.. Но каково же было
удивление Федора, когда после слов "в половине двенадцатого с
северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошел
молодой человек лет двадцати восьми..." в его воображении
нарисовался чернобородый тип с глазами цвета свежесколотого
антрацита, одетый не в "зеленый в талию", как положено по
книге, а в строгий серый костюм. В этом человеке Федор без
труда опознал афериста, сулившего ему райскую жизнь в аду.
"Тьфу-ты, черт!" - Федор плотно захлопнул книгу.
Его мысли все еще продолжали по инерции вращаться вокруг
Ипполита Матвеевича, отца Федора и представшего в неожиданном
виде сына турецкоподданного, как вдруг над самым его ухом
разразился пронзительный звонок.
3. 28 минут на сборы
Звонок не был похож ни на телефонный, ни на дверной - более
всего он походил на школьный. Федор подозрительно посмотрел на
будильник - тот молчал. "Что же может так громко звонить?" -
Федор принялся вращать головой, пытаясь засечь ушами, как
локаторами, источник звука, но все напрасно: звенело, казалось,
из всех четырех углов комнаты. Федор перешел в свой
кабинет-спальню, но и там звон слышался столь же отчетливо; не
помогло ему и то, что он закрыл уши ладонями: звонок продолжал
верещать с той же силой в самой голове. Федор начал
раздражаться. "А ведь это неспроста", - неожиданно для самого
себя подумал он и украдкой покосился на зеленые цифры
электронного будильника: 23:32. Половина двенадцатого. Без 28
полночь. Он начал как будто что-то понимать, в голове его
зашелестели обрывками телеграфной ленты сухие фразы: "... в
ноль часов ноль минут... летальный эффект... возможно
спускаться... в зимнее время..."
Федор стукнул себя кулаком по лбу: "Остолоп же я!
Инструкция!! Одевайтесь в шубу и шапку!!!" Будто подтолкнул его
кто коленом под зад, сорвался он с места и бросился к
гардеробу. Сердце едва не выпрыгивало из грудной клетки: "А
вдруг, на самом деле? Вдруг полечу! А зима ведь... Вчера -14
было, сегодня днем тоже не меньше, а ночью?.. Одевайтесь в
шубу!"
Он с такой силой дернул запертую дверцу шкафа, что она
открылась без всякого ключа, и принялся спешно срывать с
вешалок и хватать с полок первые попавшиеся под руку вещи,
чтобы тут же натянуть их на синий спортивный костюм, который он
носил зимой дома. Звонок надрывался пуще прежнего, но теперь в
нем слышалось Федору не предупреждение, а одобрение.
"Безопасность гарантируется на 90 процентов (много это или
мало?)... одевайтесь в шубу и шапку!" Нырнув головой в третий
по счету шерстяной свитер, натягивая на ходу вторую пару брюк,
Федор пропрыгал на одной ноге в прихожую за дубленкой. Он
страшно суетился, но от этой деятельной суеты становилось
весело, хотя и жутковато. Разобравшись со штанами, он сдернул с
вешалки дубленку и... бросил ее на пол. "На всякий случай надо
одеть что постарее", - он достал из стенного шкафа телогрейку,
которую обычно одевал в походы на овощную базу и "на картошку".
Левый рукав этой еще отцовской "фуфайки", как он ее называл,
был разодран собакой на базе (за что она тут же была обстреляна
свеклой при поддержке Горячина), и из лохматой дыры торчал клок
грязной свалявшейся ваты, однако Федора это сейчас не смущало:
все равно ночью и на высоте никто не увидит. В довершение всего
он натянул на вязаную лыжную шапочку ушанку из рыжей корейской
собаки, опустил "уши" и завязал тесемки на бант под самым
подбородком.
Звонок оборвался. Федор подошел к зеркалу в прихожей,
осмотрел свою экипировку и остался ею доволен. "Хоть сейчас к
челюскинцам на льдину", - подмигнул он своему отражению,
отмечая в себе все возрастающий энтузиазм. "А что, и полетим!"
- сказал он вслух довольно уверенно, затем прошел в гостиную и
уселся в кресло (ему почему-то представлялось, что если
каким-то чудом ему и удастся полететь, то только в кресле).
