Стальные пальцы ущипнули его за ногу. Боль прокатилась по телу, резкая и самая сильная из всех, что он испытывал в жизни. Кьюлаэра завизжал, перекатился на спину, выхватил нож, чтобы обороняться, но над лицом его навис конец посоха, и у него не осталось сомнений в том, что старый мучитель сейчас огреет его, дай только повод. Он замер.
— Больно? — рявкнул Миротворец. — Да, больно, но пока ты еще можешь идти. Вставай и выходи на дорогу, или боль из ноги растечется по всему телу и ты не сможешь ходить до утра. — Он подождал, но Кьюлаэра лежал неподвижно, уставившись на конец посоха. Миротворец пожал плечами. — Мы никуда не пойдем до рассвета, а это место ничуть не хуже других, чтобы заночевать здесь. Вставай и возвращайся за мешками либо валяйся тут всю ночь с больной ногой — мне это безразлично. — Он отодвинул посох, склонился и схватил ногу Кьюлаэры. — Вставай или лежи тут и мучайся.
Кьюлаэра, бранясь, подтянул ногу, но старик подошел ближе и ударил его по голове. Кьюлаэра бешено зарычал, но страшные когти опять впились ему в ногу, а Миротворец рявкнул:
— Вставай!
Кьюлаэра встал на колени и с неудержимой ненавистью воззрился на мудреца. А тот только улыбнулся и выпрямился, обеими руками сжимая посох. Утробно рыча, Кьюлаэра встал на ноги и, шатаясь, побрел назад.
Он не понимал, что сделал с ним старик, пока не был разбит лагерь и пока он не отправился с бадьей из коры набрать воды. Тут он увидел в темном озере свое отражение.
Исчезли его чудные кудри — на голове не осталось ничего, кроме безобразной, жесткой, короткой стерни! Он смотрел в воду в ужасе, с трудом узнавая себя самого. А потом вскинул голову и завыл.
— Да, Кьюлаэра.
Кьюлаэра заскулил. Старик кивнул:
— Да. Теперь ты такой же раб, какими сделал Луа и Йокота.
С воплем отчаяния Кьюлаэра бросился на старика.
Треклятый посох вновь сбил его с ног. Он упал ничком, тут же вскочил на ноги, но получил кулаком в челюсть, и мир закружился. Кьюлаэра слышал голос сквозь пелену дурноты:
— Раб, и только раб, пока не научишься быть мужчиной. Теперь наполни бадью водой и возвращайся к костру.
В глазах прояснилось, Кьюлаэра посмотрел на Миротворца, но при виде каменных черт лица старика у него душа ушла в пятки. Он отвернулся, взял бадью, наполнил ее до краев и пошел к лагерю. Миротворец не отставал от него.
Он не был рабом! Он не позволит себе превратиться в раба! Он мужчина, сильный мужчина и докажет это! Ведь можно же как-нибудь...
Когда он увидел лагерь и Китишейн, вращавшую вертел над огнем, он понял как.
Глава 6
Холодный амулет сдавил шею, но время шло, и Кьюлаэра постепенно так привык в этому холоду, что почти не замечал его. Теперь он ждал случая чтобы поймать Китишейн, когда та окажется одна.
Случай представился на следующий вечер, когда Миротворец велел Кьюлаэре разбить лагерь, а Китишейн отправилась за добычей. Кьюлаэра тянул время, собирал дрова для костра, но сердце его билось все быстрее в предвкушении охоты, а амулет на шее становился все холоднее и холоднее. Он стал еще холоднее, когда Кьюлаэра взял бадью и покинул лагерь, сделав вид, что пошел за водой, а на самом деле отправился ловить Китишейн. Амулет леденил кожу, от жгучего холода у Кьюлаэры участилось дыхание, но он и так дышал слишком часто от нетерпения. Пусть потом жуткий старик забьет его до смерти, но он докажет, что все еще может подчинять других своей воле, и будет делать это раз за разом, когда ни пожелает, не обращая внимания на наказание.
Удалившись от лагеря настолько, что оттуда его не смогли бы увидеть, Кьюлаэра отшвырнул бадью и припустил между деревьями, передвигаясь бесшумно, как человек, всю жизнь проживший в лесу. Он знал, куда пошла Китишейн, и обогнул лагерь, следя за тем, чтобы вредный старик не разглядел его за деревьями, и вскоре нашел следы девушки на мокрой земле, где ветер сдул листья. Он пошел туда, куда вели следы, и вскоре набрел еще на один след, совсем свежий. Сердце Кьюлаэры забилось еще быстрей. Он не забыл о том, что у Китишейн с собой лук. Об этом нельзя было забывать.
Амулет на шее становился все холоднее.
