Впереди его ждал
тяжелый и несущий с собой смертельную опасность день, но спящий наконец
просыпался.
- Эйб, я, пожалуй, изложу вкратце, что мне известно, и о чем я
догадываюсь. Если я в чем-нибудь ошибусь, ты меня прервешь, хорошо?
Он с благодарностью кивнул, и я начал:
- Дэниел Уолкер является... являлся человеком, подверженным большим
эмоциональным перепадам. Он не мог попросту порвать с Партией
органического единства. Уж если у него появилась причина не любить ее, он
должен был в своей нелюбви дойти до ненависти. А всего вероятней, вместе с
партией он возненавидел и весь мир. Назовем его маниакально-депрессивным
типом, просто так, в качестве ярлыка... Для Дэниела Уолкера в жизни нет
полутонов - либо все черное, либо все белое. Вчера я дважды побывал в
офисе партии. Уолкер сказал мне нечто такое, что было признано ошибочным
уже к моему второму визиту. Келлер за это его отчитал. Дух Уолкера
метнулся в другую сторону. За такую добросовестную службу - удар по
зубам...
- Билл? Его отчитал Билл?
- Да. Поговорил с ним по телефону. Потом, уже по пути к выходу
довелось встретить Уолкера после этого разговора. Он был словно из-за угла
мешком трахнутый. Дальше... Прошлым вечером обиженный судьбою Уолкер и
пьяный в стельку доктор Ходдинг о чем-то совещались. Я сам видел их среди
милых игрушечных солдатиков, у Макса. Затем Уолкер оказался в лаборатории
Ходдинга и взял там...
Я замолк, потому что загорелое лицо Абрахама стало белее
свежевыпавшего снега. Он чуть не выронил стакан из рук.
- Я могу только догадываться, - сказал я. - Это новый вирус?
Ему удалось-таки поставить стакан на пол.
- Новый, прошептал он. - Может распространяться через воздух. - Он
справился с голосом, но зачастил: - Неограниченная жизнеспособность, и
никаких защитных механизмов в человеческом... нет-нет!.. в организме
любого млекопитающего... Все это бормотал доктор Ходдинг, когда... ну,
когда мистер Николас дал ему снотворное... Это уже после вашего ухода...
Но, бедняга, он не полностью отключился, начал бормотать и метаться по
кровати... уже после того, как мистер Николас ушел наверх и оставил меня с
ним. Любое млекопитающее - это не только мы, Бен... Уилл... это все.
Средство распространения тоже... какая-то мерзость, похожая на пыльцу...
зеленая...
- Помедленнее, мальчик. Уолкер взял это?
- Да.
- Инфекционно опасное, разумеется.
- Через органы дыхания. Ходдинг постоянно бормотал о своих обезьянах
и хомяках, повторял: "Макаки-резус - восемьдесят пять процентов". Я не
знаю, означает ли это смертность. Думаю, да. Нейротоксин. Достигает
нервной системы через органы дыхания. И спинной паралич...
- А Уолкер?
- Сегодня днем эта мерзость была у него. Я оставался с Ходдингом...
несколько часов, думаю... грыз ногти, не зная, что делать. Билл вернулся
рано, в три. Ходдинг тогда уже крепко заснул. Билл поднялся к Максу. Я
увязался следом, ему, кажется, это не очень понравилось. Они были в саду
на крыше. Сенатор Гэлт трепался о какой-то ерунде, Макс прикидывался,
будто слушает. Там была Мириам. И этот сопляк Питер Фрай. И мистер
Николас... - Абрахам, дрожа, потянулся к выпивке, но не взял ее. - Николас
развалился в кресле, которое было способно выдержать его. Боже, что за
прекрасный день! Тепло... Не думаю, что Гэлт и Фрай знали, что Уолкер там,
в пентхаусе. Я заметил, что Мириам чем-то обеспокоена, улучил минутку и
поинтересовался причиной. Она начала говорить что-то насчет выпившего
Уолкера, но тут он сам появился и бросился к парапету. Никто не сумел
остановить его, да никто и не пытался. Он стоял на парапете с этой... с
этой чертовой пробиркой, в которой был зеленый порошок. Замахнулся ею на
нас. Завопил: "Передается по воздуху! Передается по воздуху!" Это была не
бессвязная речь. Он хохотал, как сумасшедший, но слова были понятны. Он
бросил пробирку на Эспланаду... Она должна была разлететься вдребезги,
вряд ли нашли бы даже пробку. А потом он сам последовал за нею. Но не
прыгнул. Как будто собрался улететь, как будто думал, что умеет летать.
