— Устраивайтесь около рулевой рубки, — приказал капитан, повернулся и зашагал по палубе, выкрикивая странные слова, типа «отдать швартовы».
Кьюлаэра с облегчением опустил свой мешок и плюхнулся рядом.
— Ты понимаешь хоть одно слово из того, что они говорят, Миротворец?
— Я понимаю «отдать» и «поднять», — ответил Миротворец. — У моряков свой язык, и я не так часто плавал по морю, чтобы научиться ему.
Кьюлаэру очень удивило то, что старик признался в невежестве.
Китишейн подошла к ним поближе и пробормотала:
— А моряки не считают, что женщина на корабле приносит несчастье?
— Так думают те моряки, что совершают дальние плавания, — ответил мудрец, — те, кто уходит от берегов на многие недели, а то и месяцы, когда у них есть время для того, чтобы устраивать драки за милостивую женскую улыбку. А это небольшое судно, их плавания длятся недолго, и они не успевают заскучать. На самом деле моряки зарабатывают деньги на перевозке странников и дорожат их доверием. Многие из тех, кого им случается перевозить, — женщины.
Ветер наполнил паруса над головой, корабль поплыл в сторону горизонта. Йокот принялся взволнованно подпрыгивать.
— Подними меня на плечи, Кьюлаэра, умоляю! Я почти ничего не вижу!
— А мне бы хотелось поменьше видеть, — простонала Луа, прижимаясь к Китишейн, а ее подруга, прижав девушку-гнома к себе, стояла, смотрела на широкие водные просторы, и глаза у нее горели.
— Посмотри, Луа! — крикнул Йокот с высоты плеч Кьюлаэры. — Это так удивительно! Я и не знал, что бывает так, когда не видишь ничего, кроме неба и воды! Ее так много!
Луа решилась украдкой выглянуть за борт и замерла. Вид и впрямь был удивителен.
— Любуйтесь, пока светло, — сказал Миротворец. — Расставляйте пошире ноги и держитесь за все, что попадет под руку, потому что нас будет качать, как младенцев в колыбели.
Кьюлаэра и Китишейн схватились за ближайшие части деревянной оснастки и за канаты. И вовремя, потому что корабль начал раскачиваться, как разыгравшаяся лошадь. Луа в ужасе вскрикнула, а остальные только улыбались, наслаждаясь новыми ощущениями.
— Когда стемнеет, надо будет по очереди стоять на часах, — сказал Миротворец, — чтобы кто-нибудь всегда бодрствовал, как мы делали в лесу.
Кьюлаэре показалось, что матросам доверять нельзя.
— Я все равно не усну, Миротворец.
— Ты должен поспать, — твердо заявил мудрец, — иначе в случае необходимости ты не сможешь драться.
Кьюлаэра почувствовал, как при этих словах в душе его родилась готовность вступить в бой. Миротворец не доверял матросам, но кому вообще можно доверять, когда у тебя сундук с золотом? Тем более с золотом, по праву принадлежащим богу!
Кьюлаэра и Китишейн по очереди стояли на часах, но в эту ночь никто не пытался ограбить их. Миротворец и Йокот провели всю ночь, не сомкнув глаз, пребывая в шаманском трансе. Кьюлаэра по опыту знал, насколько они остаются бдительны в этом состоянии, и мысль о том, что из пятерых членов их компании трое всегда начеку, его изрядно успокаивала.
Удивляло его и то, что Миротворец позволил им вечером съесть лишь по несколько кусков хлеба и выпить совсем немного воды. Утром же он накормил их досыта.
— Почему ты не дал нам вчера поесть как следует, Миротворец? — спросила Луа.
— Потому что я пока новичок в шаманском искусстве, — ответил за мудреца Йокот, — а ему нужно было сначала убедиться, что мое заклинание против морской болезни на вас действует.
— А поскольку оно подействовало, — сказал Миротворец, — вы можете наедаться до отвала. Что они и сделали.
В этот день им наскучило смотреть на небо и море, и Луа научила их играть собранными ею камешками. Но к наступлению сумерек все стали нервничать. Китишейн, наблюдавшей за моряками, казалось, что она видит, как густеет воздух и нагнетается напряжение. Она спросила одного из матросов:
— Добрый человек, что, нам грозит опасность?
Матрос остановился и уставился на нее, как будто бы размышляя, что ответить. В конце концов он сказал:
— Возможно, девушка. Видишь остров прямо впереди и порт?
— Да. И что? — спросила Китишейн, посмотрев.
