.
– Смотри-ка, накрыло Оклахома-Сити! – сказал первый шахматист. Он слегка прибавил звук, и шестеро оставшихся в живых игроков уселись напротив на диванчике. Их лица светились неподдельным интересом.
– Посмотрите, как они грамотно подключили к Сети городские камеры наблюдения, чтобы поймать первую волну разрушений, – сказал Ред. – И взгляните: они же первыми снова оказались в воздухе! На этом «Канале 005» работают настоящие специалисты!
– Оставь «005» включенным, – попросил второй шахматист. – Это определенно самая лучшая метеокоманда быстрого реагирования по всей стране.
– Это точно, – кивнул Ред. – К тому же у нас нет выбора. Думаю, на всех остальных каналах пока пусто.
Он принялся переключать каналы на втором телевизоре.
– Эй! – позвал его Лео. – Посмотри-ка на этот «сезамовский» спутниковый снимок!.. Выглядит очень странно, а, люди? Такое впечатление, словно Оклахома-Сити накрыло гигантским пончиком, отрезав со всех сторон!
Розина засмеялась.
– Да, странная форма, правда, Джейн? Что бы это могло значить?
Джейн прочистила горло.
– Это значит… это значит, что Джерри прав. Потому что я уже видела эту форму раньше, на его моделях. Это не вихрь, а… ну, в общем, это гигантский водоворот, имеющий структуру тора, у поверхности земли. То есть… представьте себе торнадо – если положить его набок и засунуть его конец в его же воронку – ну, как змея, глотающая собственный хвост… И тогда он становится гигантским кольцом – тором. Он засасывает восходящие потоки со всех направлений снаружи кольца и выплевывает нисходящие с верхушки и стен, и он стабилен. Он будет становиться только больше и больше, до тех пор пока не высосет весь избыток тепла и влаги.
– И что это, собственно, подразумевает?
Джейн почувствовала, как слезы тонкими струйками скользнули по ее щекам.
– Я думаю, это значит, что все мои друзья мертвы.
– И что про Оклахома-Сити можно просто забыть, – добавила Розина.
– Мега! – подытожил Малиновый Мститель.
Оклахома-Сити методично докладывал о собственном разрушении. Глядя на экран, Джейн сразу поняла, что перед ней блок истории – весьма необычный и насыщенный ее отрывок. Как если бы какой-нибудь латинский поэт времен упадка Римской империи декламировал перед ней свою автобиографию, одновременно вскрывая себе вены в ванне.
Под прикосновением Ф-6, ярость которого достигла теперь полного размаха, Оклахома-Сити на телеэкране взрывался квартал за кварталом. Город засасывало в воздух, раздирало на части и размазывало по земле. Ураган целиком выдирал из земли железобетонные высотные здания, словно фермер, дергающий на огороде морковку. Это были очень прочные и крепкие строения, и, когда они падали на землю и принимались катиться, все их содержимое потоком устремлялось из окон вместе с фонтанирующей суспензией из стекла, мусора и пыли. Падающие небоскребы выдирали с собой огромные куски улицы, и, когда ветер забирался под асфальт, из-под него взметались вверх тысячи вещей. Под поверхностью Оклахома-Сити было много пустого пространства – много пустого пространства, где укрывалось много людей; и, врываясь в эти длинные цепочки убежищ, ветер попросту продувал их, словно флейту. Вдоль всех улиц взрывались крышки люков, и из-под мостовой вырывались мощные китовые струи пара, а затем из земных глубин на поверхность всплывало целое китовое стадо, когда еще один небоскреб медленно валился набок, вспарывая уличное покрытие тянущимися за ним интернет-кабелями, и сверхпрочными керамическими водопроводными трубами, и бетонными тоннелями пешеходных переходов.
И кто-то сводил вместе все эти обрывки, обдуманно строя из них одну картину. Кто-то разбил экран на сложносочлененную систему мини-экранов, напоминающую глаз пчелы: камеры слежения на улицах, камеры слежения в домах, камеры слежения в мини-банках и все прочие современные камеры слежения городской системы безопасности, которая больше не могла никому предложить ни малейшей надежды на безопасность. И по мере того, как камеры одна за другой слепли, смятые, взорванные, разорванные на куски, истертые в порошок, тот, кто работал с ними, просто добавлял все новые и новые точки наблюдения.
На одном из таких экранов промелькнуло мимолетное видение бригады. Там был Джерри, он стоял вполоборота спиной к камере, согнувшись почти вдвое, чтобы устоять против сбивающего с ног ветра. Он что-то кричал и махал кому-то рукой. Вокруг был лагерь бригады: все бумажные юрты были изорваны и смяты, они корчились, извиваясь на ветру. Внезапно Джерри повернулся к камере: в высоко поднятой руке он держал орнитоптер с переломанными крыльями, а его лицо светилось пониманием и ужасом.
Потом он исчез.
Было не похоже, что эту сводку делала машина. То есть техника монтажа была такого рода, какую обычно предоставляют машинам, но у Джейн было очень сильное чувство, что кто-то делал эту работу вручную. Живые люди, добровольцы, сводили все это воедино, чрезвычайно обдуманно, быстро и искусно собирая кадры своими собственными умелыми человеческими руками. Они делали это, зная, что им суждено умереть на своем посту.
И тогда вся печаль и горечь этой ужасной катастрофы навалились на нее, пронзив, словно копьем, вынырнувшим из гущи этого деловито гудящего интерфейса. Она ощутила, как боль взорвалась внутри нее. И тогда она поняла, с отчетливостью и ясностью, каких у нее никогда еще не было прежде, что, если ей каким-то образом все же удастся выбраться из этого убежища и от этих людей бездны, ей необходимо будет научиться любить что-то другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54