Часы показывали без шести минут полночь. И тут на Федора
нахлынуло ощущение, что он выступает главным действующим лицом
некоего дурацкого розыгрыша. "Скорее бы полночь, а то совсем
запарюсь, - расстегнул он верхнюю пуговицу телогрейки. - Ну и
мудак же я! Хорошо хоть не видит никто. Хотя чем черт ни
шутит... теперь недолго ждать осталось, досижу честно до
двенадцати, разденусь - и сразу в кровать, а то завтра на
работу вставать в семь: черная суббота, мать ее!" Без двух
минут полночь все три лампочки люстры начали синхронно мигать.
Сперва они мигали очень часто, как испорченная трубка дневного
света, потом - все реже и реже - и, наконец, совсем потухли.
Федор посмотрел в окно: в доме напротив свет горел. "Это уже
интересно", - почти обрадовался он, уверяясь в том, что не
напрасно потеет. Однако он все сильнее ощущал себя в роли
человека, по ошибке занявшего в цирке место подсадки и только в
последнюю минуту начавшего подозревать что-то неладное.
В следующий момент он ощутил, как по всему телу разливается
необычайная легкость, мышцы расслабляются, а голова становится
прозрачно-ясной. Затем он заметил, что руки как бы сами по себе
плавно отделяются от подлокотников и медленно поднимаются
вверх, а ноги, выпрямляясь, отрываются от пола. И тут... кресло
отлепилось от зада и уплыло вниз! "Вот это фокус!" - не
удержался Федор. Он теперь находился в той же позе, в которой
сидел всего секунду назад в кресле, но преспокойно висел в
воздухе, касаясь макушкой плафона люстры. Понемногу его тело
распрямилось и вытянулось параллельно полу по стойке смирно, а
люстра, висевшая до этого над самым лицом, равномерно и
неуклонно поплыла назад.
"Чертовщина какая-то", - насторожился Федор, осознавая, что
движется вперед ногами по направлению к окну. Он предпринял
отчаянную попытку опуститься на пол, приказав телу принять
вертикальное положение, но оно не послушалось, точно
парализованное. Федора это крайне встревожило: он ощутил себя в
шкуре животного, которого, всячески успокаивая, ведут в
клинику, чтобы усыпить. Окно приближалось все быстрее...
"Летающий фиксируется намертво", - ударила ему кровь в голову,
и только тут он с животным ужасом осознал всю непоправимость
того, что вот-вот должно произойти. Нечеловеческим усилием,
так, что слезы брызнули из глаз, он в последний раз попытался
вырваться из невидимых тисков, но тело лишь слабо дернулось и
тотчас замерло, став неподвижнее гранитного монолита. Он
закричал, но рот его не открылся, и этот утробный крик никто,
кроме него самого, не услышал; мысли его окаменели,
превратившись в монумент с высеченной по поверхности фразой
"летальный эффект"; в его зрачках выпукло отразилась верхняя
часть белой рамы окна, сквозь стекло которого он беззвучно
выплывал на пустынную зимнюю улицу. На свет фонарей зрачки не
отреагировали.
4. Нам разум дал стальные руки-крылья...
Очнулся Федор от ударившего в лицо порыва
обжигающе-холодного ветра. Прямо перед его глазами неторопливо
проплывала сверху вниз белая стена крупнопанельного
двенадцатиэтажного дома, в котором он жил на третьем этаже
(квартира N 18). Радуясь тому, что ничего страшного, как будто,
не произошло, Федор принялся любопытства ради заглядывать в
освещенные окна. Поначалу он, правда, опасался, что его самого
увидит кто-нибудь из соседей по дому, но потом вспомнил, как
сам неоднократно, выглядывая через закрытое окно освещенной
комнаты в темноту, не видел почти ничего, кроме отражения
собственной физиономии.
Светящиеся за двойными стеклами кубические пространства
комнат напоминали аквариумы, населенные непомерно большими
рыбами. На седьмом этаже две такие рыбки стояли друг напротив
друга с широко открытыми ртами, словно готовились заглотить
наживку: это происходил очередной раунд семейных баталий в
квартире таксиста Мальвина. Сам Мальвин то размахивал перед
собой руками, будто отбивался от пчел, то разводил ими,
приседая, будто раскрывал меха гармони, а его пухлая жена
(домашняя кличка - Колобок) мелко трясла багровыми бульдожьими
щеками, извергая проклятия, которые доносились до Федора лишь
бульканьем воздушных пузырей. Окна восьмого этажа были наглухо
зашторены, а на девятом пэтэушник Игорек танцевал медленный
танец с возвышавшейся над ним на полголовы блондинистой
девицей, интенсивно манипулируя руками под пушистой кофточкой
партнерши. На 10 и 11-м этажах света не было, но зато на 12-м
Федора ждал сюрприз: миловидная учительница химии Шестакова по
прозвищу Мензурка, в которую Федор был влюблен в восьмом
классе, сидела в халатике на краю кровати и, широко расставив
ноги, вдумчиво намазывала кремом белые ляжки.