Кьюлаэра увидел Китишейн, когда она натягивала тетиву, целясь в жирного зайца. Ошейник Кьюлаэры стал уже настолько холодным, что просто-таки обжигал кожу, но он стиснул зубы и стал ждать. Зазвенела тетива, и Кьюлаэра бросился к девушке, быстро и по возможности бесшумно преодолев густые заросли папоротника.
Китишейн услышала шаги Кьюлаэры, когда он был от нее в двадцати футах, обернулась и вскрикнула, выхватила из колчана стрелу, еще раз вскрикнула испуганно и сердито, зарядила лук, а сердце Кьюлаэры забилось еще быстрее: его охватило сложное чувство.
Китишейн не спускала глаз с бежавшего верзилы. Она подняла лук, но он ударил ее прежде, чем она успела прицелиться, ударил, сбил с ног, и лук вылетел из рук девушки. Она вскрикнула, стала отбиваться, но Кьюлаэра придавил ее своим весом, и ей оставалось лишь лупить его по спине. Он пытался развязать ее пояс, Китишейн дико завизжала, она брыкалась и извивалась всем телом, пытаясь сбросить насильника, изо всех сил молотила кулаками ему по спине и тут увидела, как из-за деревьев показался старик, тогда она снова закричала, позвала на помощь, но Миротворец только засмеялся. Старик, не бросился выручать Китишейн, он лишь взмахнул рукой, потом посохом, но не тронулся с места...
Появился мерцающий свет, стал ярче, исказил маревом старика, и откуда ни возьмись выскочил разъяренный единорог и бросился на насильника. Он боднул Кьюлаэру в ягодицы и отбежал назад. Кьюлаэра с криком вскочил, схватился рукой за бедро. Полураздетый, он был страшен и смешон. Он подтянул рукой штаны, другой приготовился защищаться, а единорог дважды мотнул рогом, бросился на негодяя и сильно ранил Кьюлаэре бедро. Тот бешено заревел и кинулся на зверя, но единорог уже грациозно гарцевал по кругу около Кьюлаэры. Тому удалось завязать пояс, он развернулся к единорогу, вытащил нож и расставил руки. Теперь единорог стоял между ним и Китишейн. Та опомнилась, подобрала лук и убежала под защиту деревьев. Увидев это, Кьюлаэра с ревом бросился вдогонку, но единорог прыжком встал у него на пути. Кьюлаэра попытался его обежать, но зверь предугадывал каждое его движение и дал жертве Кьюлаэры уйти. Кьюлаэра отчаянно взревел, а потом ему пришлось метаться из стороны в сторону, дабы уклониться от бросков единорога. Кьюлаэра отбивался ножом, пытался схватить зверя за рог, но тот всякий раз ускользал.
Потом единорог резко отскочил вбок, и Кьюлаэра увидел, что к нему приближается этот страшный старик с поднятым посохом. У Кьюлаэры засосало под ложечкой от ужаса; от страха он ослабел, но все равно встал в стойку, чтобы защищаться...
Китишейн бежала через лес, задыхаясь от беззвучных рыданий, но, пробежав всего несколько ярдов, она увидела Луа, стоящую с распростертыми объятиями. Китишейн рухнула на колени, рыдая от ужаса и усталости. Девушка-гном обняла ее голову маленькими ручками, мягко бормоча слова, которых Китишейн не понимала, а потом догадалась, что это магия гномов. Наверняка то были защитные, оберегающие чары, но они еще и успокаивали, и только-только к Китишейн начало возвращаться спокойствие, как позади них послышался вопль. Страх снова охватил девушку, она обернулась, но Луа успокоила ее:
— Это Миротворец наказывает Кьюлаэру, как тот заслужил. Успокойся, Китишейн, ты в безопасности.
* * *
В лицо Кьюлаэре ударила холодная вода, он закашлялся, сел и понял, что на какое-то время потерял сознание. Он помнил, что отбивался, как мог, что несколько раз ударил старика, но тот бил его своим противным посохом гораздо чаще, гораздо сильнее. Болела голова, ныли ребра, ноги и бедра...
Бедра! Кьюлаэра вдруг понял, что лежит голый. Этот мерзкий старикашка раздел его, пока он лежал в беспамятстве! Он попробовал встать — и замер, потому что увидел рог, нацеленный ему между глаз. Единорог угрожающе кричал и яростно бил копытом.
— Да, уж лучше полежи немного, не шевелись, — ехидно посоветовал Кьюлаэре Миротворец.
На мгновение Кьюлаэру поразила жуткая мысль, что Миротворец и единорог могут проделать с ним то, что он пытался проделать с Китишейн...
Но нет, старик пощипывал его кожу, а его голос что-то напевал. Потом пощипывание прекратилось, а голос произнес:
— Ну вот. Рана закрылась и кровоточить больше не будет. День-два тебе будет очень больно, и ты это вполне заслужил, но боль будет постепенно ослабевать. — Старик встал перед Кьюлаэрой и устремил на него сверху вниз грозный взгляд. — Ты заслуживаешь смерти, но ты мне нужен.