— Несколько веков назад его населяли мирные жители, — но дикие племена, которым мало было земель на материке, подплыли к его берегам и захватили остров, уничтожив всех не успевших сбежать местных жителей. А те из местных, что были порезвее, прибежали к берегу и обнаружили, что захватчики порубили их лодки на дрова, а возле своих поставили охрану. Островитяне попробовали пересечь пролив вплавь, но дикари прибежали на берег, перестреляли их из луков, потом сели в свои лодки, чтобы прикончить оставшихся. Некоторых они даже били острогами, как рыбу. Кое-кому из островитян в отчаянии удалось перевернуть лодки захватчиков, но и они сами при этом тонули. В конце концов погибли все островитяне, а захватчики поселились в их домах и устроили разгульный пир в честь победы. А утопленники всплыли, их тела посинели в ледяной воде, но в них вернулись души, и эти души поплыли в сторону острова, где порубили пьяных захватчиков, которые уже не могли им противостоять, а после вернулись назад в свои могилы на дне залива, но говорят, что время от времени они всплывают, чтобы проверить, добродетельны ли плывущие к острову моряки, и если обнаруживают, что те грешны, то разбивают корабль о скалы.
Йокот и Китишейн вздрогнули, Луа посмотрела на матроса с ужасом.
— Если вы знаете об этом, почему вы плаваете через этот пролив?
— С другой стороны от острова сильнейшее встречное течение, а этот путь гораздо безопаснее и короче, если вам нужно добраться до противоположного берега. Кроме того, утопленники всплывают редко, и, даже поднявшись, они не всегда уничтожают корабли. Между их появлениями проходят годы, может быть, даже десятилетия.
Кьюлаэра повернулся к Миротворцу:
— Это правда?
Мудрец раздраженно пожал плечами:
— Кто знает? На свете множество чудес, о которых мне ничего не известно, Кьюлаэра.
Кьюлаэра еще немного задержал взгляд на мудреце, а потом отвернулся, обрадованный тем, что и Миротворец не все на свете знает.
— Что же нам делать? — спросила Китишейн.
— Надеяться, что утопленники не всплывут на этот раз, — коротко отозвался мудрец.
— А если всплывут? — Кьюлаэра почувствовал, что в душе у него зародился страх.
— Будем надеяться, что нас они сочтут добродетельными.
На это Кьюлаэра не очень надеялся.
Корабль плыл вперед, но ветер слабел, и моряки начали боязливо переговариваться.
— За весла! — рявкнул капитан. — Вы что, первый раз видите штиль?
Матросы сели на шесть скамей, расставленных вдоль бортов, достали невероятно длинные весла, вставили их в уключины и принялись грести. Корабль поплыл, но очень медленно. Ветер совсем стих.
— Вон они!
Один из матросов вскочил на ноги, указывая рукой; его напарник едва успел подхватить брошенное и чуть не ускользнувшее за борт весло.
Позади корабля, в пенных бурунах на поверхность выныривали темноволосые головы. Они рассекали волны, руки пловцов поднимались и опускались, они не отставали от корабля.
— Гребите! — заорал капитан. — Гребите, если вам дорога жизнь!
Матросы отчаянно налегли на весла, но стали грести разлаженно, их весла стукались и цеплялись друг за друга. Высвобождая их, гребцы теряли драгоценные мгновения.
— Вместе! — ревел капитан. — Раз! Два! Три! Четыре! Вниз! Гребок! Вверх! Четыре! Вниз! Два! Три! Четыре!
— Они и впереди тоже! — крикнула Луа, взобравшаяся на рулевую рубку и показывавшая вперед дрожащей рукой.
Корабль закачался и остановился. Кьюлаэра подбежал к борту, чтобы взглянуть вперед. На него смотрели синие лица, вытянувшиеся в ряд вдоль корабля, из воды поднялись синие руки.
— Суши весла! — крикнул капитан. Моряки попытались и закричали:
— Мы не можем!
— Они застряли!
— Утопленники вцепились в них!
Три матроса застонали, бросили весла и вскинули руки в мольбе.
— Забудьте про весла и хватайте ножи! — грохотал капитан, поднял меч — длинный и тяжелый, предназначенный для того, чтобы рубить канаты.
— Какой в них толк в драке против мертвецов? — спросил один из матросов.
— Лучше погибнуть в борьбе, чем ждать, когда тебя зарежут, как скотину! — Кьюлаэра тоже достал свой меч. — Скорее всего нам и не удастся их убить, но, разрубив их на куски, мы получим возможность остаться в живых!
Матросы набрались храбрости и достали ножи.
— Никак нельзя их прогнать? — плачущим голосом спросила Луа.
— Можно — доказав свою добродетельность!
— Как же это сделать? — злобно крикнул Кьюлаэра.
— Они загадают тебе загадку, отгадать которую способен только добродетельный человек! — ответил капитан. — Кто-нибудь из вас умеет отгадывать загадки?