В следующую минуту Федор впервые увидел плоскую крышу
своего дома, покрытую снежными дюнами, а еще через несколько
секунд под ним расстелилось белой скатертью наводненное
полчищами электрических светлячков и пересекаемое вдоль и
поперек горящими двойными пунктирами поле, заставленное
каменными глыбами правильной формы. Скорость подъема быстро
возрастала, и по мере ее роста Федору становилось все более
одиноко. Чтобы отвлечься, он стал подсчитывать в уме, с какой
скоростью мимо него будет пролетать Земля, если он
зафиксируется, согласно инструкции, в одной точке. Выходило
что-то около скорости звука.
Ветер усиливался. Внезапно вырываясь из темной пустоты
ночи, он неумолимо обрушивался воющим потоком на единственное
на всем им же выметенном зимнем небе живое существо. "Что же
меня ждет в таком случае, когда я полечу со скоростью звука?!"
- Федор начал за себя тревожиться, но в ту же секунду вокруг
него образовалось бледно-зеленое свечение, и вместе с этим
неистовые порывы ветра превратились в легкий сквознячок. В
следующий момент некая невидимая сила развернула Федора лицом
вниз, туловище строго вдоль земной поверхности. Море огней
колыхнулось, мелькнуло и исчезло из вида. "Е-мое!" - воскликнул
Федор, пораженный воочию увиденным вращением Земли.
Внизу стремительно выплывали навстречу и тотчас вновь
тонули в темноте, оставаясь далеко позади, слабые пятна света,
должно быть, города, но Федору в это мало верилось. Повернув
голову лицом вверх, он увидел крупные звезды, и ему показалось,
что всякое движение прекратилось: мириады точечных огоньков
прочно стояли на одном месте. Чтобы убедиться в своем
относительном движении, он снова опустил лицо долу, но земли
совсем не стало видно: вероятно, он летел теперь выше пояса
облачности.
Температура неуклонно падала, мороз покалывал тончайшими
иголочками щеки и все увереннее забирался под телогрейку. Федор
совсем продрог, когда до него наконец дошло, что столь сильное
похолодание вызвано резким увеличением высоты полета. "Так и в
отряд космонавтов попасть недолго", - не без опаски подумал он
и, как предписывала инструкция в случае возникновения
необходимости в снижении, развернулся на 90 градусов к
направлению движения. При этом ровным счетом ничего заметного
не произошло, и Федор терялся в догадках, продолжает ли он
набирать высоту, стоит ли на месте, или опускается на землю
(вот что значит отсутствие перегрузок!).
Наконец, внизу стали вырисовываться темные рваные пятна,
вслед за тем на темных пятнах обозначились белые, и в
совокупности получился покрытый снегом лес. Роняя зеленые искры
при соприкосновении с игольчатыми ершиками веток, Федор, как на
парашюте, пролетел в своем светящемся коконе вдоль заледенелых
стволов корабельных сосен и опустился на поляне, покрытой
островками снега под жесткой шершавой коркой. Приземлился он в
затянутую тонкой ледяной пленкой лужу - пленка заскрипела и
стеклянно раскололась, на нее из лужи выплеснулась вода, в воде
сверкнуло отражение зеленой вспышки. Свечение исчезло, как его
и не было, и тут же Федора будто магнитом притянуло к земле -
он плюхнулся в лужу.
"Проклятье! - злился Федор, выбираясь из лужи. Мягкая
посадка, называется!" Он осмотрелся: кругом был лес, довольно
редкий, но без широких просветов. Обложив себя, лужу и весь лес
крепким матом, Федор двинулся куда глаза глядят в прямом смысле
слова, то есть в направлении наибольшей видимости. "Летел я,
надо думать, с востока на запад, - пытался сообразить он по
дороге, в какое место занесла его нелегкая, - и притом не
больше двух минут, значит если принять скорость полета за 1
тысячу км/час, то я должен находиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29