Макс... У Макса началось что-то вроде припадка. Наверное, сердце. Побелел
и согнулся. Думаю, о нем позаботилась Мириам. Мистер Николас сказал:
"Уберите отсюда ребенка!" И Билл заставил меня спуститься. Полиции я уже
не увидел. Остальные могли договориться и промолчать о том, что я там был.
Не знаю, почему это их так беспокоило. Полиция, думаю, не узнала даже о
том, что там был Билл. Он остался со мной, сидел два часа, до тех пор,
пока кто-то не позвонил от Макса. Тогда он вернулся туда, а я... а я...
- А ты отправился ко мне. Они знают, что ты здесь?
- Сомневаюсь. Я просто вышел, никого не встретил.
Он все еще не мог справиться с выпивкой: зубы стучали о стакан.
- Ты порвал с ними, Абрахам?
Он выкрикнул:
- Боже! У меня были все возможности спросить себя, чем закончит
политическая партия, которая платит человеку за то, чтобы он исследовал...
обнаружил... Я понимал! Я должен был знать, но не обращал внимания. Просто
кое-какие важные теоретические исследования, говорил Билл... да, именно
что-то подобное сказал мне Билл, когда я поинтересовался...
- Успокойся, мальчик! Вероятно, так считал и сам Ходдинг, по крайней
мере, когда все началось. Он привык быть хорошим ученым. Где-то, возможно,
эмоциональный ущерб, зато со сверхразвитой способностью быть ребенком во
всем, не относящимся к области его научных интересов...
- Но почему я... почему мне...
- Почему бы тебе не поспать?
Затем он заговорил о том, что и мне он доставляет одни лишь
неприятности. Не стану воспроизводить эту часть разговора. Там была масса
вопросов, на которые у меня не было ответов. "Развалившийся в кресле"
Николас, разумеется, должен был знать, что за штуку раздобыл в лаборатории
Уолкер. Макс, возможно, и не знал, пока не стало слишком поздно.
Безусловно, Макс и Николас совместными усилиями могли бы справиться с
Уолкером и отобрать у него пробирку. Я не стал задавать ни одного из
подобных вопросов. Я принес снотворное и заставил мальчика проглотить его.
Итак, это выпущено, Дрозма... возможно. Я цепляюсь за хрупкую
соломинку возможности. А вдруг Уолкер похитил не ту пробирку?.. Нет,
потому что Ходдинг обнаружил потерю страшным трезвым утром и понял, что
это означает.
Возможно, работа оказалась не настолько "успешной", как считает
Ходдинг. Почему он так уверен, что у человеческого организма нет защиты?..
Возможно, ветер разнесет эту гадость, и факторы, которые не предусмотришь
при лабораторных исследованиях, сделают вирус не столь живучим. Возможно,
пробирка, не разбившись, упала в реку. Да-да, Дрозма, возможно, на Марсе
есть "каналы"...

5. 11 МАРТА, СУББОТА, НОЧЬ, НЬЮ-ЙОРК
Восход солнца этим утром был величествен и насыщен красками. Я сидел
в своей комнате и смотрел в окно. Вот мрак над Ист-Ривер начал плавиться,
появился намек на золото. Шпили и крыши Бруклина засияли, словно паутина
на траве после дождя. Я наблюдал, как пересекает буксир, скользит куда-то
по делам в волшебстве умирающей ночи. За ним по воде протянулся легкий
хвост дыма: с востока дул небольшой бриз. Хвост, расползаясь, превращался
в дорожку, бело-золотую на конце и полную таинственности.
Абрахам ворчал, вздыхая. Даже не поворачивая головы, я понял, когда
он, держа в руках ботинки, прокрался в комнату. По-прежнему не поворачивая
головы, я сказал:
- Не уходи.
Он поставил ботинок на пол и прихромал ко мне в носках. Сквозь
полумрак я разглядел, что лицо его спокойно - без гнева, а возможно, и без
страха. Пустопорожнее спокойствие, истощенное и усталое. Как
безнадежность.
- Боже, неужели вы еще не ложились?
- Мне никогда не требовалось много сна. Ты не должен уходить,
Абрахам.
- Тем не менее я пойду.
- Ну и куда?
- Не знаю, не думал...
- Только не возвращайся к Келлеру и Николасу.
- Не вернусь... Просто не хочу причинять вам неприятности, какие
причиняю всем, кто знает меня.
- В твоей фразе нет ничего, кроме вывернутого наизнанку тщеславия.
Что-то ведь заставило тебя прийти сюда. Так зачем же уходить?
- Я должен был поговорить с кем-то, кто мог меня выслушать.
Эгоистическая потребность. Поэтому я... поговорил. Но...
- Ты никогда не причинял неприятностей Келлеру или Николасу. Это они
навлекли их на тебя. Ты бы мог понять это, если бы был честен с самим
собой.