Кровь застыла в жилах у Кьюлаэры. Зачем это он нужен?
— Остальные твои раны тоже залечены, так что давай обойдемся без глупостей. Вставай, одевайся и иди по воду.
Кьюлаэра медленно оделся и пробормотал:
— Мне не удалось тебя провести!
— Я всегда буду знать, где ты находишься, Кьюлаэра, и я запросто могу догадаться, что ты намереваешься делать. Ты разумный человек, но твои желания и нужды так просты, что предсказать твои действия несложно. Да, я следил за тобой с того самого момента, как ты скрылся из глаз, а когда я увидел, что ты бросил бадью, я понял твой замысел. Хотя я должен признаться, что двигался по лесу ты очень тихо и быстро. Я чуть не опоздал.
Странно, но от похвалы старика, даже от такой, у Кьюлаэры закружилась голова. Но головокружение прошло, как только Миротворец как ни в чем не бывало продолжил:
— Но это ерунда. Если бы я вовремя тебя не нашел, я бы заморозил тебя заклинанием на полпути.
— Значит, ты чародей, — еле выговорил язык Кьюлаэры.
— Вот-вот! Я знал, что ты сообразителен! Теперь бери бадью, олух, и не пытайся провести меня еще раз, пока не станешь хоть немного умнее!
Боль от этих слов оказалась гораздо сильнее, чем радость от похвалы. Кьюлаэра отвернулся, протестующих рыча, но лишь напоказ. На самом деле он был совершенно сражен пониманием того, что всякое сопротивление бесполезно: что бы он ни делал, куда бы ни шел, Миротворец всегда его опередит.
Когда он вернулся, Китишейн и Луа были уже в лагере, но, заметив Кьюлаэру, они перешли на противоположную сторону опушки — здесь был и единорог, как бы спокойно пощипывавший траву, но неизменно остававшийся между ними и Кьюлаэрой. Йокот вращал вертел, на котором жарился заяц, добытый Китишейн, но, когда Кьюлаэра проходил мимо, гном поднял голову, чтобы смерить его злобным взглядом. Кьюлаэра с готовностью ответил ему таким же взглядом, мечтая о том, как он при случае отомстит маленькому человечку, но амулет тут же обжег его шею, и от решительности не осталось почти ни следа. Она отступила перед страхом. Чтобы понять, почему это произошло, Кьюлаэре пришлось немного поломать голову, а потом он догадался, в чем дело: после того, как амулет становится холоднее, следуют побои Миротворца. Что переменилось? Что с ним? Раньше он никогда не обращал внимания на боль!
Раньше он всегда был уверен в победе, в том, что он причинит больше боли, чем причинят ему. Теперь он бессилен. О, он, несомненно, отчаянно боролся, но толку не было никакого, и он получал больше боли, чем причинял! Чувство унижения вспыхнуло в нем при мысли, насколько это нечестно, но как бы то ни было, он ничего не мог с этим поделать.
Амулет потеплел, но вскоре снова превратился в прежний мертвый металл. Как будто мудрец лично противостоял ему и теперь злорадно улыбался. Подавленный Кьюлаэра встал на колени, чтобы повесить бадью из коры над огнем.
Ужинали в молчании, лишь время от времени прерываемом вопросами Миротворца и короткими ответами Йокота. А когда все поели, гном насупился и спросил:
— Откуда берется зло в человеческих сердцах, Миротворец?
— Ответов много, — медленно сказал старик. — Какие ты слышал, Йокот?
— Будто есть боги добрые и злые, — ответил гном, — и что злые боги умеют заставлять людей делать то, что им угодно.
— А ты, Луа? — спросил старик.
— Я тоже слышала о богах, — нерешительно отозвалась девушка-гном, — и я этому верю, потому что не могу не думать, что все люди на самом деле добрые, и иными их могут сделать лишь злые боги.
— Вот ведь чушь! — выпалил Кьюлаэра. — Люди рождаются злыми! Посмотрите на себя! А то, что называют «добротой», — это всего лишь для тех, кто выдумывает правила, как спрятать зло!
Остальные в ужасе уставились на него, а Миротворец спросил:
— А как насчет тех, кто пытается помочь другим, даже если те и не догадываются об этом?
— Они себя обманывают, — мрачно буркнул Кьюлаэра. — Они не способны признать, что мир безжалостен и все люди в нем корыстны и жестоки — так они изображают доброту и щедрость, а после начинают верить в собственную ложь, забыв о том, что все это не более чем притворство!
— Я не притворялась! — воскликнула Луа, и глаза ее наполнились слезами. — Я пыталась тебе помочь, потому что пожалела тебя, а не из-за того, что хотела чего-то для себя!
— Не нужна мне твоя жалость, — рявкнул Кьюлаэра, — и я у тебя ее не просил, хотя я был бы дураком, если бы не воспользовался представившейся возможностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54