— А что! — Глаза Йокота загорелись. — По крайней мере мы можем попробовать! Разве нет, о мудрец?
Услышав слово «мудрец», некоторые из матросов оглянулись на них, и глаза их загорелись последней надеждой.
— Может быть, — задумчиво ответил Миротворец, подошел к борту корабля и крикнул:
— Эй! Утопленники! Почему вы нас не пропускаете?
— Ты сам знаешь почему, — ответил низкий, булькающий голос.
— Не знаю! До меня доходили только слухи!
— Говори что хочешь, старик, нам все равно, — ответил скрежещущий голос. — Ваш корабль так и так мы утащим на дно.
— Миротворец! — воскликнула Китишейн. — Они отвечают стихами!
Мудрец постоял какое-то время безмолвно, а когда он заговорил, его голос был более низким и решительным:
— Ответ узнать хочу из уст твоих, мертвец! Чем заслужили мы такой конец?
Снизу послушался одобрительный шелест:
— Он отвечает стихами.
— Не можем мы вам дальше дать пройти! — ответил булькающий голос. — Средь вас есть смертный, сбившийся с пути!
— Он говорит обо мне! — сжал кулаки Кьюлаэра.
— Пусть Миротворец разговаривает с ними! — Китишейн схватила его за руку, чтобы остановить, но поздно: он уже стоял у борта. — Кьюлаэра! — Из ее уст раздался вопль отчаяния.
— Я был изгнан из своего племени за совращение и вероотступничество! — крикнул разбойник сотне синих лиц внизу. — Потом я избивал и грабил всех, кого встречал на своем пути! Если вы ищите грешника, то это я!
Глава 15
Матросы злобно и изумленно загалдели, а булькающий голос продолжал:
— Нас погубил Боленкар. Это он наслал на нас дикие племена. Неужели мы не будем мстить всякому прислужнику Боленкара?
— Я — прислужник Боленкара? — Лицо Кьюлаэра побагровело от злобы, охватившей его, когда он услышал это оскорбление. — Я борюсь с прислужниками Боленкара, а не помогаю им!
— Отвечай, — сказал каменный голос.
— Я ответил!
— Но ты ответил не стихами. — И маленькая Луа, сняв маску, подбежала к нему, от волнения ее взгляд метался. Она облокотилась о поручень и закричала:
Жестокий мститель думает, наверно:
Убьет врага — и победит в борьбе
Не знает он, как это гадко, скверно,
И роет яму самому себе
Месть — обоюдоострое оружье,
И мститель на страданья обречен,
Он сам себя карающим мечом
Всю жизнь терзает — что быть может хуже?
Оставьте же все мысли об отмщенье,
Иначе вам вовек не знать спасенья!
Ее стихи были встречены одобрительным гулом хора утопленников.
— Малышка, а глядите, как умна, — проскрежетал голос, судя по всему, некогда принадлежавший женщине.
— В ее словах есть мудрость, глубина, — подтвердил другой голос.
Булькающий голос продолжал настаивать.
Но что же будет в том порочного, дурного,
Коль мы к себе на дно утянем злого —
Того, кто слабых мучает и бьет
И жить хорошим людям не дает?
Кьюлаэра был поражен, когда почувствовал, что ответ на этот вопрос звучит в его душе, и еще больше был поражен, когда обнаружил, что его губы сами выражают эти ответы в словах. Он дал словам выйти наружу, пытаясь при этом придать им некое подобие стихотворной формы:
О нет, не ваше дело — наказанье!
Неужто вы не знаете того,
Что для Творца равны Его созданья,
Все души равноценны для него!
— Сказано неплохо, — неохотно согласился булькающий голос.
А если твой Творец — лишь выдумка пустая?
Ты докажи, что он на свете есть!
Другой твердит «Сомненья ни к чему,
Твори, что хочешь, я тебе подмога!»
Один народ кого попало бьет,
Другой народ и мух не обижает
Так, значит, делай все, что в голову взбредет
Ведь где-то кто-то как-то оправдает!
Для бога одного — ты грешник записной,
А для другого — праведник, герой!
Брови Миротворца свирепо нахмурились. Он подошел к борту и грозно произнес:
Вас надоело слушать, лицемеры!
Своим словам не верите вы сами,
Других же искушаете сверх меры
И вдоволь наделяете грехами.
Не стану с вами спорить я напрасно,
Увещевать и убеждать не буду,
Но есть законы, коим все подвластны,
И есть грехи, судимые повсюду.
И племя то, что в мире горе множит,
Убийство грешным делом не считая,
Само себя когда-то уничтожит,
Направо и налево убивая.
За тем же, кто решил, что кража не преступна,
Что можно брать у друга, у соседа,
И страх, и зависть бродят неотступно,
И смерть с косой идет за ним по следу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54