- Я не знаю... - Он опустился на колени перед подоконником и, положив
подбородок на руки, пристально посмотрел на реку. - Хорошо, правда? И
вовсе не требуется быть порядочным человеком. Достаточно иметь глаза,
чтобы видеть это. Достаточно иметь уши, чтобы слышать гудки кораблей... И
вряд ли все сохранится, если... Ну кто скажет, что бурундук не способен
наслаждаться восходом солнца? Но тогда, возможно, не останется даже... -
Он долго-долго молчал, потом спросил: - Вы никогда не думали о грядущем с
подобной точки зрения, Уилл? Что если все эти дома, вот там, стали бы
пустыми? Просто груды стали и камня... Как долго бы они простояли, если бы
никто не заботился о них? И не было бы даже ни одной крысы, способной
грызть деревянные конструкции. Как вы думаете, птицы могли бы использовать
крыши? Чайки... Где чайки делают гнезда?
- На мертвых деревьях.
- Тогда крыши могли бы использоваться другими птицами. Вероятно, для
них следовало создать небольшие горы, утесы... Мир птиц, насекомых и
рептилий. Иволги, поденки, маленькие змеи. И некому притеснять их, некому
убивать. Повсюду деревья и трава. Сначала просто несерьезные крохотные
побеги между камнями мостовой, а потом, очень скоро... Знаете, я где-то
читал, что уровень океана поднимается гораздо быстрее, чем в прошлом веке.
Может быть вода и позаботиться обо всем? Море быстро бы улучшило мир, я
уверен в этом. Милый старый Гудзон стал бы внутренним морем. И Долина
Могавков. Новая Англия превратилась бы в большой остров, а штат Нью-Йорк -
в горсть маленьких островов. И не было бы никого, кто бы мог потревожить
змей.
- Эйб, эпидемия чумы в четырнадцатом веке свалила, по-видимому только
около половины Европы, хотя это были времена, когда на каждом человеке
жили блохи, весьма облегчающие bacillus pestic их работу. Грипп в тысяча
девятьсот восемнадцатом году убил больше, чем первая мировая война, однако
статистически это вряд ли очень отразилось на человеческой расе.
Он ткнулся лбом в ладони:
- Да они могли бы пойти на употребление водородных бомб, чтобы помочь
вещам освободиться от людей. Этот вирус заменит бомбы, он и наступление
океана.
- Эйб, я думаю, сейчас, перед концом света, самое время выпить кофе.
Он тяжело вздохнул и поднялся, с вялой улыбкой на губах, вероятно,
собираясь с мыслями, а возможно, поддавшись моему требованию только
потому, что его больше ничто уже особенно и не беспокоило.
- Хорошо. Давайте, сварю. Я не сбегу.
- Ты имеешь в виду, что уже никогда ни от чего не сбежишь?
Он оглянулся на меня от дверей, наклонился, взявшись за ботинки, и
сказал:
- Я бы не рискнул предсказать даже то - я цитирую, - что у младенца
будет заячья губа. - Он надел ботинки. - Вы какой любите кофе? Крепкий и
черный?
- Достаточно крепкий, чтобы даже на биллиардном шаре выросли волосы.
Мы все еще возились на кухне - а завтрак получился таким, что от него
не отказался даже Абрахам, - когда пришла Шэрон.
Я описываю это плохо, потому что у меня нет слов, которыми можно
выразить, что случается, когда в дом входит важная персона. Меняется даже
воздух. Все вокруг становится таким, каким никогда не было прежде. И если
важной персоной оказывается Шэрон, воздух становится пряным и искрящимся,
а все вокруг теплеет и переполняется тем, что мы называем надеждой. Думаю,
это просто другое имя для желания не умирать... Откуда взять слова, чтобы
рассказать истинную правду о том, как можно услышать звонок в дверь, как
можно приказать Абрахаму без звука сидеть на кухне? Где найти фразы, чтобы
описать как я подхожу у дверям, как вижу перед собой это сияние, одетое в
кроличий мех и без шляпки?..
- В любом случае я вхожу, можно? Кто еще может явиться в этакую
ранищу?.. Почему я решила, что еще рано? Потому что у вас до сих пор на
подбородке яйцо. - Она пинком захлопнула за собой дверь. - Нет, вот тут. -
Она вытерла мой подбородок крошечным носовым платком и окончательно
сконфузила меня, поцеловав это место. - Просто, чтобы сделать краше бедное
яйцо.
Она швырнула куда-то свое пальто или что там на ней было. Она была
одета в брюки цвета осенней листвы - их больше не называют слаксами - и
хрустящую желтую блузку, и в купе с океанской синевой ее глаз эти цвета
казались музыкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39